То утро не запомнилось ничем

То утро не запомнилось ничем -
обычное, московское, чужое.
Моторы жизнерадостных рвачей
ревели, будто вырвались с застоя.

На тротуарах с метлами в руках
гражданство отрабатывало скифство.
Народ столичный, выгнутый от прав,
слонялся от беспечности к бесстыдству.

И каждый на пути сиял как панч,
как купол патриаршего собора -
урядники душевных неудач,
наследные жнецы голодомора.

Да что с них взять - они живут в раю,
они не знают, что бывает утро,
когда встаешь у света на краю,
и родина тебя встречает хмуро,

качает, будто ты ее дитя,
и через час выбрасывает в бездну;
и ты ползешь по кромке бытия -
обычный житель своего подьезда.

То утро не запомнилось ничем.
Бежали стрелки на часах по кругу.
По ящику кремлевский казначей
протягивал для поцелуя руку.

Все было так, как принято гуртом
в палатах утомленного всевластья.
А я хватал Москву открытым ртом,
и воздух рвал мне легкие на части.