Кратчайший путь к мечте

Не в том суть жизни, что в ней есть,
но в вере в то, что в ней должно быть.
И.А. Бродский


В это невозможно поверить: когда-то я не знал, какие окна принадлежат ей. В рассветной полумгле, направляясь на работу, я смотрел на панельную многоэтажку и не верил, что на одном из этажей живёт она, что обычный дом может хранить такое счастье. И после работы, долгими-долгими часами я смотрел, пытаясь угадать… Сердце подсказывало, что она  – где-то на верхних этажах, над остальным городом, в отблесках заходящего солнца, наравне с облаками, продолжающими солнечные лучи и стрелами летящими по небу… Если бы я точно знал, какие именно окна – сошёл бы с ума. От видимой, но недостижимой цели.

Тогда она не могла знать об этом, но я был рядом. С первого дня, когда на миг увидел её и не мог уже думать о прочем. Или чувствовать что-то, кроме сжигающей душу любви.

Она была – сама жизнь, но одновременно, по закону противоречий, – смерть для моих прошлых отношений, всего прежнего.

Очень долго первая встреча оставалась единственной. И у меня появилась примета – прикоснуться на удачу к стене её дома. Безумие? Но разве всё, что делают люди, наполнено смыслом? Просто казалось, что прохладный камень на миг… Не знаю, что мне казалось.

И ещё… Если я не мог видеть её дом, если вокруг были чужие города… То хоть в конце дня посмотреть в сторону Москвы, в ту часть света, в тот край неба, под которым сейчас она. Там – не цель жизни, но что-то превыше…

Ни во что я так сильно не верил, как в то, что встречу её снова. Не может жизнь закончиться без нашей встречи – так говорил я себе, снова и снова кружа вокруг её дома, приходя к нему каждую свободную минуту, первым делом стремясь сюда со всех вокзалов и аэропортов… Я верил и пролетающие впустую месяцы считал лишь испытанием веры. Ведь чем больше чудо, тем длиннее испытание…

Одна бессонная ночь укрепила мою веру. Была предрассветная тьма, ледяной ливень со снегом яростно бился в стену её дома. И тогда я словно увидел нас вместе в такую ночь, наши уют и тепло вопреки завываниям вьюги, вопреки всему внешнему миру, которому никогда не ворваться, не нарушить покой и радость. Потому что мы вдвоём.

Закончилась очередная зима и в небе появились синие просветы, пробитые артиллерией весны. Повсюду лежал чёрный снег, как пепелище проигранного зимой сражения.

В тот вечер я собирался уже уходить. Не сегодня. Снова – не сегодня… Нет, ещё подожду. Наверное, это её окно светится аметистовым светом. Мерцает сквозь чащу ветвей, спутанных и сломанных тяжёлой зимой…

За тем окном – счастье. Маленький светлячок, но как наполняет душу… И как же отличается от чужих окон, с их резким цветом бессонницы или хищных глаз, тусклым цветом пустыни… Только её окно полно жизни и покоя. Словно аметистовая луна поднимается из глубины комнат…

Да, она – там… Что ж, пусть будет пока только сиреневый свет. Я несу его в своей душе, а он несёт меня. До завтра…

В последний раз посмотрел на её дом и вокруг… На яркое весеннее небо с единственным белым облаком, за которым пряталась молодая луна, как дева за покрывалом… И снова на её дом, на гирлянды фонарей, лестницей поднимающихся к главному фонарю Вселенной – её окну…
Я повернулся и увидел её.

*******

Одинокие месяцы и годы были не испытанием, а временем подготовки к встрече. Чтобы я смог отдать ей всё. И отдал. И уже скоро мы… Сидели вдвоём, а вокруг было так хорошо, что в полусне казалось, будто наши души уже отлетели и нежатся неподалёку на тёплой крыше. Невидимые в горящем на солнце металле… И невозможно даже шептать от счастья, нацеловались до того, что губы онемели… И весь город строился вокруг нас, создавался заново, чтобы не хранить в себе ничего, кроме счастья.

Такое опустошение было после каждой встречи… Отдавший ей абсолютно всё, я медленно спускался по течению той реки, что завтра – как жаль, что лишь завтра! – снова принесёт меня к ней… А мир вокруг прояснялся настолько, что я видел пылающее сердце каждого фонаря, движение каждого листка под весенним ветром…

Помню один её романтический жест, как в старом фильме… Я принёс ей девять орхидей и одну она протянула обратно. Показывая, что без моего цветка у неё останется чётное количество, которое кладут мёртвым. Мы живы – только вдвоём.

Но помню и горечь, отравлявшую даже такие минуты… Страх потери. Невозможно было забыть, что я – просто человек, а она… Наверное, лучшие художники всех времён безуспешно пытались бы передать, запечатлеть её красоту и в конце концов сломали бы свои кисти. Это невыносимо – рваться изо всех сил, но не предчувствовать, а точно знать, что… Ты сумел стать для неё единственным. Но не сможешь навсегда им остаться.

Заканчивалась совсем другая весна, сирень осыпалась до срока… И в голове была только эта мысль: любовь отцвела как сирень… Её любовь, не моя.
В тот тревожный вечер я взглянул на небо, пытаясь понять, успеет ли молодой месяц набрать силу к среде, дню нашей встречи. Назначенной таким деловым тоном, предвещавшим беду… Почему-то казалось, что ничего страшного не может случиться под сильной и большой белоснежной луной, в её добром свете…

*******

Наша вера в Творца подкрепляется событиями окружающей жизни. Или разрушается. Когда она говорила мне то, что никогда не скажет один близкий человек другому, когда топтала и превращала в труху и пыль всё сделанное для неё, сделанное с полной самоотдачей, навеки, но оказавшееся таким непрочным… Когда смотрела на меня таким взглядом, каким женщина смотрит на пятно, вдруг выскочившее на любимом платье… Она была в солнечных очках, но я видел и её взгляд, и себя самого в отражении. И смотрел на неё уже не тем восхищённым взглядом ребёнка, впервые увидевшего новогодний шарик, но взглядом старой бесполезной собаки, которая боится, что её бросит хозяйка. Как тот взгляд превратился в этот?..

Потом я смотрел не в её глаза, в которых не было больше ни проблеска любви, а на купола этого знаменитого на весь мир храма, цепляясь за надежду, но уже чувствуя, как шатается, рассыпается моя вера. Ведь если бы действительно жил на свете Василий Блаженный, если бы он был настоящим святым и его дух летал бы поблизости… Услышав такую злобную ложь и увидев, как крючьями слов разрывают преданную душу, он спустился бы и заставил её замолчать.

Память далека от милосердия, но даже она оставила от того дня только обрывки, лишь ломаные линии её рук, родное лицо под чужой маской… Она была такой, словно в одночасье погас свет её разума. Но красота не погасла…

А вокруг бушевала весна, и небо плескалось бирюзовой волной, и город купался в солнечных лучах, и даже рядом проходившие люди не замечали ничего, не замедляли шагов, не понимали, что один человек прямо сейчас убивает другого.
Но убивает не до конца, не сразу… Потом были ещё короткие встречи, каждая из которых оставляла только новое пожизненное увечье.

Время шло. Можно заставить свою память двигаться обходными маршрутами, помнить, но не вспоминать. Можно научиться смотреть на события собственной жизни как бы со стороны, но это не спасает от понимания того, что будет дальше.   
Со временем изувеченный человек теряет свою личность, становясь просто набором навыков, автоматом, способным лишь открыть окно и видеть, что лето пролетело как один день, и слышать, как осень шелестит разными голосами… И чувствовать только беззвучную гибель первых снежинок на своих ладонях.

Или снова, как целую жизнь назад, бродить у её дома, не глядя на аметистовый свет её окна, но чувствуя, что он остался прежним. У неё – своя жизнь. Но что мне делать с моей жизнью?.. Как мне дожить до смерти?.. Как легка была бы обычная смертельная опасность, ведь человеку бояться надо не смерти, а того, что придётся доживать.

Часто думал об этом, но так и не смог сделать одно лишь движение. И вылить свою кровь на землю, чтобы пригодилась хоть муравьям или кто там живёт на ней… Не смог, помешала надежда, что всё наладится – неведомо как. И, может, ещё твёрдая с юности убеждённость в ненапрасности человеческой жизни – любой, даже своей. Вера в неслучайность всего и в силу разума, способного найти выход.

И ещё была эта странная неотвязная мысль – о повторении средневекового сюжета. В те времена добрые жители Бретани устанавливали маяки на острых скалах, чтобы корабли разбивались и можно было собрать всё добро, принесённое морем. Корабли, спасаясь от бури, заплывали не в гавань, а в смерть. Маяк-западня. Наверное, тоже светился аметистовым светом…

*******

Душа остывала медленно, как камень, нагретый за жаркий день.
И каждый шаг делался под весом самого тяжёлого креста – пустоты, отсутствия любви. Или вопреки той силе, что влекла в сторону её дома.

Жизнь стала медленной, но дни летели. День не успевал начаться, как уже появлялась острая тень наступающего вечера. И вот уже навсегда  улетал ещё один день, оставляя закатный след на крышах…

Ночью, многими и многими ночами, было так удивительно видеть те же звёзды на прежнем месте. Ту же изогнутую линию знакомого созвездия… Мир остался прежним. Но только внешне. Исчезло многоцветье городских огней, остались только дома-коробки с голосами внутри. И даже музыка потеряла свою исцеляющую силу.

Нет ничего острее осколков мечты. Боль и пустота заставляют человека все силы отдавать работе. Скорость жизни такая, что остановиться уже не получится, только вылететь с трассы.

Искусственное отупение – думать только о делах, лишь бы не знать ничего и особенно не знать – если случилось так, что она счастлива. Посмотреть на её фотографию – как сунуть руку в огонь…

Спасительная психология спринтера: жизнь состоит из рывков. Продержаться до вечера, до конца недели, до весны… Наверное, если бы все упахивались так же, как я тогда, мы давно жили бы в райском саду, управляемом идеально отлаженным государственным аппаратом. Тоска смертная.

Какой всё-таки жуткий был сон – она несётся на паруснике по Средиземному морю… Островки белого песка, солнце… Не думать об этом.

Выбросила ли она свой портрет, который я ей как-то подарил? Никогда не умел толком рисовать, но однажды я смотрел, как она спит, и нежность такая охватила, невыносимость ожидания, когда она проснётся, что прямо пальцами и случайными красками я создал её образ, прикасаясь к бумаге так нежно, как к ней самой. Никакой техники у меня не было и кистью бы ничего не получилось, спасло только разрывающее желание запечатлеть её своими руками, сохранить красоту. Раз в жизни порыв может заменить талант, любовь – придать мастерства… Но на портрете она не спит. Словно я держу зеркало, а она с любопытством заглядывает через плечо, отражаясь…

Как ни пытаешься не смотреть назад, иногда вспоминаешь лучшие мгновения любви. Разве не самая страшная ложь – слова о любви, если не способна любить?..
Её любовь была – горделиво поданной милостыней.

Дождливые дни, продлённые бессонницей, и не за что зацепиться взгляду, будто некий геометр нарисовал прямоугольники домов и окон. «Однообразный» – точный синоним «безобразного»…

Целыми днями на работе, с людьми, не замечая одиночества. Оно копится и потом сразу нависает всей тяжестью вечернего неба. Незаметно проходит ночь и вновь серость дня заползает в комнату.

Время – тяжеленный пресс, мы все – на конвейере. Кто-то бесконечно сильный и изобретательный построил эту фабрику, чтобы выжимать из людей все жизненные соки, до превращения их в спрессованные отходы.

И вот из ущелья, что раньше называлось небом, повалил снег. Казавшийся хлопьями пепла, словно где-то в вышине горели верхушки деревьев.
Безумное количество раз я возвращался мыслями к ней и не понимал, что случилось. Понимал только, что дело во мне, она – неприкосновенна и безошибочна. Если бы я мог, то спросил бы Создателя: может ли душа полюбить что-то злое? У меня нет ответа.

Или всё дело – в какой-то жуткой логике вещей. Нельзя было ждать так долго и обрушиться с запредельной самоотдачей. Страшная сила – любовь одиночки. Я что-то сломал…

Или всё же нас разрушило какое-то внешнее зло… Может, мы привлекли чьё-то хищное внимание – не чем-то сделанным в жизни, но вероятнее всего – просто силой и безоглядностью любви…

Наступила весна. Вороны кружились над местом нашей встречи. Вдали бушевало адское пламя заката и город обрывался в раскалённую пропасть.

*******

Маленькое солнце просвечивало сквозь пелену зимних туч, как сквозное отверстие от единственной светлой мысли, выстреленной кем-то снизу. Либо пущенной сверху – одним из ангелов надежды, летающих даже над самой мрачной толпой.

Стоит только посмотреть вокруг – сколько всего вокруг даёт надежду! Вон кошка карабкается по дереву. Может, сам ангел-хранитель показывает то, что приводит к нужным мыслям, даёт стойкость? Даже кошка карабкается, а я ведь целый человек! Тоже могу и буду карабкаться. Чем страшнее беда, тем полнее счастье потом, жизнь не останавливается…

Очень долго не было таких светлых дней, надежда вновь появилась и не растаяла.
И светлый сон приснился: бабочка бьётся в толстое пыльное стекло. Вдруг оно отворяется – а там весна… Улетает счастливая бабочка. Я открыл глаза и понял, что сон – не о бабочке и стекле, а о Боге и душе человеческой… Вдруг – и открылось окно. Неведомо как. Такой нужный сон прилетел откуда-то, чтобы не было больше отчаяния. Всего несколько мгновений длился истинный сон, но достаточно, чтобы я понял главное – на этот день, на годы, навсегда… В любой, самой страшной беде – нужно сражаться так, словно победа возможна.

Ведь мы рождаемся для чего-то. Разве может быть человек настолько глуп, чтобы не понимать своё предназначение? Моё – в том, чтобы быть с ней. Иначе я бы не стремился к этому с такой силой, тысячу раз уже плюнул бы и забыл, отрешился, стал «жить дальше». Нет, только не так. Значит, я не умру, пока не буду с ней… Победа возможна.

Тишина стояла вокруг. И только было слышно, как где-то в голых ветвях высокого дерева невидимая птица зовёт весну.

*******

Люди подходят к храму, как животные к Ноеву Ковчегу – не понимая, но со смутной надеждой.

Над куполом – синий просвет, словно именно здесь начинается небо. И наполняющее душу чувство – будто Бог ждёт твоего появления. Ждёт, хотя знает всё. В том числе и то, что я пришёл не из благодарности, не от полноты жизни, а от безысходности. Кто Ему нужнее – пришедший добровольно или тот, кому больше некуда идти? Выросший у храма или чужой в любом храме?

Бог… Первое прибежище для праведников. И последнее – для всех остальных. Прибежище одиноких… Мир не знает о твоём существовании, но Творец мира знает. Самые страшные слова во всей Библии: «Отойди, Я не знаю тебя».

Любой человек знает цену созданного им. Так неужели же Бог не знает цену созданной им человеческой жизни? Знает и поэтому никто не останется без помощи. Бог не допустит, чтобы человеческая жизнь была безрадостной.

Вечер настал незаметно. Немеркнущие купола впитывают закатный свет и не гаснут до нового заката… Если только подумать – какой свет красоты вокруг и сколько есть всего непостижимо чудесного… Если лишь одна мелодия может заполнить всё человеческое воображение – каков же тогда единственный источник всей красоты?..

Молитва хранится в сердце человека, в самой его глубине, и уничтожить её невозможно, можно только спрятать – во множестве ложных молитв. И лучше не верить ни во что, чем произнести молитву без понимания того, что Бог рядом. Просто чувствую, как это происходит – вместо настоящей молитвы – злость, мелочи, дрязги, грязь, непрощение… Ещё какая-то дрянь шевелится в душе. Бог выслушал и отошёл. Как же мне суметь отбросить всё, молча докричаться…

Новое сиреневое небо весенних сумерек… Обнимающее каждую душу, наполненное такой силой, что… Если только представить – общую молитву всех нас, людей под небесами! Если бы каждый, кто видит несчастье, увечье, несправедливость – останавливался бы и обращался вверх? Один голос бы присоединялся к другому… Пусть слабы голоса, но их множество, и Бог слышит и творит чудо. Ведь дело не в количестве верующих, а в количестве верующих, просящих не о себе…

Распростёрлись над городом всеобщие небеса. Я неподвижно стоял и думал о чём-то, прежде неведомом…
Быть может, бесконечность Вселенной объясняется тем, что каждая душа размером с небо?.. Но как же недостоин человек, как глуп и слаб! Взять хоть меня – почему я не видел смысла ни в чём? Испытание, искупление… Да просто боль стирает все злые поступки и мысли, творимые нами ежедневно. Или мы, обычные люди, видим только часть общей картины. А что, если мы  вообще смотрим на картину с другой стороны? Какой шедевр живописи?! Это же просто серая фанера! И шляпки гвоздей! Ни капли краски! Какой в этом смысл? И мы говорим Художнику: Господь Всемогущий! Даже Ты не сумел бы найти смысла в этой картине!

Гордыня человеческая – если мы не видим смысла, то считаем, что его нет. Не можем выйти за пределы собственной шкуры. И сверхгордыня – думать, что моя судьба тяжелее всех остальных. Никто из людей не порхает как бабочка среди цветов. Если только эти цветы не растут на территории дурдома. У всех своя тяжесть…

Машина проехала, выхватив светом фар жёлтый дорожный знак на обочине, похожий на заблудившуюся в чаще луну. Но это самозванка. Вот настоящая луна! Только вдуматься: как красив сотворённый мир! И в акт творения вложена огромная любовь. Если она измеряется чем-то – тогда конец придёт, когда уродство и зло, созданные человеком, перевесят чашу…

Много вечеров спустя я открыл эту истину: молитву невозможно прервать. Начатая хоть с каким-то сосредоточением, напряжением своих слабых сил – она будет дочитана до конца…

…Может, молитва о собственном счастье – преступна? Может, есть закон человеческой жизни, настолько ужасный, что его отверг бы любой, кто смог бы открыть? Может, великие умы уже его открывали и отшатывались, стараясь забыть? Закон гласит: за счастье одного человека платят другие. Желать счастья себе – значит желать тяжести и горя другим людям… Душа не сольётся с надмирным небом, если на земле ты был сам по себе. Может, правы религии, утверждающие, что счастье здесь – это вечная смерть?

Отсутствие дара молитвы может свести с ума. Если бы я бился в видимую стену, уже все двести костей бы переломал… Бог, взвесивший каждую тяжесть в человеческом сердце, не отвечал: моя тяжесть казалось Ему недостаточной.

Может ли так быть, что моя жизнь – ошибка в высших расчётах? Создатель просто провёл лишнюю черту на полотне жизни… Может, жизнь – случайна, как солнечный блик на воде? Глупо отрицать существование солнца и течения реки, но…

Хорошо, пусть для Него я всего лишь недоразумение, у которого забыли отобрать дар речи. Но почему не может жизнь быть устроена так просто, чтобы утром люди благодарили Создателя за своё счастье, а потом жили этим счастьем? Почему мы не можем жить в такой простоте?..

Вокруг – стремительные капли дождя, как длинные винтовочные пули… И с каждого дерева слетают листья по числу дней человеческой жизни…

С чего я вообще взял, что я – человек? Может, по небесной классификации я прохожу как животное?..

Увидел своё отражение в окне храма. Обычный хищник средних размеров. Можно только усмехнуться и постучать себя по голове: что, вот эта кость, обтянутая кожей, содержит в себе нечто вечное?

Человек смертен, как любое животное, но по другой причине. Потому что заслуживает гибели по результатам своей жизни.

В последний раз я здесь. Нет ничего, нет справедливости ни здесь и нигде. Не стоят за последней чертой наготове потусторонние силы. И нет вечного пламени или вечного изгнания. И никто не хранит лучшие мгновения наших жизней, чтобы потом бесконечно их повторять… И не записывает наши свершения в небесную книгу.

Не продлится мой путь в вечность. Потому что имеет значение только самое сильное чувство. А после стольких лет на земле – это уже не любовь.

Странно, как я не замечал: исповедь похожа на очередь у кассы. Прихожане делают покупки, просовывая продавцу-священнику несколько смятых фраз и мелочь эмоций. И вообще сама идея обмена молитв на что-то для себя…
Я кощунствую или просто… Разучился отличать свои мысли от шёпота вьюги…

*******

Зимой день не прогоняет ночь, она лишь отодвигается, оставаясь висеть над людьми холодом и тревогой.

Я навсегда остался на месте, а её уносило время… Чем дальше – тем отчаяннее я пытался снова приблизиться.

Ночь – поток, дома – корабли. Всё плывёт и с годами всё быстрее, под уклон, вниз… Оглядываясь, ясно видишь далёкие горы – давние, ранние дни.
Утешение – в фильмах, снятых до нашего рождения. Смотришь на кадры, когда нас ещё нет на свете и возможна другая судьба. Читаешь что-нибудь историческое, чтобы переждать ночь. Такие открываешь судьбы, что собственная кажется не страшной, а всего лишь нелепой.

Время уходит вместе с энергией жизни. Даже если и долетит хоть одна из миллионов копий единственной молитвы – то с опозданием в жизнь. Только и останется, что смотреть друг на друга в бессильной старости…

Сколько лет назад я видел движение в её бывшем окне? Показалось. Наверное, стая листьев пролетела. Слишком высоко…

Напротив строится высотка, к которой мы присматривались… Из-за прожекторов кажется, что дом уходит прямо в светящиеся облака и достраивается там, в чужом раю… И вот уже этажи, где человек чувствует себя птицей, построены и заняты другими.

Только что был тополиный пух и вот новые белые хлопья, но это снег… Время не остановить. А настоящая жизнь протекает мимо и сквозь…

Видел сегодня небо из рабочего окна. Хоть посмотреть на весеннюю красоту. Ласковая синева – как прохладный океан, хочется броситься из адского пекла и колючего мусора земных дней, изматывающих, бессмысленных… Радость покоя. Минута закончилась. Отдаёшь все силы каждый день, и падаешь в короткий сон, но всё равно живёшь не всей жизнью, а в полжизни, в четверть…

Городские огни невыносимы для одиночки, ибо каждое окно похоже на яркое событие в жизни, которому не суждено случиться. И ненависть такая растекается по жилам… Что дальше? Дожить до времени, когда вся жизнь будет наполнена ею и каждая мысль будет оскорблением Создателя?

Ещё одна ночь ушла. В окнах, за которыми никого нет, отражается новый день, неизвестно зачем пришедший в город…

Светлее не стало. Любовь ослепляет до полной тьмы – тыкаешься об острые углы, не замечая ничего, кроме образа любимой. Горящего лишь в твоей голове.

И снова ночь, и одиночество выгоняет из дома под небеса неуслышанных молитв.

*******

Красное солнце лежало на проводах. Улицы не видно было из-за яркости света.
Любые новые отношения – попытка заменить женщину, которой нет замены. И каждый раз встаёт этот разрывающий выбор – между моей любовью и любовью ко мне.

Ещё одна и ещё очередная… Разбрасывание жизненной силы на многих, не на одну. Неутолима жажда всё новых ощущений, новой плоти и нельзя прожить без этой болеутоляющей охоты. Но охота не вечна. Сейчас я выбираю лучших, потом будут нормальные, потом начну подбирать оставшихся, женщин с неудавшейся судьбой. Как волк, санитар леса, подбирает слабых и недоеденных…

Не ищу себе оправданий. Природа человека требует равновесия. Если человек обманут в самом светлом – он опустится в скотскую грязь. Чтобы сделать круг и вновь выйти к светлому, к новой любви. Или не выйти.

Чувствую только языческую жажду жизни, потому что дальше ничего нет или есть только сонмище злых сил, любящих разрушать жизни живых людей, но теряющих к ним интерес, когда останавливается движение крови… Дальше – пустота и поэтому нужно потреблять вещи, потреблять людей, всё вокруг, неостановимо идти за своими желаниями и не оглядываться…

Испытать всё, насладиться всем, растратиться полностью! А потом? Наплевать. Пусть демоны обступают и обшаривают труп человека, ограбленного ими при жизни.

*******

Давно уже я хожу не дорогами человека, а кружу звериными тропами… Ушло что-то небесное и душа приобрела волчьи черты. Я – просто волк, преследующий невидимую добычу, пока ноги не подломятся от усталости.

Поднялся сильный ветер и ветви вокруг сцепились, и боролись их тени на стене, и в душе что-то страшное побеждает любовь.
Кто не любил, тот никогда не поймёт, как сильно человек может ненавидеть. И нет зверя злее, чем человек, потерявший надежду… Может, только сильнейшая боль заставит её очнуться? Почему самые ужасные явления обозначаются словами женского рода? Гордыня, злоба, ярость, ненависть. Ревность…

Некоторые люди с возрастом обретают способность превращать пламя в спокойствие… Жаль, что не все. Нет покоя. Каждый божий день, нет –каждый обычный день – встают красные круги перед глазами. Ярость схватки, кровь, сломанные кости… Ежедневная жажда убийства.
Даст ли это хоть что-то?.. Но как же можно оставить это без возмездия? Она выпила всю душу, смяла оболочку и выбросила.

Ежедневное чувство натянутой цепи. Цепь на пределе, вся жизненная энергия уходит на то, чтобы её не порвать. Неужели нельзя ничего изменить – хоть одним ломающим жизни ударом, хоть последним подвигом терпения…

Так странно – моя любовь, над которой она надругалась, защищает её. Всё сделанное для неё имеет ценность, пока я сохраняю человеческий облик. Сколько стоит сделанное зверем?

Я не могу вернуться и сломать её. Потому что Бог спросит: ты любил? Кого? Ту самую женщину, которую ты превратил в говорящее имущество? Ты сделал любимую женщину любимой вещью? И мне нечего будет ответить.

Хотя нет. В этом невозможном разговоре я бы Ему ответил: если человек – это чаша зла, то потому только, что было кому её наполнить.

*******

Я из тех, кто думает, что человек может понять смысл мироздания. Или хоть замысел в отношении себя самого. Ну допустим, я был бы с ней. Что значит это счастье для общества и мира? Счастливой может быть и пара оленей в заповеднике. Человек не будет рвать жилы, если он счастлив.

Но если человек не знает покоя, если неустроен, если в нём бушует сила, нерастраченность, боль, которую можно терпеть лишь без остатка погрузившись в работу, созидание, служение другим… Это другой человек, он полезен. Может, высший разум холоден и стремится только к эффективности созданных им человеческих механизмов?

Жизнь коротка и не приведи Бог дожить до старческого маразма и чистоплюйства, толпы холуев… Дряхлость отвратительна – ты ещё ковыляешь, а вокруг кружатся невидимые истребители плоти, отрывающие от тебя по одной клетке…

Есть три стихии, в которых существует человек: энергия, время и пространство. И только первая ему подвластна. Энергия мысли, действия, чувства. Нужно отдать энергию, выплеснуть все краски на холст.

Такую лёгкость принесла эта мысль… Я прислонил ладонь к замёрзшему стеклу, оно стало оттаивать. Несмотря ни на что – есть внутри бесценное живое тепло. Нужно отдать его другим, пока душа не погасла.

Нужно жить жизнью других – не от пустоты старой девы, но от полноты общей, всеохватной жизни… Быть частью целого, забыв наконец о себе.

Сделанное добро не исчезает. Не выходит из головы эта известная легенда времён афганской войны… Один солдат случайно спас кобру и с тех пор оставлял у её логова немного молока. И вот как-то он пошёл в ущелье налить молока, но кобра повела себя странно. Она бросилась, обвила кольцами ногу, раздула капюшон и замерла с открытой пастью. Солдат не смел пошевелиться. Кобра продержала так солдата больше часа, глядя прямо в глаза. А потом уползла. Когда солдат вернулся – весь гарнизон был вырезан. Кобра спасла ему жизнь…

Человек – не цель, это всё гуманитарные благоглупости. Человек – инструмент. Пусть для меня всё кончено, но для других – нет. Разве мало тех, кому нужны помощь, сострадание, хоть шаг, хоть жест добра, хоть толика тепла и понимания? Мне ничего не нужно и слово «взамен» я презираю, только бы отдать всё и обрести покой, перестать чувствовать что-либо…

Каждый день вставала перед глазами эта странная, фантастическая, но придающая сил картина. Маленький клочок земли, со всех сторон окружённый океаном тьмы. На островке – пулемётчик, непрерывно стреляющий огненными пулями. Каждая пуля – добрый поступок, любое усилие на пользу людям. Лучшее в мире оружие с бесконечной обоймой. Тьма сильнее и скоро задавит пулемётчика, но он будет стрелять до последнего…

В комнате стало совсем темно, но за окном уже занималось зарево грозы, готовой пролиться на землю ливнями света.

*******

Отчего над Москвой бывают такие закаты?

Предвестница заката – неслышная мелодия скрипки, не нашедшей никого для дуэта.

И вскоре город попадает в шторм сплошного пламени, и во всё небо – взрыв души, задуманной для вечности… Симфония огня звучит всей силой отданной и неисчерпанной любви, всей горечью несбывшихся встреч, невысказанных слов и недошедших писем, отчаянием веры…

Закат – прекрасная и отважная ложь, отрицающая неизбежную ночь и реальность мира людей, где столь многие хотели бы не рождаться, не быть.

Закат – последний и окончательный смысл, который заключается только в красоте. И неважно уже, что мир дал и что отнял…

Уйдёт закат и погаснет свет, отпускающий всё, обнимающий каждого. И осколки заката будут названы звёздами…

Но пока нескончаемым кажется час заката, и греются в его свете влюблённые. Только начинающие свой кратчайший путь к мечте.