Эльзэ Ласкэр-Шюлер. Еврейские баллады

Эльзэ Ласкэр-Шюлер.Книга «Еврейские баллады»


Примирение

И звезда в лоно моё падёт...
Этой ночью мы хотим оставаться в бденье

И молиться на языках,
Звучанием арфам подобным.

Мы хотим помириться этой ночью —
Так много Бога струится над нами!

Дети — наши сердца, и хотели б
Забыться устало и сладко.

А наши губы хотели бы слиться —
Чего же ты медлишь?!

Не проводи границы
Меж сердцем своим и моим —

Вновь к щекам моим приливая,
В них твоя полыхает кровь!

Мы хотим помириться
Этой ночью.

Мы не умрём, если любовь
Наши сердца сольёт!

Этой ночью звезда
В лоно моё падёт...


Мой народ

Скала ветшает понемногу,
С чьим вытекала я истоком,
Чтоб песнопения мои петь Богу. 

Но с русла, чьим напевам вторю,
Внезапно сброшена в себя пороком,
По плачущим камням в теченье одиноком,
Вдали я приближаюсь к морю.

Но и в отхлынувшей
Моей крови
Испорченом вине
Ещё звучит за годом год
Всегда призывным отзвуком во мне,
Когда ветшающей скалой с востока
Взывает к Богу
Мой народ.


Авель

Каина взиранье Богу не отрада,
Авеля лицо, златясь, сияет взором,
В Авеля глазах как соловьи поют из сада. 

Песни Авеля всегда так нежно милы,
Их звучанье под его души призором.
В плоти Каина уже другим могилы.

Каин, ведь убьёшь ты брата нелюбовью!
Авель, Авель, небо всё окрашено твоею кровью!

Каин где? Мой гнев на вечно виноватом: 
Певчую зачем убил ты птицу,
Кто была тебе любившим братом?!!


Авраам и Исаак

Авраам себе в Эдене строит скромное селенье
Из земли Эдена  и листов его деревьев,
Учится, как с Богом говоря, понять Его веленье.

У жилища Авраама ангелам отдохновенье,
Каждый ангел Авраамом узнаваем:
Оставляет неба знаки крыльев их любое дуновенье.

Но однажды устрашило ангелов их сновиденье:
Исаак в тени дерев играл с козлами отпущенья,
Как бы в жертву принося их на съеденье.

Аврааму ж в сноведенье Бога слышится решенье:
К жертвеннику он приносит раковины моря,
Валунов его для жертвоприношения готовя украшенье.

Связанного сына Авраам несёт, взвалив на спину,   
Чтобы в жертве праведность свою явить пред Богом,
Но в приязни к своему рабу не угодна эта жертва Господину.   



Агарь и Измаил

Ещё играли оба сына Авраама, взяв ракушки в руки
И в плаванье отправив их как корабли,
Но к Измаилу жался Исаак как в горе,

Предчувствуя: Агарь и брат покинут дом их вскоре...
И пели горестно два чёрных лебедя вдали,
И многоцветье мира омрачали скорби звуки.

И вот Агарь и сын её льют слёзы от разлуки,
И в их сердцах бьют слёз святые родники,
Но, точно страусам, нет тени им отныне,

А солнце жаром обжигает их в пустыне,
И утопают мать и сын в песках, что глубокИ
И белыми зубами негров их грызут от муки.


Иаков и Исав

С небожительницей девой у Ревекки кто сравнится:
Облаченьем лепестки роз носит эта ангелица,
И звезда с её лица струит свой свет.

И умелицы другой такой на свете нет,
Приготовить яство нежными руками,
Чья сладится ими золотая чечевица.

А при ней цветут Иаков как с Исавом,
Сласти получая как смиренны нравом,
Сласти, что она им подает с колен.

Чтоб ему служила только дева-чаровница,
Старший младшему всё отдал с первородным правом
И чащоб своих охот прорвал плечами плен. 


Иаков

Иаков буйволом был стада,
Коли в беге в землю он вбивал  копыта,
Искры сыпались снопами от её камней распада.

Пёстрых братьев он покинув с диким рёвом,
В лес бежал, чтоб кровь из ран от обезьян укусов
В реках утишать под древлих вод покровом.

И когда, разгорячён, он от усталости и боли
В небо, отражённое потоком, погрузился,
То улыбка засияла с буйвола губ смоли.



Иосиф будет продан

Ещё играли ветры с пальмами барханного откоса,
Но темный полдень лёг уже в пустыне.
К Иосифу не послан ангел был с небес в их благостыне,
И он рыдал, что за отца любовь к нему страдает ныне,
А сердце грезилось отца ему как молоко кокоса.

А братья пёстрою чредой тянулись вновь к востоку Бога,
И были сделанному ими уж совсем не рады,
И путь в песках лежал им скудным серебром награды,
К Иакова же сыну чрез барханов лунные громады
Уже вела торговцев караван судьбы Иосифа дорога.

О,часто как Иаков с жаром вопрошал Всевышнего о сыне, 
Всевышний, как Иаков, был со млечнопенной бородою,
Иосиф верил, что отец взирает с облаков, встревоженный бедою,
Чтоб поспешить ему на помощь гор святых грядою,
И с этой верой засыпал под звёздами в пустыне.

Прелестный юноша был выслушан его нашедшим людом,
И в сыне от Иакова торговцы не нашли порока,
А как в рабе высокородном виделось в нём много прока,
И так Иосиф в ореоле Ханаанского пророка
Был по пескам влеком навьюченным верблюдом.

Египет в праздности к нужде исполнен был презренья,
А в этот год пшеницу засуха сгубила.
Но караван вступил в Египет, и провидца сила
Иосифа в дом Потифара привела у Нила,
И там Иосифу вручились снов снопы прозренья. 



Фараон и Иосиф

Изгнаны фараоном
цветущие жёны –

благоухали они
садами Амона.

Дух зерна
овевает мои рамена –

в нем глава фараона
почила:

золотая она!
И сверканья полна

то раздвигает,
то смыкает волна

веки его
водами Нила.

Но сердце его
в сладчайшем из снов

кровь моя
затопила собою –

десять взалкавших волков
пришли к моему водопою.

Вечно один и тот же сон
фараону снится ночами:

братьев моих видит он
и меня, томящимся в яме.

Став больше колонн,
его длани во сне

тогда к ним простёрты
с угрозой,

но сердце его
в моей глубине

омыто на дне
сладкой грёзой.

И каждой ночью сторицей
слагают уста мои мудро

несметные сласти в пшенице
на наше грядущее утро.



Моисей и Иисус Навин

Когда достиг лет Бога Моисей,
Он, выбрав иудея Иисуса,
Его помазал на правление страною всей.

Тогда Израиль пробуждённым стал от дрём,
Ведь сердце Иисуса освежало как источник,
И плоть народа библии ему служила алтарём. 

А сёстры братом их в венце налюбоваться ни могли:
Святым терновником на нём нежно пылали кудри,
Его улыбка привечала звезду родной земли,

И это зрело перед смертью Моисея око,
Когда душою льва к Всевышнему взывал он одиноко.   


Саул

Лежит Правитель Иудеи в бдении суров,
И каменный верблюд несёт его покоев кров,
Вокруг колонн снуют коты с поникшей головою.

Без проблеска в могилу сходит ночь,
Саулу вежды размыкать уже невмочь.
И плакальщицы все уже готовы к вою.

А ханааниане у его уже ворот.
Он вынуждает смерть свою  вернуться в ждущий грот,
И потрясает сам, из пятисоттысяч булав, своею булавою.



Давид и Ионафан

В Священном Писании
Тесно сплелись наши судьбы.

Но наши детские игры
Хранимы теперь лишь звездою.

Я – Давид,
А ты – мой наперсник.

Когда мы сходились в забавах,
Подобно овнам тараня друг друга,

О, как ало кровь приливала
К сердцам нашим чистым! –

Как к бутонам в любовных псалмах
Под праздничным небом.

Но очи твои при прощаньи! –
Как тих ты бывал, на прощанье целуя.

Ведь что сердце твоё
Без моего

И что сладкая ночь для тебя
Без моих в ней звучащих песен.



Давид и Ионафан

Ионафан, пока, бледнея на твоих коленях, я во сне
Без страха сердцем празднично лечу во тьмы глубины,
Служи хранителем ты, на моём виске сияющей, луне,
Раз небо ты моё, раз ты в любви наперсник мне,
Пусть золото звезды достанется тебе, ведь мы едины.

Со стороны на мир взирая прежде, всякий раз
Я видел мир как бы в ручье холодным отраженьем,
Но вот теперь, когда он из моих струится глаз,
Омыт твоей любви служеньем...
Ионафан, возьми его слезой помазанника ты,
Слезой невеста кто теперь с любви преображеньем!

Ионафан, сладчайшей смоквы кровью
Ты ветвью с нею к моему склонился изголовью,
Ты на моей губе кольцо средь темноты.


Абигайль

Покинув отчий кров, пастушка облаченьем,
Она со стадом дромадеров в предрассветной стыни
У табунов несметных диких лошадей пустыни
На выпас гонит серебристых коз, реки руна теченьем,
И возвратится к ночи, что рассыплет аметисты звёзд по неба сини,
Тогда Саул, весь день за дочь тревожась, вздохнёт вновь с облегченьем. 

И никогда такого с нею не случится:
Козу отбившуюся чтоб оставить у шакала,
Хотя б та кровью от укусов истекала,
А раз она козлёнка вырвала из пасти львицы!
Всё это было в предсказаниях слепца-провидца,
Но и при этом в Иудее каждая травинка трепетала.

Ребёнком на коленях у отца бывало засыпала Абигайль на троне,
Тогда изнемогала Иудея от Израиля правителя наветов,
Что разжигали злобу у враждебных хеттов:
«Гнилым стал скарабей в его короне».
Но верно берегла Луна добро хранителя Всевышнего заветов,
И в Иудее лучники учились обороне.

«Пока у золотого Пастуха сияние души не предавалось Всемогущим тленью.
Отец наш Авраам, — дочь посвяшал Саул, — пастух, и остальные будут пастухами,
Сияние души у Авраама, стать чтоб вечным, не затмевалось никогда грехами.   
И как звезда она сияет ярко по Всемогущего благословенью,
Как если бы Кузнец огонь души раздул кузнечными мехами.
С таким сиянием души нёс и его Отец ягнёнка, в жертву принести по Господа веленью.»

Весной, когда поля покрылись зеленями снова,
Закрылись навсегда Саула очи,
И ангел, встретив Абигайль, со стадом возвратившуюся к ночи,
Ей рёк: «Сияние души у твоего отца не тронет тленьем Иегова.»


Эстэр

ЭстЭр стройна как пальма в поле меж холмами,
От пшеницы веет сладостно её губами
И от празднеств в Иудее, что так долгожданны.

Ночь покоит сердце ей псалмами,
В залах слушают их тихо истуканы.

Лишь к Эстэр улыбки Ксеркса благосклонны,
Ведь везде Эстэр пред Божьим взором.

Молодые иудеи у Эстэр покоев, обступив колонны,
В честь сестры слагают песни и поют их хором.
 


Вооз

Руфь ищет везде
Золотые колосья
У шалашей сторожей —

С ней сладостно буря
Сердце Вооза
Волнует высокой волной...

… и бурей на ниве пшеницы
Сердце Вооза
К чужой жнице прибъёт.



Руфь

Меня ты ищешь у оград.
Твои шаги я слышу и вздыхаю,
И тяжелы как капли и темны мои глаза.

В моей душе в цвету любой твой взгляд
И полнит душу,
Когда мои глаза обращены ко сну.

Ведь у колодца родины моей
Остановился Ангел,
Поющий песнь моей любви,
Песнь Руфи.



Цебаот

Бог, я люблю тебя в твоём одеянии роз,
Когда ты из садов выходишь, Цебаот.
О, ты Бог-Юнец,
Ты поэт,
От твоих благоуханий одиноко я пью!

Первый мой лепесток крови тосковал по тебе,
Так приди всё же,
Ты милый Бог,
Ты Бог играющих детей,
У моей тоски твоей ТорЫ золото плавясь течёт!



Суламит

О,  по твоим сладким губам
О блаженствах я слишком много узнала!
Хотя ощущаю губы Габриэля  уже
На моём сердце горят...
И ночное облако пьёт
Мой глубокий сон как у кедров.
О, как машет мне твоя жизнь!
И я исчезаю
С цветущей на сердце мукой
И развееваюсь в пространстве,
Во времени,
В вечности,
И в вечера красках Иерусалима
Моя душа угасает.


Богу

Ты звёздам свет даёшь струить в добре и зле,
И этот свет струится по земной юдоли.
И у меня по лбу легла морщина боли
Короной с мрачным светом на земле.

Мой мир затих уже — но всё же
Ты от моей меня не отдаляешь доли.
Но где ж ты, Боже?

Как я хотела б  отдаленью вопреки
Твоё услышать сердце, близостью согрета,
Чтоб из потока золотой твоей реки,
Исполненной тысячедушья света,
Добра и зла все близко слышать родники.