Перья Империи

а мы глядим в окно без шторы
вдали небесные соборы
стоят в закатной оторочи
немыми вестниками ночи
а в ночь не спим томимся плачем
надежды призрачные прячем
и ждём когда включив радары
придут за нами санитары
нам восхишенье неизвестно
в любое время повсеместно
живём на родину батрача
себя и ближнего дурача
цветок несчастья мы взрастили
напрасно космос бороздили
корячась осенью и летом
планету тешили балетом
летят божественные птицы
им втёрто миро в ягодицы
на птицах белые халаты
и у границ стоят галаты
мы всё воспримем как паденье
в проём окна бездушной тенью
скользнём а ловкие данайцы
в алтарь коня введут за яйцы
те яйцы будут золотые
нездешней силой налитые
коню не нужен бедный всадник
и оттого ещё досадней
что зря горбатились скорбели
отцы в чалдонской парабели
что сами мы не тех любили
что в прорубь лебеди трубили
теряя головы и перья
в беспутном омуте имперья

3-4.06.2022
PS:
Решил слегка подразнить Введенского. Александр Иванович меня зацепил (не знаю, надолго ли). По-хорошему. И своей анемичной загадочностью, и своими «кликушествами»-пророчествами.
Подразнил я тут его «Элегию». Где он сам дразнил не только Пушкина да Блока. Форму я решил шибко не блюсти (aaabcccb – за исключением начальной строфы), но несколько строчек выдернул. Наугад. У А.И., конечно, подробнее, внушительнее и щекотливее. Так я и не соревновался. Просто поделка. Просто в отклик (а заодно и Карпецу-Дугину-Проханову доп-пистон вставил).
А «Элегия» – вот она. Многое (ой-ли!?) о ней уже сказано. Мабыть, и ещё пройдусь-прогуляюсь

Так сочинилась мной элегия
о том, как ехал на телеге я.
их бесконечные аршины,
вином налитые кувшины,
весь мир, как снег, прекрасный,
я видел горные потоки,
я видел бури взор жестокий,
и ветер мирный и высокий,
и смерти час напрасный.
Вот воин, плавая навагой,
наполнен важною отвагой,
с морской волнующейся влагой
вступает в бой неравный.
Вот конь в могучие ладони
кладет огонь лихой погони,
и пляшут сумрачные кони
в руке травы державной.
Где лес глядит в полей просторы,
в ночей неслышные уборы,
а мы глядим в окно без шторы
на свет звезды бездушной,
в пустом сомненье сердце прячем,
а в ночь не спим томимся плачем,
мы ничего почти не значим,
мы жизни ждем послушной.
Нам восхищенье неизвестно,
нам туго, пасмурно и тесно,
мы друга предаем бесчестно
и Бог нам не владыка.
Цветок несчастья мы взрастили,
мы нас самим себе простили,
нам, тем кто как зола остыли,
милей орла гвоздика.
Я с завистью гляжу на зверя,
ни мыслям, ни делам не веря,
умов произошла потеря,
бороться нет причины.
Мы все воспримем как паденье,
и день и тень и сновиденье,
и даже музыки гуденье
не избежит пучины.
В морском прибое беспокойном,
в песке пустынном и нестройном
и в женском теле непристойном
отрады не нашли мы.
Беспечную забыли трезвость,
воспели смерть, воспели мерзость,
воспоминанье мним как дерзость,
за то мы и палимы.
Летят божественные птицы,
их развеваются косицы,
халаты их блестят как спицы,
в полете нет пощады.
Они отсчитывают время,
Они испытывают бремя,
пускай бренчит пустое стремя –
сходить с ума не надо.
Пусть мчится в путь ручей хрустальный,
пусть рысью конь спешит зеркальный,
вдыхая воздух музыкальный –
вдыхаешь ты и тленье.
Возница хилый и сварливый,
в последний час зари сонливой,
гони, гони возок ленивый –
лети без промедленья.
Не плещут лебеди крылами
над пиршественными столами,
совместно с медными орлами
в рог не трубят победный.
Исчезнувшее вдохновенье
теперь приходит на мгновенье,
на смерть, на смерть держи равненье
певец и всадник бедный.
1940

А поскольку от Сергеича тут поболе других будет, вспомним и его. Да хотя бы тоже Элегию (1830)

Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье.
Но, как вино – печаль минувших дней
В моей душе чем старе, тем сильней.
Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе
Грядущего волнуемое море.
Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;
И ведаю, мне будут наслажденья
Меж горестей, забот и треволненья:
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,
И может быть – на мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной.