Поляки-Майдан, которых больше нет. Глава 5

"Поляки-Майдан, которых больше нет". Глава 5. "Маманька и Вера Пяточкина"
   
   Конечно, в войне побеждают мужчины, и в нашей истории много примеров, когда все вроде бы готово – а войска бегут, да так бегут, что только пятки сверкают. В каком-то смысле армию России сделал Петр, а именно, родилась она в Полтавской битве. Просто стояли против лучшей армии Европы, не дрогнули. Но тяжесть войны ложится не в меньшей степени, а может быть и в большей, на женщин. В начале этого года мать рассказала (все молчала ведь) несколько историй, в частности о моих родственницах. 
     Первая - о Вере Пяточкиной, она всю войну прошагала и закончила войну в Кенигсберге. Медалей и орденов у нее было несколько, но орден Красной Звезды она часто носила, на гражданском синем пиджаке. Это был ее первый орден. Я всегда ужасно гордился теткой Верой, когда она сидела за столом с этим своим орденом на груди. Вообще, все родственники воевали, и компания, которая на 9 мая собиралась, была не для маленьких мальчиков: пили и пели песни под гармошку. Песни не про войну. Да и вообще про войну мало говорили. Дед Иван на эти посиделки не ходил, он был парализован, рука и нога, ещё до фронта его хватануло, но отпустило, и он пошел в ополчение. Потом его сразу же вернули – повторный удар, но ходить он стал со временем, и мог передвигаться только по квартире, разговаривать он не мог, иногда к нему приезжали его братья, Николай и Михаил, оба воевали и обо невесёлые были. Николай играл на гармошке и знал много песен, но любимые были «По диким степям Забайкалья», типа того. Почему такие у него пристрастия – понятия не имею, но голос его и сейчас в ушах. Говорит, что и на фронте он был с гармошкой. А Михаил был художником, тоже войну прошёл, а после войны не смог к мольберту вернуться, всё рисовал одну и ту же картину с женщиной в роскошных платьях и быка, который несётся на нее. Я так понимаю, отношения у него с женой не сложились, так что он скорее всего зашибал. Звали её Надежда, я встречался с ней и после того, как Михаила не стало, сгорбленная одинокая женщина, ещё у нее болезнь рук к была, я не специалист ни разу, но похоже на остеоартроз. А у Пяточкиных собиралась вся эта разудалая компания, пили и пели песни. Про Кенигсберг я только помню, что Верину часть развернули на взятие Кенигсберга, и что бои там были страшные. Там вокруг города были выстроены так называемые форты, вот её был пятый. Наши тогда начали атаку пехотой еще когда артиллерийская подготовка не закончилась, так что взяли быстро, но своих много положили. Вериных друзей много поубивало. Но это понятно, я о другом: Пяточкины жили на Соколиной горе, и когда все поумирали, Вера Пяточкина осталась одна, и некому ей было даже сходить в магазин и вынести помойку. Её племянники что-то там не поделили, и ждали раздела этой чертовой квартиры. Так и убралась она в одиночестве и в своих болях. Вот этого я не знал, ну уж к ветеранам-то у нас всегда вроде отношение было уважительное, да только - вот так!
    Вторая история о моей тётке Елене, её все звали «Маманька», она была младшей сестрой бабушки Маши в селе Поляки-Майдан. Она была очень самоутверждающая, и с ней всегда было просто. Я совсем маленьким был, когда меня на лето запихивали в эту деревню, по утрам я от бабушки Маши бегал к Маманьке, у нее была своя изба. Утром там никого не было, тетка Лена работала медсестрой в больнице, сейчас-то никакой больницы там нет, ни почты, ни школы, ни аптеки, ни церкви, всё развалилось и люди умерли или разбежались. На стенах у нее висели фотографии под стеклом и в рамке. Все было чисто и аккуратно. Так вот, я читал там утром книги, и свои, и те, что брал в местной библиотеке, чудеса, да и только! Мне нравилось сидеть в пустой избе и читать любимые (на тот момент) книги, Мопассана, Золя, Гюго. Я знал о тетке Лене, что в войну, когда всех мужиков забрали, она была председателем колхоза, а это надо вам сказать не просто, село-то было дворов на 200. Знал, что она какие-то планы там выполняла. Не буду описывать, что они сами ели во время войны и первые годы после, по словам матери, это называлось жмых, ну и суп из лебеды и крапивы. Только вот как-то стояла она, и все бабы с ней тоже. Муж её воевал, и она его ждала, мне потом сказали, что он на фронте погиб. Только на самом деле он вернулся, и вот недавно мать всю правду мне рассказала. Фамилия героя была Миша Бурунов, и у них родилась дочка Раиса, еще до войны. Он, Маманька и дочка Рая жили у бабушки Маши, и после войны Бурунов вернулся к Елене, и они продолжали жить у бабушки Маши. Но позже встретил он на мехстанции некую трактористку, и случилась у них любовь. Он от тетки Елены собрался уходить, и тут, знамо дело, бабы начали его отговаривать, говорить, мол, не делай глупостей, она же тебя ждала, да посмотри, какая у тебя дочь растет, но Михаил этот отвечал, что у него таких красивых дочек полно, и по Рассее, и за рубежами. Так что ушел он к трактористке, а тетка Лена с Раей так и жили у бабушки Маши. Потом только срубили Маманьке отдельную крошечную избу. А бывший ее муж так и жил со спутницей своей, а потом пути их теряются для истории. Я даже представить себе не мог, что от такой героической женщины муж мог уйти, вернувшись с фронта. А умерла тетка Лена очень быстро: после Чернобыля. Их там то ли задело, то ли это еще где-то рвануло, только все они получали «гробовые», и косило их как косой. Дочь её Рая с мужем в Кустаревку уехала, это на железной дороге станция такая, внучка Лена уехала в Киев по распределению, и там замуж вышла. Так что, было ей одной безрадостно и трудно умирать в одиночестве. Это же деревня, воду ей приносили, всё остальное – мать не знает. Да и всему селу наступал конец, теперь уже и наступил, только на лето приезжают, а живет ли кто-то постоянно, даже и не знаю. Людские жизни, они как песок в морской воде, но вот в этой страшной войне победили же. И что?
     Тётка Рая давно живет одна в Кустарёвке, муж её, Николай Зиньков, давно умер, а дочка Лена, как я уже писал, живёт в Киеве. Вспоминал как-то про наши успехи газификации, строятся трубопроводы и туда, и сюда, Турецкие потоки и Северные потоки, могут и до Антарктиды через Китай и Австралию дотянуть, но уверен, Кустарёвку так и не газифицируют. А хорошо бы и наше собственное население газом отапливать, или объяснить, почему для кого-то все строится и поставляется, а кому-то с трудом удается пережить зиму. Пару лет назад был у матери на дне рождения, и поговорил по телефону с тёткой Раей, в поселке Кустарёвка Рязанской области была уже не весть какая, но сотовая связь. Не видел ее 10 лет, да и в прошлый раз приехали, а ее нет, лежит в больнице в Сасово. Поехали туда, еле нашли. Но, всё-таки, такого развала и тьмутаракани, как сейчас, тогда не чувствовалось. Кустаревка эта самая – поселок недалеко от Сасово, была раньше значительным железнодорожным узлом перед Саранском, сейчас жители поразъехались и до Раисиного дома от станции жилых домов-то не осталось. И лес вокруг весь вырубили и вывезли, как она говорит: «и ляса-то нету уже».  Есть у них ларёк на весь поселок, и это все: нет ни аптеки, ни больницы, да и поезда перестали останавливаться, а когда-то жизнь здесь била ключом, она вышла замуж и переехала из Поляков в эту самую Кустаревку, это километрах в 25-и. К их дому нужно было через весь поселок пройти, он на опушке леса стоит. Лес был красивый, сосновый, строевой, заглядение просто! Мы ходили по грибы и ездили на мотоцикле с Николаем собирать клюкву и бруснику. До чего же здорово, утром просыпаешься – а ты практически в лесу: смолой пахнет, пташки божии щебечут – полнейшая красота. Сейчас по правую сторону от вокзала Раиса, да еще одна старушенция живут: ни домов, ни жителей. Лес вырубили, как Мамай прошел, причем вырубили и не расчистили. Держатся обе на соцработнике: раз в неделю из Сасово привозит женщина им еду и лекарства. А что делать: одна дочь в Киеве живет, замуж вышла еще при Союзе, другая – в Краснодарском крае. Приезжают, но постоянно жить не могут. Делать в Кустаревке нечего, Раиса стала книги «божественные» читать, поститься стала, рассуждает, что как написано, что «птицы с железными носами прилетят, так и сбудется». Спрашиваю, мол, в каком месте прочитала, не может ответить, а я так думаю, у них в головах своя «божественная книга», устно передаваемая из поколения в поколение, я точно такие же слова от своей бабушки Маши слышал лет сто назад.
    А история с Раисой такая: чтобы купить машину дров, Раиса откладывает из пенсии тысячу в месяц. За десять тысяч как раз и привозят, плюс две тысячи на разгрузку и укладку в штабель. Телефон у нее есть, мобильный, и это и есть настоящая связь с внешним миром: может дочерям или моей матери позвонить, или вот машину дров заказать. Привозят мужики ей под зиму в этот раз машину дров, посмотрели на всё это и говорят: знаешь, убери ты свои деньги от греха. Свалили дрова и уложили в сарай бесплатно. У меня вопрос, где газопровод? Человек всю жизнь проработал медсестрой, еще в Поляковской больнице (что я помню), потом в Кустарёвской. Больницу закрыли, и Раиса на пенсию ушла, 500 км от Москвы. Может, хватит уже чужие проблемы решать, наклонить голову-то со своей крутизны и взглянуть на нищий бесправный люд, который у печки греется?
    Дочка Лена к ней раньше приезжала, но после начала конфликта – где уж там. У нее дочь и внуки, но не думаю, что живётся ей легко. Я звонил ей после второго майдана узнать, может чем-то помочь можно, и слышу чей-то голос, типа, опять твои москали названивают. Вряд ли муж, зять скорее всего. Так и не звонил больше. В юности у нас были хорошие отношения, пожалуй, лучшие из всех поляковских родственников. А она ведь ко мне в госпиталь в 78 году приезжала в Киеве, Госпитальная, 18. Я служил в учебке в Остре, это от Киева недалеко, и загремел на две недели в госпиталь. Надо сказать, что зима 1978-1979 года была ужасно холодной, и в Москве в том числе. Нам тогда доставалось, и даже дело не в вечной шагистике, и не в тупости наших начальников, которые на утреннюю зарядку и пробежку выводили без гимнастерок, вот и болели все до одного. Просто находиться в учебке – не очень приятное времяпровождение. Это такое специальное рабство, цель которого – вытравить всё человеческое. Я описывал эти приключения в другом месте. В общем, были мы замордованы, истощены и все поголовно больны, и мне приятно было, когда вдруг появилась Лена в госпитале, совершенно не знаю, как она узнала. О госпитале у меня смешанные воспоминания, первое время мне было плохо, даже хотели демобилизовать, т.е., отправить домой, но как только я стал приходить в себя, тут же началось, утренняя уборка территории с метлой или лопатой в больничном халате, дежурство по кухне - это было самое страшное. Первое, что мне дали «почистить» были две огромные сковороды со слоем сала сантиметра в три. Я сидел с этими сковородами до 9 вечера, пока не отправили в палату. Ни о каком ужине речи уже не было, только кефир достался. Так что, когда приезжала Лена и привозила еды, было приятно. Сама-то, наверное, еще только работать начинала, как я уже писал, её туда после техникума послали по распределению. Ничего не поделаешь, это была другая страна. 
    Я понимаю, Екклесиаст прав, голые и одинокие приходим мы в этот мир, и уходим тоже голые и одинокие, но за одиночество некоторых в последние их дни ужасно обидно, это несправедливо.

Собачьи и овечьи «Поляки»,
Над избами свисает острый месяц,
И тишина, собаки только бесят,
Да квакают лягушки у реки

У клуба георгины и герань,
Напротив спят стреноженные кони,
Вокруг покой, вот сердце только стонет,
И воздух как стекло в такую рань

Домой не хочется, все спят, и света нет,
Обычно я один, сеанс закончен,
И облик бора впереди неточен -   
Над соснами вибрирует рассвет,

Я был смешной в свои тринадцать лет,      
А девушке на почте восемнадцать,
Обычно они хмурятся и злятся,
А эта улыбалась мне в ответ

    От тётки Веры ни одного фото не осталось, а вот тётка Лена есть:
Маманька справа в нижнем ряду на первом фото.

15.7.2024