Поляки-Майдан, которых больше нет. Глава 4

"Поляки-Майдан, которых больше нет". Глава 4. "Виктор" 
 
   Я начал собирать фрагменты того, что я запомнил из жизни села Поляки-Майдан по простым соображениям, людей почти всех уже нет, да и самого края тоже, хотелось бы, чтобы хоть что-то от них осталось. Причём я вовсе не уверен, что это прочтут много людей, но удержаться не смог, тем более что: попытка – не пытка. Но когда всё больше частей появлялось, мне вдруг открылось, что для кого-то это может быть ещё и отражением эпохи, которая ушла напрочь и ничего от неё не осталось.

   Мой родной дядя, Виктор, человек был добрый и прожил простую жизнь. Детей у него осталось трое: Татьяна, Серёга, да Надежда. Село своё, Поляки-Майдан, он любил и всегда говорил, что здесь народ хороший, и что он отсюда никуда не сдвинется. И когда народ начал тикать в разные стороны, кто в Москву, кто в Рязань, а кто в Сасово, он только ухмылялся, да курил свои самокрутки или «Приму». Я помню его совсем молодым, он тогда с Валентиной женихался. Женщина она была степенная, работала в правлении колхоза бухгалтером, а сама была не местная, из Сасово. Работал он трактористом. В принципе, он был водителем, и в армии прослужил шофёром, но здорово зашибал, чему и я был свидетелем неоднократно. Так что, это было вопросом времени: рано или поздно из шоферов его бы попёрли. Он был мужик основательный, никогда ни с кем не ругался, знаете же как в деревне, все орут друг на друга, особенно бабы, часами могут через плетень орать друг на друга, вспоминая всякие подробности из личной жизни всех возможных родственников, и у мужиков тоже ссоры бывали, и до драк доходило, но с Виктором никто на спорил и голоса не поднимал. Я воспринимал это как должное, а в принципе причины я не знаю, характер видимо был такой. Хотя здесь как сказать, бывает так, что трезвый человек – один, а пьяный становится совершенно другим, вот это про него.
    Виктор был книгочей, он много читал, и часто - по ночам. Для меня это было очень важно, ведь дома у меня никто книг не читал, если только мать, да и то, исключительно сказки для меня, когда я был совсем маленьким, и читать не умел. Так вот, вслед за Виктором, я стал читать, и это у меня на всю жизнь. Его книги я все перечитал, их было не так уж много. Это были исторические романы, в основном, посредственного качества. Про восстания крестьян, про Куликовскую битву, в общем – чистая хтонь, но одна книга мне понравилась, «Смерть Вазир-Мухтара» Юрия Тынянова, и автор стал моим на долгие годы (обязательно будет о нём в очерке о Хлебникове). Но скоро я перешёл на сельскую библиотеку, а в ней были просто залежи, которые я и начал осваивать. Книг там было великое множество.
   С электричеством в селе была проблема, света иногда не было два-три дня, местные говорили ««Рассыпуха» опять рассыпалась» - а это про электростанцию районного значения. Так что, я часто читал под керосиновой лампой, она так и висела на кухне рядом с лампочкой Ильича. Но любовь к книге – это от Виктора, он тоже часто читал «до чёртиков» (его выражение). Конечно, основное время я поводил в деревне с местной ребятнёй, играли в войнушку, или воровали горох, купались на Озере, или ещё что, но об этом я напишу в другом месте.
    Когда Виктор работал трактористом, мы с бабушкой Машей носили ему обед. Бабушка собирала, что бог послал: варёные яйца, хлеб, иногда намазанный самодельным сливочным маслом, соль, зеленый лук, и обязательно бутылку с квасом (только это не московский коричневый сладкий квас, а местный, мутный и кисловатый). Всё это она завязывала в белую скатерть, на голове у неё был белый платок с очень мелким синим горошком, платье было чёрным, она всегда носила чёрное платье, длинное, как у монахини. По дороге я просил её, и она рассказывала сказки, сказки я не помню, точнее, сюжеты не помню, а вот персонажей - ещё как.
    Потом Виктора посадили на автомобиль, автомобиль был старый, разбитый, видимости совершенно неприглядной, газончик грузовой. А за рулем Виктор был всегда и исключительно пьяным, я видел, как он подъезжал к сельскому магазину: подъезжает автомобиль, останавливается и вываливается Виктор на землю с трояком в руке. Это хорошо ещё, если водка была, её привозили раз в неделю, и до следующей недели она заканчивалась. По большей части народ пил самогон, голубой такой, даже на вид гадкий, гнали его из белой свёклы. Вообще, насколько я помню, до отмены трудодней, деньги на руки выдавали, но немного, а принцип подсчета кому сколько, я не знаю, покупали водку, хлеб (пекли хлеб три раза в неделю в местной пекарне сельпо), подсолнечное масло, кильки и сгущенное молоко. Были печенье в развес и конфеты, такие слипшиеся мелкие подушечки, и еще иногда привозили мороженную треску, которую тут же раскупали, впрочем, холодильники в магазине были, только что это были за холодильники, смех, да и только! Да вот вроде бы и всё, что из продуктов можно было купить. А уж промтоваров было - море разливанное! Хочешь рубашку покупай, хочешь велосипед, но это уже после отмены трудодней. 
    В то лето я ездил «в луга», на покос сена под Косимов, у нас таких лугов не было, и там проходил какой-то обмен, типа, вы у нас косите сено, но поставляете нам электроэнергию, впрочем, деталей я не знаю. Ехали мы долго, но по прибытии начали строить шалаши и готовить ужин. Шалаш мы построили на двоих с дедкой Арсенькой, Арсентием Ивановичем (правильно у него – Арсентий), братом бабушки Маши. Дед Арсентий научил меня косить, и точить и обколачивать косу, но я в основном только точил. Места там были замечательные, столько луговой клубники я никогда в жизни не видел, да, наверное, уже и не увижу. Мы собирали по кастрюле за час. А ещё там были пруды, это от рек остаётся летом на таких заливных лугах, так там рыбы – видимо-не видимо, в основном линьки и щуки. В конце этой поездки мужики прошлись бреднем по ближайшему озерку и вытащили рыбы здоровенную корзину, так что всем была уха на обед, а вечером – жареная рыба. Виктора я видел редко, он на косилке работал, а спал неизвестно где. Только один раз он зачем-то ездил в Поляки и привёз гостинцы от Бабушки Маши: два яйца и кулёк конфет, тех самых липких подушечек, но других не было, и мне было приятно. Я не знаю, откуда у неё тогда деньги были, с какого-то года им стали платить пенсию, даже и паспорта выдали, но за паспортом нужно было ехать в Сасово, и она не поехала. Люди всё ещё жили войной, а для них это был холод и голод, щи из лебеды, а вместо хлеба, да и то для детей, жмых из черт знает какой дребеды. Всё они сдавали для фронта и для победы, а за убитого мужа, моего деда, бабушка не получила ни рубля. Еще неизвестно, куда тот хлеб из Поляков шёл, на фронт ли? Такие дела, хоть бы колхоз ей хату починил, ведь стыдобища. Муж на фронте погиб, а вдова под соломенной крышей с двумя детьми живёт.
    Кроме того, как я уже писал, в это время Виктор стал встречаться с Валентиной, и это у них было явно серьёзно. Мы ходили втроём в кино, в сельский клуб, они сидели на первых рядах, а я за пять копеек, просто входной билет без места, такие типы, как я, лежали на сцене, и внимательно смотрели на влюбленных индийских раджей, красавиц и бескорыстных воров («Багдадский вор» и всё такое). После сеанса Виктор с невестой оставались на танцы, а я плёлся домой в полной темноте, свет горел только у клуба, и, если не было луны, темень была хоть глаз коли, однажды я наткнулся на спящего коня, кони спали стоя, передние ноги у них были стреножены. Но обычно и я доходил до дома вполне спокойно, ночью в Поляках было очень красиво, это же все холмы, да сосновый бор на территории больницы, так что при луне всё это было очень живописно.
    Виктор и Валентина брали меня в Сасово на «народные гулянья», это были странные мероприятия с концертами, тиром и аттракционами (типа, как в «Добро пожаловать…»), вообще-то, это было совсем неинтересно, но всё-таки, отрывало как-то от деревенской скуки. К вечеру мы шли к матери Валентины, это был жуткий район, близкий к вокзалу. Промышленный, грязный и пыльный, я там видел работающий экскаватор на паровом ходу, с трубой, чёрным дымом и грязно-зелёной кабиной. Бабка Шура была тёмной маленькой сухой старушкой. У нее был торт на столе, и она настаивала, чтобы мы попробовали её настойку, долго рассказывала, из чего и как она её производит. Валентина и Виктор отказались наотрез, не мог же Виктор сразу же показать себя пьющим!). Так что по рюмочке мы с бабулей пропустили, но вкус я не помню, хоть убей.
      На следующий год у них родилась Татьянка, создание шумное и неугомонное. Ночью она просыпалась и долго орала, как будто её режут. Валентине успокоить её не удавалось, Виктор уходил курить, а у меня получалось иногда её укачать, но не всегда. Тогда я уже много стал читать, вот и проводил время на кухне (или прихожей, условно). Года с 1967-го я в деревню ездить перестал, нечего мне там делать было, библиотеку их сельскую я всю освоил, у меня уже были совсем другие интересы, а в 68-м я поступил в матшколу, и началась совсем другая жизнь. А Виктора мобилизовали в августе 1968 года, не знаю, где их колонну формировали, да может быть я его и неправильно понял, но по его словам их колонна грузовиков своим ходом ехала в направление Чехословакии, говорит, не меньше тысячи машин, но дальше им дали отбой, машины они оставили на Украине (УССР тогда, или точнее, ККВО), и поездами вернулись по домам, без них видно обошлось. А в 1973-м Виктор приезжал на нашу свадьбу, и умудрился устроить скандал в «Славянском базаре». Тамадой на свадьбе был начальник моей тёщи (Светлая память!). Очень спокойный и уравновешенный человек. Он просто произносил тосты по очереди: за родителей жениха, за родителей невесты, как и положено, а Виктор как всегда перепил, и давай его стыдить, типа, сколько ты получаешь за свою работу, ты же врёшь всё и сочиняешь, никого ты здесь не знаешь и не любишь, так что мать и её сестра Раиса быстро увели нарушителя, а перед человеком все извинялись, просили войти в положение и понять, что это выходка недалёкого сильно пьющего человека от сохи. Потом я видел Виктора на похоронах бабушки, он был нервный и молчаливый, за что-то отругал отца. Ко мне в Москву он приезжал в 1977 году, я тогда в Ясенево жил. Приехал без причин, сказал, что хочет спокойно пива попить, и чтобы никто рядом не жужжал. Пиво он любил, а в Поляках никакого пива конечно не было. Так он и делал, пойдет в универсам, наберет Рижского пива авоську и сидит, ни закуски ему не надо, ничего. Предлагал ему в кино сходить, в театр, а он говорит: «Юрец, не омрачай отдых!». Потом как-то утром сказал, что время его вышло и уехал. Ведь без водки просидел. Странно, теперь его уже нет, светлая память! Осталась у меня от него поминальная деревянная ложка. В селе Поляки-Майдан такая традиция, на поминках едят деревянными ложками, и ложки потом эти сохраняют. Был и нету человека.
(Насчёт обычая – я больше такого не встречал, село это старое, может быть обычай и необычный, кто знает?)
     Ни с Татьяной, ни с Сергеем, ни с Надеждой никаких отношений я не поддерживаю, последний раз мы виделись в 2010 году, у Валентины был юбилей. Один раз я сглупил, послал денег на свадьбу Надежде, тогда у меня возможности были, я и забыл об этом случае давно, а мать как-то напомнила, что это всё бестолку, ейный муж все разметелил за полгода. Ну, тут уж – такова жизнь. А тогда, в Поляках на юбилее, познакомился я и с мужем Надежды, который меня удивил. Понимаете, меня вообще не волнуют тетУшки и побрякушки на молодёжи, да пусть колют и выпендриваются, сколько им влезет. Но тут, мужику за сорок, двое детей, и обколот как пикт какой-нибудь, и эти побрякушки, ну что за бред, вырядился как петух. Серёга тогда истопил баню, пошли париться, разговоры разговаривали, да и подшофе были все. Да и чёрт с ним, подумалось, лишь бы Надежду устраивало, хоть и странно, ведь в этом Сасово можно из конца в конец пройти за десять минут, зачем этот воинственный расcкрас, кому он нужен и кого он может привлечь или удивить? Так что насчёт Надюшкиного счастья я что-то сомневаюсь.
      Я это всё вспомнил потому, что недавно мать рассказала мне про Виктора, неожиданно рассказала. Это поколение очень молчаливое, она лежит уже скоро два года, не встаёт с постели. А тут вдруг рассказала про Виктора. Оказывается, в первый приезд в Поляки со мной, может год мне был, может два, я ночью капризничал, и Виктор всё убегал из дома и     курил у оврага, а потом разорался на мать, сказал, что ему надо высыпаться перед работой, что он так больше не может, и чтобы меня тут больше не было. Мать тогда ему сказала, что завтра уедет в Москву, и что разговор закончен. А утром он пришел к матери, просил прощенье на коленях Христом Господом. Вот такая история.

Мы на Озеро бегали
Окунуться в жару,
Облака плыли белые,
Мы курили махру,

А девчонки хихикали,
Развалясь на песке,
И часы мирно тикали
У тебя на руке,

И желтели акации
Над прозрачной водой,
За рекой гуси клацали,
С горки шли чередой   

По оврагам гоняли мы
И рубились в войну,
Наблюдали с вуалями               
Голубую луну      

Церковь с ветхими сводами -
Непонятная грусть,
А сирень за заборами
Не давала уснуть,

Незаметно и медленно
Эти дни пронеслись,
Пятачками разменена
Наша глупая жизнь   

Фото: Бабушка Маша, Виктор, Валентина и ребята.

13.7.2024.