Эффект Бабочки

ДорЕ –
С пожарами-кострами,
Где догорает призрак-Рай.
Куда ты «правишь» стопы, Странник?
Чернее сажи магистраль.
Распятой гарпией гравюра
Глядит с голгофского креста.
Целует бабочку Артюра
             Рембо
   Луи-Огюст-Гюстав.
(8-9.06.2022)

У Гюстава Доре, по-моему, не было никаких иллюстраций к Артюру Рембо. Хотя последний успел получить скандальную известность в начале 70-х, и с небольшим списком текстов «дрянного мальчишки» великий художник мог быть знаком. Но это – лишь допущение.
Как и сама возможность того, что творчество (жизнь?) неприкаянного поэта вообще могла его заинтересовать.
Имена…
Уж эти европейцы! Включая французов.
Луи Огюст Гюстав… А встречается и Поль Гюстав Луи Кристоф (без упоминания Августа-Огюста).
«Кристоф» мог быть заимствован от имени отца (Пьера-Луи-Христофора). Но ключевое – всё-таки Гюстав.
Рембо – вряд ли… Была иллюстрация к «Королевским идиллиям» лорда Альфреда Теннисона. Но и последнего в одном из текстов величают Артуром, скорее, по недоразумению. Уж эти имена...
И «бабочек» у Доре я не нахожу. Моё «целует» всё-таки подразумевало («пишет», рисует). Гарпии наличествуют. Порой – в избытке. Целый лес гарпий. В лесу самоубийц в седьмом кругу Ада Данте....

И та, обнимающая «сфинкса» крылатая женщина – в Энигме – тоже гарпия.
Не думаю, что Гюстав испытывал к ним (к гарпиям) симпатию, а лес он обожал…
«В середине пути нашей жизни я оказался в тёмном лесу, где был потерян прямой путь…»

[Доре больше всего черпал вдохновение в лесах Вогезов, которые он знал с юности. Публичный образ древних персонажей, таких как Большой Злой Волк, Кот в сапогах и Синяя Борода, в основном сформировался благодаря этой книге. Его фантастические замки и пугающие темные леса навсегда запечатлелись в памяти многих читателей…]

В любом случае, до святотатства Доре не опускался, и распятой на голгофском кресте бестию он не изображал. Да и у меня, на кресте распята всё-таки гравюра, а не сама гарпия.
Бабочка…
Так, и Рембо…
У Рембо была! Пусть и не в названии.

В 17 лет серьёзность не к лицу,
И как-то вечером оставьте свои полные бокалы,
И шумные кафе и свет слепящих люстр
Под липами пора гулять настала.

Июньскими ночами так дышится легко
И всё вокруг безумно так красиво.
Гул города доносится, ведь он недалеко
Приносит ветер запах виноградников и пива.

Июнь, 17 лет, и кругом голова,
Шампанское туманит ваши речи…
И вы мечтаете, и на губах у вас
Горячий поцелуй, как бабочка трепещет

В плену робинзонад душа томится
И тут, под фонарем, напротив вас
Одна мадемуазель садится

И для себя решив, что вы наивны,
Она отводит взгляд от вас картинно,
Чтобы потом уйти...
А на губах у вас не распустившись, вянет каватина.

Она над вашими сонетами хохочет,
Друзья вас бросили, вам плохо одному.
Она письмом вас осчастливить хочет...

В тот вечер вы в кафе, где свет слепящих люстр,
И перед вами полные бокалы.
В 17 лет серьёзность не к лицу –
Под липами пора гулять настала...

Отсюда я и слямзил «целующую бабочку».
«Роман»…

Roman
I
On n’est pas s;rieux, quand on a dix-sept ans.
– Un beau soir, foin des bocks et de la limonade,
Des caf;s tapageurs aux lustres ;clatants!
– On va sous les tilleuls verts de la promenade.
Les tilleuls sentent bon dans les bons soirs de juin!
L’air est parfois si doux, qu’on ferme la paupi;re;
Le vent charg; de bruits – la ville n’est pas loin –
A des parfums de vigne et des parfums de bi;re…
II
– Voil; qu’on aper;oit un tout petit chiffon
D’azur sombre, encadr; d’une petite branche,
Piqu; d’une mauvaise ;toile, qui se fond
Avec de doux frissons, petite et toute blanche…
Nuit de juin! Dix-sept ans! – On se laisse griser.
La s;ve est du champagne et vous monte ; la t;te…
On divague; on se sent aux l;vres un baiser
Qui palpite l;, comme une petite b;te…
III
Le coeur fou robinsonne ; travers les romans,
– Lorsque, dans la clart; d’un p;le r;verb;re,
Passe une demoiselle aux petits airs charmants,
Sous l’ombre du faux col effrayant de son p;re…
Et, comme elle vous trouve immens;ment na;f,
Tout en faisant trotter ses petites bottines,
Elle se tourne, alerte et d’un mouvement vif…
– Sur vos l;vres alors meurent les cavatines…
IV
Vous ;tes amoureux. Lou; jusqu’au mois d’ao;t.
Vous ;tes amoureux. – Vos sonnets La font rire.
Tous vos amis s’en vont, vous ;tes mauvais go;t.
– Puis l’ador;e, un soir, a daign; vous ;crire!..
– Ce soir-l;…, – vous rentrez aux caf;s ;clatants,
Vous demandez des bocks ou de la limonade…
– On n’est pas s;rieux, quand on a dix-sept ans
Et qu’on a des tilleuls verts sur la promenade.
Arthur RIMBAUD

А был ли мальчик!?
Я – о бабочке в тексте Рембо. То, откуда я слямзил (чьё?!) – каноническим переводом назвать нельзя.
Возьмём у Бенедикта Лифшица. Нашего футуриста – «Полутораглазого Стрельца», подстреленного в 1938-м.

1
Нет рассудительных людей в семнадцать лет!
Июнь. Вечерний час. В стаканах лимонады.
Шумливые кафе. Кричаще-яркий свет.
Вы направляетесь под липы эспланады.
Они теперь в цвету и запахом томят.
Вам хочется дремать блаженно и лениво.
Прохладный ветерок доносит аромат
И виноградных лоз, и мюнхенского пива.
2
Вы замечаете сквозь ветку над собой
Обрывок голубой тряпицы с неумело
Приколотой к нему мизерною звездой,
Дрожащей, маленькой и совершенно белой.
Июнь! Семнадцать лет! Сильнее крепких вин
Пьянит такая ночь… Как будто бы спросонок,
Вы смотрите вокруг, шатаетесь один,
А поцелуй у губ трепещет, как мышонок.
3
В сороковой роман мечта уносит вас…
Вдруг – в свете фонаря, – прервав виденья ваши,
Проходит девушка, закутанная в газ,
Под тенью страшного воротника папаши.
И, находя, что так растерянно, как вы,
Смешно бежать за ней без видимой причины,
Оглядывает вас… И замерли, увы,
На трепетных губах все ваши каватины.
4
Вы влюблены в нее. До августа она
Внимает весело восторженным сонетам.
Друзья ушли от вас: влюбленность им смешна.
Но вдруг… ее письмо с насмешливым ответом.
В тот вечер… вас опять влекут толпа и свет…
Вы входите в кафе, спросивши лимонаду…
Нет рассудительных людей в семнадцать лет
Среди шлифующих усердно эспланаду!

Ха-ха! Здесь поцелуй трепещет уже мышонком.
Видимо, в первом случае, бабочка вобрала в себя и мышонка, и обрывок голубой тряпицы («сквозь ветку над собой» – чем не бабочка!?).
У самого Рембо в этом месте есть и тряпица, и лазурь, и ветка. Есть и пульсирующий, как зверюшка, поцелуй.
Лифшиц – ближе к оригиналу. Существенно! Но… Без бабочки. А «тряпица Рембо»… Почему бы и нет!?
И ещё один. Перевод.
Суки! Выставляют в инет и не указывают переводчика. А найти не всегда легко. Идёт по фильму Озона «Молода и прекрасна».

I
Серьезность не к лицу, когда семнадцать лет...
Однажды вечером прочь кружки и бокалы,
И шумное кафе, и люстры яркий свет!
Бродить под липами пора для вас настала.
В июне дышится под липами легко,
И хочется закрыть глаза, так все красиво!
Гул слышен города -- ведь он недалеко, --
А в ветре -- аромат и зелени, и пива.
II
Там замечаешь вдруг лоскут над головой,
Лоскут темнеющего неба в обрамленье
Ветвей, увенчанных мигающей звездой,
Что с тихим трепетом замрет через мгновенье.
Июнь! Семнадцать лет! Цветущих веток сок –
Шампанское, чей хмель пьянит ваш разум праздный,
А на губах у вас, как маленький зверек,
Трепещет поцелуй, и ваша речь бессвязна.
III
В плену робинзонад безумная душа...
Но вот мадмуазель, что кажется всех краше,
Под бледным фонарем проходит не спеша,
И тенью движется за ней ее папаша.
Она находит вас наивным и тотчас
От вас отводит взгляд и несколько картинно
Прочь удаляется, а на устах у вас
Нераспустившаяся вянет каватина.
IV
Вы страстно влюблены. Уж август за окном.
Она над вашими сонетами хохочет.
Друзья от вас ушли. Вам грустно, А потом
Она своим письмом вас осчастливить хочет.
В тот вечер... вы в кафе идете, яркий свет
Там ожидает вас, и кружки, и бокалы...
Серьезность не к лицу, когда семнадцать ле
И липы созерцать пора для вас настала.

С бабочками у Рембо – как-то не очень… Иное дело – цветы! «Флорообразы». Пусть он их (цветы) и поругивал. За исчерпанность (навязчивость, банальность) в качестве поэтических образов.
В книге Светланы Горбовской «Флорообраз во французской литературе XIX века»:

[Мир старой поэзии напоминает Рембо леса и луга, флора которых также разнообразна, как «пробки на графинах» (La Flore est diverse ; peu pr;s/ Comme des bouchons de carafes!).
Эпатирующей, шокирующей картиной встаёт перед читателем фитоним «La paquerette» – маргаритка, «пасхальный цветок», который часто встречается в поэзии Гюго и Готье. В поэме Рембо («Что говорят поэту о цветах») повисшее на дним насекомое (а именно бабочка) прилетело не за нектаром, как бывало в идиллических зарисовках романтиков и парнсцев, а с целью достаточно прозаической – использовать цветочную чашечку в качестве ночной вазы: «Тяжёлые ослепительные бабочки справляют нужду в маргаритке». Возможно, Рембо с иронией намекает на стихотворение Ламартина «Бабочка» («La Papillon»), описывающее пронизанную трагизмом сцену прощания бабочки с чашечкой увядающего цветка, которое символизирует процесс отделения души от мёртвого тела; возможно, это также намёк на произведение Готье «Стрекоза» и его балет «Маргаритка»: балерина в пачке иронически близка к образу бабочки].

К какому-то изданию Рембо картинки Доре всё-таки пристраивали. Но это было уже в «наше время». И даже это нуждается в проверке.
К своему.
«Догорает призрак-Рай».
«Божественную комедию» и Библию Доре «разрисовал» обильно.
Достаточно там и к «Изгнанию из Рая»…

С «пожарами-кострами»… Пожары – в «Энигме».
Пожары… Это – к Орасу Верне. Художнику-дипломату.
«Пожар в Зимнем дворце» (1837).

А «странников» у Доре хватает… Не только «Агасфер» («Вечный Жид»).

Все мы – как-то странники… Даже – Смерть.

Поскольку в стишке я слегка «наврал», пороюсь в «архиве». К «страннику». Без Доре. В «невпопад» (в основном – по «метке»)

«Эпоха застоя – 1975-й» (Александру Бочкову)

Пятый год. Эсэры жгут хлеба –
Сад и нивы в заревах багряных.
А в часовне тихой свет лампад –
Молится захожий божий странник.
(Ю. Григорьев)
-----------------------------------

В Вильнюсе, вечернею порой,
Уходящий свет скользит в окошко.
И поэт, склонившись над строкой,
Росчерком пера рисует кошку.

Азбуку задумал малышам.
Ну, а чтоб понравилось ребятам:
Увлекая их и чуть смеша,
Буквы представляют здесь котята.

А в душе – совсем иной расклад.
Что-то с ней неладное творится!
Шорохи лесов и свет лампад.
И кругом – таинственные птицы.

Вестники надежд и грозных дней
Реют над уснувшею державой.
А поэту грезится: в огне
Острие копья и чьё-то жало.

Радость и печаль: всё – пополам!
И душа в неведенье блуждает.
А в Москве Высоцкий купола
Словом, словно золотом, латает.

Что-то! Что-то грядет! А пока
Нет ещё мобильных телефонов.
Над Союзом – только облака…
И поёт романсы Агафонов.
(18.09. 2011)

* * *

Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи ещё хоть четверть века –
Всё будет так. Исхода нет.
Умрёшь – начнёшь опять сначала
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
(А. Блок)
------------------------------------------

Ночь, сквозной подъезд с аптекой,
Слюдяные фонари.
Раз ступивши в эту реку,
Сколько ты не говори,
Безнадёжней, чем у Блока,
Жизни чушь не растолочь.
Нет точнее эпилога:
Фонари, аптека, ночь.
Склад дурацких экивоков.
Расфасовка суеты.
Свет давно погасших окон.
Разведённые мосты.
(31.01.2015)
PS: Аптека (от др.-греч.;;;;;;; – склад, хранилище).
В допетровские времена широкий спрос был на слюдяные фонари. Они изготовлялись самых затейливых форм и различных размеров. Так, житель Москвы, ехавший или шедший ночью по тёмным улицам столицы без такого фонарика, считался вором или лазутчиком и немедленно отправлялся в Стрелецкий приказ для розыска и сурового наказания.
В тёмные ночи на башнях крепостных стен русских городов и монастырей зажигались свечи в слюдяных фонарях.

Ночь и тишина, данная на век,
Дождь, а может быть падает снег,
Всё равно, – бесконечной надеждой согрет,
Я вдали вижу город, которого нет...
Где легко найти страннику приют,
Где, наверняка, помнят и ждут,
День за днем, то теряя, то путая след,
Я иду в этот город, которого нет...
Там для меня горит очаг,
Как вечный знак забытых истин,
Мне до него – последний шаг,
И этот шаг длиннее жизни...
(Регина Лисиц)

«К дзисэю Мацуо Басё»

Лихорадкой гонимый
Сон мой бродит кругами
По сожжённому полю.
Час прощанья настал.
Я бездомным ронином –
Не сёгуном, богами –
Подчистую уволен.
Чаша жизни пуста.
(13.06.2015)
PS:
Ронины (роси) – деклассированные самураи, потерявшие покровительство сюзерена либо не уберёгшие его от смерти. Буквально: «блуждающие волны» + «человек» = «странник».
Дзисэй («прощание с миром») самого Басё (1644-1694) звучал примерно так:

Лихорадка в пути.
Сон мой кругами бродит
По выгоревшему полю.

«Познакомились. Облак в штанах»

Вашу мысль,
мечтающую на размягченном мозгу,
как выжиревший лакей на засаленной кушетке,
буду дразнить об окровавленный сердца лоскут:
досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий.
У меня в душе ни одного седого волоса,
и старческой нежности нет в ней!
Мир огромив мощью голоса,
иду – красивый,
двадцатидвухлетний.
Нежные!
Вы любовь на скрипки ложите.
Любовь на литавры ложит грубый.
А себя, как я, вывернуть не можете,
чтобы были одни сплошные губы!
(В. Маяковский. Облако в штанах)
---------------------------------------

Вышел Облак из-за туч –
странник седовласый.
Ша, девчонки! Я – летуч.
Я – из высшей расы.
Не в штанах, а в галифе.
Кофта из сатина.
Запись – кто аз есмь
– в графе.
Вот и паспортина.
Из кармана достаёт
Красную книжонку.
У девчонок сердце
– ёк!
– Знать, умалишённый…
Не иначе – Лермонтов.
Ну, а если – Ницше?!
А нельзя ли без понтов,
Господин милейший?!
Ты нас шибко не пугай.
Мы – не из таковских…
Ладно –
говорит бугай –
Здрасьте!
– Маяковский.
(22-23.04.2016)
PS:

Тучки небесные, вечные странники!
Степью лазурною, цепью жемчужною
Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники
С милого севера в сторону южную.
Кто же вас гонит: судьбы ли решение?
Зависть ли тайная? злоба ль открытая?
Или на вас тяготит преступление?
Или друзей клевета ядовитая?
Нет, вам наскучили нивы бесплодные...
Чужды вам страсти и чужды страдания;
Вечно холодные, вечно свободные,
Нет у вас родины, нет вам изгнания.
(М. Лермонтов)

Заметьте: тучки здесь странники, а не странницы.
А если к Маяковскому… Кофта – это понятно (не обязательно – жёлтая). Паспортина – тем более:

«Страннику»

Странник, в старость не глядись!
Зеркала её тлетворны.
По-английски уходи
из объятий тесных, вздорных.
В Листопада круговерть,
в океанов ледовитость.
Соль Земли и Неба Твердь…
Только их космополитом
оставайся и храни
островок Родного Дома,
как незыблимый гранит
и лекарство от фантомов.
(13.09.2016)

«Реквием романтике. Грин»

Пятый год. Эсеры жгут хлеба –
Сад и нивы в заревах багряных.
А в часовне тихой свет лампад –
Молится захожий божий странник.
Тёплая сусальная земля –
Взгляд к тебе слетит полночной птицей.
За холмом солдаты пропылят.
Мурава росою задымится.
По стерне ушёл и скрылся в лес
Поджигатель – дылда босоногий.
Чутким шагом, не зашелестев,
Я за ним скользну ночной дорогой.
С ним, как зверь, в ольшанике густом
К роднику студёному приникну.
Ключ в туман, словно молоко,
Из земли, из груди материнской.
Счастлив тот, кто после страшных дел
К матери вернулся, как младенец.
Мир часовням в дремлющей листве,
Саду мир и беспокойным теням.
Только б Третий Рим горел дотла –
С кесарем любым его не жалко.
Только б ты душа моя, душа,
До рассвета радостью дышала.
 (Ю. Григорьев)
----------------------------------------

В Вильнюсе зачитывались Грином.
Где-то рядом – вотчина отца.
Польский род – не знатный, но старинный.
Доблестью шляхетскою бряцал.
Пыль веков. Какой там к чёрту кесарь!
Ты и Новой власти – поперёк.
Мир прогнулся под унылым прессом.
Каждый комиссар, считай, царёк.
Цепь златая. Музыка Фанданго.
Приисков шуваловских руда.
Иноходью дикого мустанга.
От житейской муки – в никуда.
Недотёпа! Книжник сухопарый.
Недобравший ласки и тепла.
Зурбаган реальней Занзибара.
Бисер из богемского стекла.
Лампа под зелёным абажуром.
В амбразуру щурится луна.
В кипарисах тянется понуро
та же жизнь. Сиделкою жена.
Старый Крым…
Ну, чем он лучше Вятки?!
Багровеют Грэя паруса.
И опять тушуется Голядкин,
перепутав явок адреса.
Бальмонт, исписавшись, станет Блюмом.
Гуль с рефреном каркнет «Nevermore!».
Полночь опускается угрюмо.
Бархатная накипь. Натюрморт –
на обложке креповой.
«Гасконцу»
в небесах Икаром не порхать.
Белый домик. Низкие оконца.
Ветхая чугунная кровать.
Снится детство. Стих о насекомых.
– Ай, да Пушкин! Ай, да сукин сын!
Сам учитель Божьего закона
дёргает коллегу за усы.
Тихая романтика романса.
Всаднику легко без головы.
Андромеда. Зарево Торманса.
Час Быка, да сумерки Совы.
Впрочем, это будет некто дальний,
что поверит в призраки коммун.
В технику без примеси сусальной.
Ну, а ты не нужен никому.
Старый Крым. Знакомая картина
Шорохи ореховых дерев.
Кладбище надёжней карантина –
понимаешь это, присмирев.
В Вильнюсе…
– А может, показалось?! –
Вспомнит о тебе один поэт.
Пятый год. Империя в пожарах.
Биографий жуткий пируэт.
(24.11) 4.12.2016
PS:
«Я шёл через Амеретскую долину, диким и живописным путём, но есть что-то недоброе, злое в здешних горах – отравленная пустынная красота. Я вышел на многоверстное сухое болото; под растрескавшейся почвой кричали лягушки; тропа шла вдоль глубокого каньона с отвесными стенами. Духи гор показывались то в виде камня странной формы, то деревом, то рисунком тропы. Назад я вернулся по шоссе, сделав 31 версту. Очень устал и понял, что я больше не путешественник, по крайней мере – один…» (А. Грин).


«На выздоровление Димону»

Не каламосом по папирусу –
Хейердалом на лодке «Ра».
За кормою зачахнут вирусы
и больничные номера.
Не ветрянка – ветра астральные.
В ойкумену таких широт,
где легко растеряться страннику
от обилия див-щедрот.
Ни простуд, ни проблемы с трафиком.
Все препятствия – на ура.
Хейердалова география.
Легендарная лодка «Ра».
(25.06.2017)

«Михаэль»

Город спит.
Я не в силах уснуть.
Взор подлунного мира суров.
Мутный свет затопил белизну.
Ладит флейту свою Крысолов.
Спят дворы
и панели домов.
В них почтенные бюргеры спят.
Мы вернёмся? – Увы… Nevermor!
И не важно, кто проклят, кто свят.
Кто прекрасен.
А кто – колченог.
Я – не Байрон. Я – гений иной*.
Мне такое сейчас вручено**!
Дух народа парит за спиной.
Мой дневник –
настоящий роман.
В нём триумфа и веры*** залог…
Все уснули. Слегка задремал –
погружённый в себя Крысолов.
(14.02.2018)
«Михаэль. Германская судьба в дневниковых листках» – единственный роман Геббельса,  повествующий о трагической судьбе Германии. Он был написан в 1923 г. Сочинение Геббельса является образцом идеологической мистики коллектива и правого модернизма.

* Нет, я не Байрон, я другой,
Ещё неведомый избранник,
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой…
(М. Лермонтов)

Кстати. Геббельс, по молодости, успел накатать пьесу «Странник» («Der Wanderer»). Впрочем, карьера драматурга, о которой он мечтал, не задалась – написанную им пьесу никто не хотел ставить.

«Лунные ночи»

Ночь. Луна. Аптека Блока.
В кучку – фонари.
Сколько нам – до «эпилога»?
Чур!
Не говори…
Григ. Ингрида. Пляски гномов.
Бездна скучных лет!
Чьи-то вздохи слышу снова…
Впрочем,
это – Фет.
Я включаю «Bel Suono».
Классики коктейль.
Без пейотля – Всё законно!
Слушаю Адель.
Всё О'кей! Но…
сердце помнит,
замыкая круг:
Звон бокалов. Злые кони.
Трепет милых рук.
(18.07.2018)
PS:
На стих В.Щугоревой «В лунную ночь…»

Ночь и музыка. Льётся светом,
отражаясь в душе незримо,
словно легкое эхо ветра.
В небе – лунная тень пилигрима.

Там, высОко, в заоблачных далях
заплутало усталое сердце,
утонуло в холодных печалях
и не может никак отогреться.

Кто он, этот неведомый странник,
на Земле не нашедший покоя?
Почему мою душу ранит
дивный свет и зовет за собою?

Что таит в себе бренность мига,
погружЕнного в невесомость?

Ночь. Луна. И бессмертного Грига
Песня Сольвейг...

«Побрякушки с Алёнай»

Круг казачий. Вольница.
Есаул с нагайкою.
Привечай, хозяюшка!
Да накрой-ка стол.
Лет былых бессонница.
Шашни с молодайками.
Странника озябшего
тянет на постой.
(15.02.2019)
PS:
С припиской: «Шучу! Отгулял: Никаких шашней – Стал совсем домашний».
На стих Е. Булычевой

Зимний ветер толкается в спину,
как настырный поклонник-мальчишка.
Не дождётся, так просто не сгину,
родилась я живучая слишком.
Столько было от жизни подножек,
что казалось - упав, не подняться.
Но, сомненья на возраст итожа,
/а в душе мне всегда - восемнадцать/,
поднималась с разбитых коленей,
дальше шла – только так, не иначе.
В покорении новой ступени
мне поможет характер казачий...

«В царстве призраков»

Когда гнетёт бесплодие
под шорох тёмных крыл,
добей себя Мелодией –
в аорту, на разрыв.
Неважно, если умер кто –
в кромешный пёсий лай –
играй, дурашка, Шуберта,
Вечернюю играй!
Разымчиво, доверчиво,
презрев тоску-печаль,
накручивай, наверчивай!
Молитвой увенчай.
Но:
Чур! Не стань Шумахером.
Мишель не Михаэль.
В вороньей шубке, в прахе ли…
В кузминскую форель.
Ты с Музыкою. Вечною.
В падении – Взлети!
За Шубертом наверчивай.
По «Зимнему пути».
(21.06.2019)
PS:
На стих В. Щугоревой «Две тени»:

Бессонницею с головой укрылась
и в тишине
почудилось: как прежде легкокрылость
живёт во мне.

Одно мгновенье – и взлетают души,
скрестив крыла,
над этой жаркой грудою подушек,
что жгут тела,

над этой блеклой рябью светотени
в окне сквозь ночь
как птицы, что взметнулись и взлетели
Скорее – прочь

от гибели, от чёрных сновидений,
мечту тая
о тех краях, где обнялись две тени.
Одна – твоя...

В.Н.:
Наплёл… В твоё – своё («тему»).

Шуберт… С подачи Алёны, тобою подхваченное. А Шуберт… Алёна – об Арпеджионе. Я – о печальной и светлой Вечерней серенаде, в перекрест с жутким циклом «Зимний путь» (Winterreise), на стихи Мюллера. Практически – ровесники. Вильгельм умер в 32. Франц – годом позже, в 31.
Соната для арпеджионе и фортепиано Франца Шуберта (1824) стала одним из первых сочинений, написанных для инструмента, изобретенного венским мастером Иоганном Штауфером в 1823 году. Этот инструмент сочетает в себе признаки виолончели и гитары. В 1820-х годах арпеджионе пользовалось популярностью, однако уже спустя десятилетие был забыт, и вспомнили о нём лишь в конце ХХ века в связи с интересом к аутентичному звучанию.
Сонату Шуберта традиционно исполняют на виолончели или альте, а слово «арпеджионе» нередко фигурирует в качестве её названия. Отличительной особенностью произведения является его непосредственная связь с бытовым романсом.
А «Серенаду» предложил Францу секретарь Бетховена скрипач Антон Шиндлер. Пиит Людвиг Рельштаб полагался на великого тёзку (кумира Шуберта), а тот возьми да «помре»… А Шубертово автору текста (ЛР) не понравилось («Испортил дурак!»).
Серенада… «Standchen». Из сборника «Schwanengesang» («Лебединая песня», 1828), так и не опубликованного при жизни самого композитора. Не мне судить, как оно (текст) в оригинале, а в переводе Николая Огарёва – вполне!
Ну, а «Зимний путь» – цикл Странника – Мрак! Не в смысле мастерства, понятно. Впрочем, уже сказал.
Кузмин. Мишель (как и Лермонтов!):

В начале было так – и музыка, и слово,
и ты, и я – один крылатый час,
и всё в зелёном свете снова,
и начиналось музыкой для нас.
Mir erkoren, mir verioren,
«Euridice», ухнул ворон,
ты, дружок, не обессудь...
Виночерпий Гюлистана,
что же медлишь? Кличь Тристана.
Нам пора. Склонись на грудь.
Кони правят нас к Валгалле,
ты устал, и мы устали,
голубее льна и стали
глаз косит ленив и вял.
А с конями нету сладу...
Хочешь песенку в награду?
Winterreise... пенный вал.

В этом – много чего напихано. Вагнер, Глюк, Эдгар По… Ну, и «Зимний путь» Шуберта. А у Франца там был свой Ворон. Хотя, скорее, ворона (Kr;he, а не Rabe). Да. Сам МК был блестящим музыкантом.
«Он Шуберта наверчивал, как чистый бриллиант…» – Осип Эмильевич подразнил Лермонтова любя. В отличие от проказника Павлуши Шумахера (бедолага Михаэль – не причём! Просто имя это в немецкой транскрипции напоминает мне о Геббельсе – тот ещё романтик!). А вот какую «вечную сонату» там (у ОМ) наверчивал Александр Герцевич (Айзенштадт), не знаю…

Пускай там итальяночка,
Покуда снег хрустит,
На узеньких на саночках
За Шубертом летит:
Нам с музыкой-голубою
Не страшно умереть,
Там хоть вороньей шубою
На вешалке висеть...

Вроде, как «зимнее»… Ну, не Winterreise же! Итальяночка… Безответная любовь Людвига Бетховена? Тогда можно и «нашу» Серенаду…

«Пришвинское, так пришвинское…»

У странников –
тех, кто бездомен на чёрствой земле –
есть крылья, но нет ощущенья пути и полёта.
Их вздох не осядет монетой в карманах крупье.
Их слово не вспыхнет в короне ночного салюта.
Останется тайна невнятных речений арго.
Танцующий Пан над опавшею пеной мистерий.
Короткие дружбы. Нестройная россыпь шагов.
Почти, как у смертных –
уход без соплей и истерик.

Человек, имеющий постоянное общение с вечностью, в малых земных делах должен быть образцом для всех маленьких людей, лишённых дара чувства вечного в мире. Вероятно, это до крайности трудно, и вот отчего пустынники жили в пустыне, а художники создали себе особый растрёпанный вид и обстановку художественного беспорядка.
М.П.
(15.10.2019)
PS:
На «Два чудака» И. Грант

Встретились где-то на улице два чудака
Оглянулись невольно, будто друг друга узнав.
Один говорит: вот тебе навсегда рука
Другой по собачьи ему откликается: гав!
Первый в ответ рассыпается рифмами вздохами:
Рука, далека, река, облака, тоска...
Второй улыбается книгами и эпохами.
И оба как будто выходят из тупика.
А может заходят в тупик или за зеркала.
И сотни уже чудаков разговор ведут.
Смеются, рифмуют, светятся и до тла
Сгорают осенним листком у всех на виду.
______
Она представляет – мы встретились вроде как бы два фейерверка соединились, чтобы блеснуть, но это не настоящая жизнь, не настоящая любовь, а два чудака.
Из дневников М. Пришвина

«Утро. Ретро. Вечер…»

Пора, мой друг, пора! [покоя] сердце просит –
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоём
Предполагаем жить, и глядь – как раз – умрём.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля –
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.
(А.П.)
----------------------------------------

Рецепты счастья.  Ворох чувств…
Увы! Я – вовсе не волшебник.
Учусь? – Да нет! Скорее мчусь.
Пока вконец не перешибли.
Болезни, злая суета…
Всё глубже памяти провалы.
И мой последний капитал
помечен маркером кровавым.
Я не пират и не ковбой.
И ты – не юная креолка.
Обитель странника – Любовь.
В руках у ангела двустволка.
Прозрачней бабочки крыла
трепещут чуткие ресницы.
В набат зашлись колокола.
Летят к обрыву колесницы.
Попутав галок и ворон
с грачами, призраками марта –
ущербно щурится Нерон,
актёр потешного театра.
(31.03.2020)
PS:
К переклику с А.Р. вокруг моих из «стихирной» серии «Любимой» (в основном 2013-2014).
Пока маршировал («дадому з працы») само собой правилось.
Остановилось на этом.
Мелькало:
«Прохожий путает ворон…»
«Да нервно щурится Нерон,
актёр ледового театра».
И прочее…Например, в аллитерацию к Нерону – «нервно». Или – «Юродом» (щурится-щерится). Или «с афиш» (вместо «актёр»).
Про «ледовый» убрал, дабы собирательный образ (Нерон) не был сведен к одному, легко узнаваемому персонажу.
Здесь «ты» – всё-таки к своей Мадонне. Но и она порой становится для меня символом…

«ТАМ»

Выхожу один…
Под звёзды.
Сам с собою говорю.
На осенний перекрёсток.
Уплываю к ноябрю.
Белым Лебедем Сен-Санса.
В кантилену. Широко.
В стансы старого Прованса.
От ракушек рококо.
В ритмах зыбки-колыбели.
Над закатною волной.
В мир афазии Равеля.
К сердцу женщины родной.
(18.10.2019)

«Страннице»

Из Глубины, из Тишины…
Вернись в долину Света.
С ладони голубем вспорхни,
Храня её тепло.
Мы все чего-то лишены.
Не сотканы. Не спеты.
Монах и ёрник-озорник.
Все –
Равно, поделом…
Умерь стенания и пыл.
Испей до донца чашу.
И поднимись из Глубины
Заточенным лучом.
Оставь брюзжание толпы
И скептиков ворчащих.
Нет виноватых без вины.
Никто не обречён!
(31.12.2021)
PS:
Ионе (О.М.) на «Странника» и это («Смотри вперёд»)

Окно луны
в стальной стене небес,
мосты назад
уже разведены...
Смотри вперед –
там пляшет жадный бес,
играя дико на пиле войны.
Смотри вперед –
там бродит острый страх,
сочится яд
потерь с его иглы.
Смотри вперед –
твой дом огнем объят
и духи мифа вверх
из глубины
выходят
и смеются,
и поют...
Границы стерты,
года колесо
сегодня завершило
темный круг...
Смотри вперед
пока вокруг светло
не станет вновь.
Откуда этот свет
не спрашивай, –
ты знаешь это сам.
Не пустословь,
не верь холодным снам
и прелести
привычных всем загадок.
Мечи обнажены,
открыты мысли –
нельзя как раньше!
Посмотри вперед.
Там что-то есть.
Не только дни и числа,
не только новый год
и мировой порядок...
Сними со взгляда
страха пелену,
смотри вперед,
а значит в глубину

Эффект Бабочки. А ЭБ у меня уже значился

По касательной (к слову – при случае)

Ашенбах (Дирк Богард) – Альфред (Марк Бернс).
«Доктор Фаустус» (Т. Манн).
«Федр» (Платон). К слову. О «той любви» (мы к тому, чтобы без ханжеского возмущения, но и без сопливого восторга). О творчестве.
Эсмеральда (из «ДФ», гетера – наградившая Адриана Леверкюна сифилисом и… гениальностью). Альфред у Висконти – косит под Леверкюна. В новелле его нет. Корабль, на котором прибывает в Венецию Ашенбах – «Эсмеральда». Мелькнувший персонаж (Кароль Андре)…
Изумрудная спираль…
Эффект бабочки…

[Эффект бабочки – термин в естественных науках, обозначающий свойство некоторых хаотичных систем: незначительное влияние на систему может иметь большие и непредсказуемые последствия, в том числе и совершенно в другом месте.
Детерминированно-хаотические системы чувствительны к малым воздействиям. Анри Пуанкаре описал Теорию хаоса в исследовании к задаче о движении трёх тел в 1890 году. Позже он предположил, что такие явления могут быть общими, например, в области метеорологии. В хаотическом мире трудно предсказать, какие вариации возникнут в данное время и в данном месте, ошибки и неопределённость нарастают экспоненциально с течением времени. Эдвард Лоренц (1917-2008) назвал это явление «эффектом бабочки»: бабочка, взмахивающая крыльями в Айове, может вызвать лавину эффектов, которые могут достигнуть высшей точки в дождливый сезон в Индонезии («эффект бабочки» вызывает и аллюзию к рассказу 1952 года Р. Брэдбери «И грянул гром», где гибель бабочки в далёком прошлом изменяет мир очень далекого будущего; также можно увидеть аллюзию к сказке братьев Гримм «Вошка и блошка», где ожог главной героини в итоге приводит ко всемирному потопу).
«Небольшие различия в начальных условиях рождают огромные различия в конечном явлении… Предсказание становится невозможным» (А. Пуанкаре, по: Хорган, 2001)].

Обыгран в кино неоднократно…

[Найдено тело Махеша Сидана – коллекционера бабочек, директора местной школы и одного из основателей элитного глобального общества IQ Circulus. Тело жертвы было повешено на стене. Общественность в шоке, ведь у Махеша не было врагов].

Это – к сериалу «Чисто английские убийства». Сезон 20-й…
Прямо сейчас (15.03. с 15.00) развёртывается перед моим взором по каналу «Кинопремьера» («Киносерия»)…Не заказывал. Само «выскочило». Эффект бабочки…
Эсмеральда (от исп. esmeralda «смарагд» – «изумруд»). Главная героиня романа Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери», а также фильмов, спектаклей, мюзиклов, балетов, созданных по мотивам романа. Первый фильм по роману Гюго снят в 1905 («Эсмеральда», Франция).
Круговой танец в 2/4 такта, состоящий из галопа и польки. Не с того ли меня кольнуло вставить «полонез» (в «Бобо»)?!
На «бабочке» сосредоточился Дима Мамулия (грузинско-российский) кинорежиссёр. В передаче на каком-то еврейском форуме (2013) обсуждался этот фильм («Смерть в Венеции»). Не будем ещё забывать об опере Бенджамина Бриттена (1973), ставшей для него последней. Балет Джона Ноймайера (2003) могу и опустить (туда бы Нуриева…).
А Дима о «бабочке» (над цветком) – не дурно. Как «она» зависает над ним. Парит. Вот-вот коснётся. Но… Не касается!
Спираль… Эпизод из фильма, когда Ашенбах идёт за Тадзио, а тот, вращаясь вокруг вертикальных опор на террасе, то приближается к Густаву почти вплотную, то вновь ускользает.
Тадзио… Само имя. Если польское (семья) – Тадеуш. Фад(д)ей. От греч. ;;;;;;;; (Таддайос), арам. ;;; (Тадай) = «сердце»). Сердце – как средоточие, основа (твердь), ось… Тянут и к «похвале» (евр.). К «божьему дару» (в греч. Теодор, Федр). С Федром – понятно (Платон).
Возможна и какая-то ассоциация и с немецким Tod (смерть).
Гетера Эсмеральда, та самая, которая вдохновила доктора Фаустуса....
Hetaera esmeralda. Бабочки с прозрачными крыльями.
Слово «изумруд» (изначально изумрутъ) происходит от семитского корня b-r-q «сиять» (ср. ивр. ;;;;;;;;;;; барекет «изумруд»), заимствованного в русский через тур. z;mr;t, в свою очередь заимствованного через перс. ;;;;;; zumurrud из греч. ;;;;;;;;; см;рагдос. К тому же источнику восходят санскр. ;;;; marakata, лат. smaragdus и его средневековый вариант esmeraldus, esmeralda
Что чудится в этих «греческо-латинских» русскому уху, промолчим. Думаю, и без моих «инсинуаций» понятно.
Blue Red Green… Три основных цвета. Это мы – так… К семитскому «сиянию». К «нашему» Боргезе. Хотя «борги-берги» – куда-то к городам-горам. Берегам-хранам-границам. А то и к «медведям».
Время!? Хронос…Бабочка…Пустота…Неуловимое и беспощадное.
«Мост через бездну. Мистики и гуманисты» (Паола Волкова).
«Дальше – шум. Слушая ХХ век» (Росс Алекс).
Вторая – к Музыке. Первая – так, краешком. Глянул. «Воткнул». И лишь потом заметил «встречу» Волка и Коня (Ross). К Двойнику…
(13.03.2020)

Когда я рыскал в поисках несуществующей (?) Бабочки Рембо, меня пару раз выталкивало к Анненскому. И.К. Артюра переводил. Но то, что открывалось, бабочкой не дышало

Богема

Не властен более подошвы истоптать,
В пальто, которое достигло идеала,
И в сане вашего, о Эрато, вассала
Под небо вольное я уходил мечтать.
Я забывал тогда изъяны... в пьедестале
И сыпал рифмами, как зёрнами весной,
А ночи проводил в отеле «Под луной»,
Где шёлком юбок слух мне звёзды щекотали.
Я часто из канав их шелесту внимал
Осенним вечером, и, как похмелья сила,
Весельем на сердце и лаской ночь росила.
Мне сумрак из теней там песни создавал,
Я ж к сердцу прижимал носок моей ботинки
И, вместо струн, щипал мечтательно резинки.

Впечатление

Один из голубых и мягких вечеров…
Стебли колючие и нежный шёлк тропинки,
И свежесть ранняя на бархате ковров,
И ночи первые на волосах росинки.
Ни мысли в голове, ни слова с губ немых,
Но сердце любит всех, всех в мире без изъятья,
И сладко в сумерках бродить мне голубых,
И ночь меня зовёт, как женщина в объятья…

Стихи, конечно, хороши. Я – уже об Анненском.
Как и о Времени (в «Mater dolorosa»).
А «выталкивало» (к И.А.), поскольку где-то рядом «обитало» его (не перевод)

Бабочка газа

Скажите, что сталось со мной?
Что сердце так жарко забилось?
Какое безумье волной
Сквозь камень привычки пробилось?

В нем сила иль мука моя,
В волненьи не чувствую сразу:
С мерцающих строк бытия
Ловлю я забытую фразу...

Фонарь свой не водит ли тать
По скопищу литер унылых?
Мне фразы нельзя не читать,
Но к ней я вернуться не в силах...

Не вспыхнуть ей было невмочь,
Но мрак она только тревожит:
Так бабочка газа всю ночь
Дрожит, а сорваться не может...

Совсем недавние реминисценции к «углям вольтовой дуги» Б.П. и сюда подходят, как нельзя лучше (и интонацией, и образами). Оставляю и «эмблематические» О.М.

«Шутка-вариация. Муки творчества»

Люблю появление ткани,
Когда после двух или трёх,
А то четырёх задыханий
Прийдёт выпрямительный вздох.
И как хорошо мне и тяжко,
Когда приближается миг,
И вдруг дуговая растяжка
Звучит в бормотаньях моих.
(О.Мандельштам, ноябрь 1933 – январь 1934)
------------------------------------------------

Не владею микенским гекзаметром.
Да и с ямбами я не в ладах.
Задыхаюсь и падаю замертво:
– Осип! Где твой спасительный вздох?!
По ночам бормочу не масштабное.
Жду растяжки искрящей дуги,
что раскрылась листком Мандельштаму
в упоительных звуках тугих.
(2.02.2015)

Пикантность данной отсылки ещё и в том, что днём раньше (1.02.2015) у меня случилось такое. С настоящей бабочкой (не «газовой»!).

«Штамп. Бабочка Мандельштама»

В.П.

О бабочка, о мусульманка,
В разрезанном саване вся, –
Жизняночка и умиранка,
Такая большая – сия!
С большими усами кусава
Ушла с головою в бурнус.
О флагом развернутый саван,
Сложи свои крылья – боюсь!
(О.Мандельштам)
----------------------------------------------

Жизняночка и умиранка,
Кусава, любава, краса.
Лежишь заспиртованной в банке.
Жемчужные слёзки в усах.
Порхала, парила, царила
В своих шелковистых лугах.
Подруг целовала игриво –
Недолго, но сладостно как!

А из Рембо могу предложить из «Озарений». «Варвары»

От варваров

Значительно позже дней и времен, и стран, и живых созданий,
Флаг цвета кровавого мяса на шёлке морей и арктические цветы (они не существуют в природе).
Отставка старых фанфар героизма, – которые еще атакуют нам сердце и разум, – вдали от древних убийц.
Флаг цвета кровавого мяса на шёлке морей и арктические цветы (они не
существуют в природе).
О Нежность!
Раскаленные угли, хлынувшие потоками снежного шквала, огненные струи алмазного ветра, исторгнутые сердцем земным, которое вечно для нас превращается в уголь. – О мир!
(Вдали от старых убежищ и старых огней, чьё присутствие чувствуют, слышат),
Раскалённые угли и пена. Музыка, перемещенье пучин, удары льдинок о звезды.
О Нежность, музыка, мир! А там – плывущие формы, волосы, пот и глаза. И кипящие белые слезы, – о Нежность! – и женский голос, проникший в глубины вулканов и арктических гротов.
Флаг...

Текст этот переводят по-разному. Включая, то, что цвета «кровавого мяса» (у др. – «кровоточащего мяса»). Здесь (Кудинов) – Флаг. Встречается: шатёр, штандарт… В оригинале (у Рембо) там – pavillon.
Намекают, что этимологически это то же, что и papillon (дышит и Вавилоном, тем более вкупе с «варварами»). А сие – именно «бабочка».
В обоих подвернувшихся переводах от Анненского («Богема» и «Впечатление») встречается «шёлк». Шёлк юбок. Шёлк тропинки. Шёлк, конечно, в Нежность.
«Кровавого мяса»?! К «бабочке» – не очень. Даже, если только о цвете.
Но здесь – древние убийцы, варвары. А там, у них… От насилия до нежности – один шаг.
Невзоровская расшифровка фашизма, кстати.

А к «Варварам» Рембо могу прилепить своё (первобытное). Многое хорошо попадает

«Тщетные ожидания»

Спустилась ночь, а варвары не прибыли.
А с государственных границ нам донесли,
 что их и вовсе нет уже в природе.
И что же делать нам теперь без варваров?
Ведь это был бы хоть какой-то выход.
(Константинос Кавафис/С.Ильинская)
Спустилась ночь, а варвары не прибыли.
Что делать нам? Куда теперь без них?
Напрасно упражнялись в читке риторы.
Тем паче, варварам плевать на стиль и стих.
Им – кружева одежд и вина сладкие,
рабынь и золото наваливай в потлач.
– Готово всё. Да вот – одна накладка (ить!):
Пропали варвары. Пропали – хоть ты плачь!
Без них – никак! Мы сами – обмишурились.
Сенат наш плох. Законы – сущий бред.
А первый консул, – прошлый год, у шурина –
каналья запил. До сих пор на службе нет.
Одна надежда и была, считай – на варваров.
И те – повыдохлись. Наверно – извелись.
Вот и живём: кто – табором, кто – паупером.
Живём пока…
Да разве это – жизнь?!
(13.07.2012)

А, может быть, и это

 «Война»

Глубокий лиф, и солнце в кудрях
и эта осанка,
тени и блики повсюду,
на плечах на коленях на бёдрах,
живая кожа, глаза
с тяжёлыми веками.
Она была там, на родном побережье. А в Трое?
А в Трое лишь призрак.
Парис
с тенью ложился в постель словно с живым существом
И мы десять лет погибали из-за Елены.
(Георгос Сеферис/Л.Якушева)
-------------------------------------------

Солнца шар, пылающий в зените,
Выжигал остатки синевы.
Падали серебряные нити
Звоном оглушительно-немым.
Только отблеск был пурпурно чёрен.
Не с того ли началась война?!
Выходила женщина из моря.
Пенилась упругая волна.
На лице, чуть тронутом загаром –
Чёрных глаз разящие мечи.
Вновь будили страсть в больных и старых.
Превращали мальчиков в мужчин.
Выходила женщина из моря.
Призраком по отмели брела.
И сулил страдания и горе
Ангел, раскалённый добела.
(10.07.2012)

9.06.2022