Душегуб и ведьма - автор А. И. Завалишин

Это первое произведение А.И.Завалишина «Душегуб и ведьма» (небольшая житейская зарисовка) было напечатано в 1911 году в оренбургском сборнике Н. А. Афиногенова (псевдоним Степной) «Серый труд», который через месяц был конфискован из-за «крамольного» содержания.
 Текст произведения я нашла в газете "Оренбургский казачий вестник" №110 за 1917 г, в редакции которой работал А.И. Завалишин, где и разместил этот рассказ.
                Зоя Дудина


                ДУШЕГУБ И ВЕДЬМА - автор А.И. Завалишин

Вечером на Рождество толстенький, с лицом "учёной собаки", Мирон Вавилович Семишников, чиновник уездного съезда, собирался с благоверной своей Ефросиньей Прокофьевной в гости. Глазки его живо бегали по предметам незатейливого туалета, а толстые губы то стягивались, то расплывались. Прокофьевна, худая, черная, как старая икона, рылась целый вечер в сундуке и торопилась…
В горнице был беспорядок: на стуле лежал вычищенный штиблет, на спинке – галстук фиолетовый висел, юбка на столе раскинулась с жилеткой…
Вавилыч кряхтел пред трёхрублёвым зеркалом жены, надевая гуттаперчевый воротник “композиция” и часто раздражался:
– Фу, чёрт тебя возьми, не выходит… Фрося! Да помоги же, тебе говорят, пристегнуть…
– Сичас! – шипела Фрося и забывалась за перекладыванием в сундук, а Вавилыч поднимался на «цыпочки»
– Чёрт тебя задавил что ли там?! – вышел он из терпения.
Та, хлопнув торопливо сундук, подошла к мужу.
- Ой, ой, ой! – завопил Вавилыч, –  шею свернёшь! Заставь дурака молиться… чай весь кадык исковеркала?..
Стоявшая у дверей тёща Вавилыча умилённо глядела на сборы, изредка делая замечания. Лицо её, исчерченное морщинами, выглядело ехидным: втянутые губы придавали вид взнузданной.
Тут же, на одной из кроватей, поворачиваясь с боку на бок, лежал деревенский старик, отец Вавилыча, в холщовых штанах и валенках, недавно выписавшийся из больницы после ревматизма.
Он недружелюбно поглядывал на собравшихся и вздыхал. Его быстрые глазки досадливо бегали под седыми бровями.
– Мирош, а Мирош! – прокашлявшись, обратился он к сыну:
– Возьми и меня в гости… давно не был нигде… скучно лежать…
Вавилыч, переменив масляную физиономию на хмурую, проговорил:
– Куда я потащусь с тобой, скажи, пожалуйста? Ведь ног не тащишь? И придёт же в голову такая ерунда…
Тёща, презиравшая свата всеми силами своего тощего существа, сверкнув глазами, уставилась брезгливо на него, точно хотела сказать:
– Кобель ты, кобель! Вилами в кишки вымотать и всё …
Старик, повернувшись лицом к стене, тяжело вздохнул…
– Скоро что ли вас унесёт? С досадой спросил с другой кровати угрястый молодой, нахлебник Вавилыча, – Возитесь с утра и не провалитесь…
– Читай себе, лежи! – засмеялся Вавилыч, надевая новомодный клёш и скосившись перед грязным зеркалом.
– Ну, а вы затворите тут за нами, – выглянула из кухни “старая икона” и супруги, наконец, ушли.
Cтаруха также вышла на кухню погреметь посудой, а затем улеглась на кровати “молодых”, занавешенной красным пологом, как балдахином...
Старик с нахлебником остался в горнице и принялся обсуждать псалмы Давида, в которых видел особенный, таинственный смысл...
– Вот в Сауле был такой царь, когда, значит, угнетение сойти почувствует, то, братец ты мой, петь всё заставляет, а Давид-то дюже петь был мастер…
Нахлебник, откинув руку с книжкой, потягивался и зевал: губы его кривились от плутоватой улыбки.
Через несколько времени он вышел в кухню, немного постоял там и хлопнул дверью – будто кто выходит в сени.
Старик стал прислушиваться...
– Ушла и старуха в гости, – проговорил вошедший нахлебник, и стал разуваться, убавив закоптившую лампу.
Старик поднялся и стал тоже торопливо разувать тяжёлые валенки.
– Разве такая змея не пойдёт, - проговорил он, кряхтя: ведь они меня деревенского не берут, а она пойдёт... она, брат, их и не спросит... И Митрошку-то так она женила на своём “шкилете”... До венца обещала дом в приданное, корову, а потом, брат, шиш масляный. Разве такая стерва не пойдёт, она, брат, их и воротит... без мыла влезет... да...
– Что же тебя не взяли? – лукаво спросил нахлебник. Старик обидчиво разошёлся:
– Куда меня? Я разве нужен? Я деревенский, тёмный, осрамлю чиновника, вишь… Им вот эта подколодная нужна... а я на что? Посмешищем, дескать ,будем. Вырастил, выкормил, в люди вывел, не в работники, а в чиновники, а теперь не нужен стал – осрамлю... деревня, по городскому не умею, а она-то на язык востра – словно жало, провалиться ей!..
Ведь одурманила моего Митрошку, прямо дохнуть не дала, одно слово – колдунья, провались она в тар-тарары!.. Разве не видишь её по глазам! Ведьма и кончено... вот и одурманила парня, а тот молокосос был, ну и того... А дом с коровой так и лопнули: привезла приданное одни почтаферки ( почтаферки – это подшивки внизу юбки) и всё богатство…
– Так чего вы смотрели до свадьбы, – спросил нахлебник, поглядывая на кухонную дверь, откуда вдруг послышался шорох...
– Да разве с ведьмой сладишь, брат ты мой? Где же слыхано. Чтобы с ведьмой ладили? Отведёт глаза и хоть тресни... На мирской сход пошёл и ничего не могли поделать старики... вызвали её, а она давай старосту морочить:  помину не было про дом, да про корову. – вот ты, брат, повесь её на гашник, стерву! Говорю, – ведьма, так ста…
В это мгновение выросла из кухни тёща… Злющие глаза горели гневом, дрожали губы:
– Про какую  ты  про избу, старый чёрт, врёшь добрым людям? А? Ты скажи мне ради Истинного, про какую ты избу, старый идол, говоришь? Ах, идол, язвило-б тебя в микитки!
Старик остолбенел.. метнул упрёком на нахлебника и подпрыгнул на кровати:
– Ты не знаешь, ведьма? Ты не знаешь, про какую я избу говорю? Где тебе знать... ты и про почтаферки не знаешь, старая чертовка?
– Ах, холера тебя задуши! Какими почтаферками ты упрекаешь? Целых два воза приданного привезли и всё почтаферки? Самовар кто привёз, кто привёз, я тебя спрашиваю, старый ты дурак? Раньше из чугуна чай-то пили вы, не нюхали самовара-то! Зеркало, стол, три стула, кровать, сундук полнёханький с платьем, откуда это всё?!
–Нагишом бы ещё, старая ведьма, пустила замуж свою “постную молитву”, – провались ты вместе с ней… (Ударив по кровати):
– Загубили вы сына моего, вот что! Заколдовали, ну и того...
– Что я тебе за колдунья, во первых?!
  – Митрий Иваныч, – обратилась она к нахлебнику с пеной у рта,  – будьте свидетелем – обзывает колдуньей!..
– Подколодная ты! – задыхался старик, – ведьма!
А ты  – душегуб: жену до смерти убил! Ненавистник ты, злодей!..
Дело доходило до рукопашной и нахлебник, струсив, потушил огонь, чтобы сватья разошлись...
Старик тяжело дышал, но всё же в темноте доносился хриплый голос:
– Ведьма! Колдунья, оборотень, провалиться тебе!
В кухне треск кровати, – теща укладывалась, выкрикивая:
– Злодей проклятый! Жидомор, душегуб! Жену до смерти укатал... на тот свет отправил...
 Нахлебник слез тихонечко с кровати, нащупал в темноте валенку и кинул в кухню, на кровать...
– Батюшки – святы! Смерти моей ищешь злодей! Ай, ай, ай!
Послышалась возня старухи и вдруг на кровать старика шлепнуло что-то тяжёлое. Старик крикнул:
– Ты за что это, ведьма кеевская? А?
А вы, смотрите, Митрий Иваныч, она ведь решит! Это что же такое! Уголовщина! Ты Сибирью качаешь, колдовка этакая?!
– Ты подходи, подходи сюда! – кричала с кухни теща: я тебя ухватом злодейские зенки выколю... подойди только... я те покажу...
Ты думаешь не справлюсь? Думаешь с женой сладил так и я...
В кухне загрохотали ухваты.
Старик отчаянно завопил:
Ты совсем меня убить хочешь, кикимора?! Ты чего глядишь Митрий Иваныч, зажги  огня, изуродует она! Кишки выпустит! Уголовщина!  Карра-у-у-у-л!

                Александр Завалишин