Dccxc полезное чтение и видео лекции

Этика анонимности
Елена Петровская

https://moscowartmagazine.com/issue/32/article/590

Этика анонимности
Илья Кабаков. «Мы навсегда уезжаем отсюда», 1991, инсталляция в Музее Карнеги, Питсбург. Фото: Ричард Стоунер
Елена Петровская. Родилась в Москве. Сотрудник Лаборатории постклассических исследований Института философии РАН. Автор книг «Часть света» (1995) и «Глазные забавы» (1997). В своей работе неоднократно обращалась к проблемам современного искусства. Живет в Москве.

Что означает этика применительно к современному искусству? Очевидно, речь не идет ни о соблюдении заранее предписанных правил, ни о простом реагировании на происходящие события, даже если такая реакция выражена специфическим для искусства способом. (Хотя о специфике искусства говорить сегодня все труднее и труднее: пожалуй, сама его специфика в том и состоит, чтобы быть как можно менее специфичным, то есть как можно менее узнаваемым в качестве особенного языка. Что, возможно, объясняется недоверием к языку как таковому.) Этика искусства сводится, скорее, к нахождению новых территорий – и не столько для (само) выражения, сколько для постановки вопроса о том, кто и как воспринимает сегодня – причем не обязательно «искусство». Искусство, иными словами, выступает в роли проявителя: его пограничность настолько радикальна, что, создавая общность зрителей, оно не перестает исследовать условия самого же восприятия. Оно в одно и то же время творит и оговаривает предпосылки этого творения. Вернее, оно приглашает нас совершить подобное усилие.

Вопиющая необязательность многих из создаваемых творений – их эфемерность превосходит кратковременность вызываемого ими интереса – идет рука об руку с другой необязательностью – со случайностью самого творческого акта. Говоря это, я не имею в виду ничего мистического или, наоборот, обыденного: речь не идет ни об откровении, ни о его исчерпанности в повседневности. Речь идет о творчестве как о безусловной ценности – то, что делает художника художником, а его объект – искусством. Будем исходить из неценности этого акта. Вот что подсказывает нам современное искусство. Но не в том смысле, что творчество перестает играть какую-либо роль и что уравниваются все возможные различия. Будем исходить из неценности творческого акта, лишая тем самым последний конститутивного характера. Он, этот акт, сам по себе больше не является конститутивным для искусства. Но это не значит, что искусство перестает поэтому существовать.

Впрочем, искусство перестало быть «искусством», что бы под ним ни понималось – история искусства, написанная по определенным правилам, а стало быть, отражающая потребность в некотором типе представления искусства, или же набор художественных практик, так или иначе коррелирующих с такой историей. Храм искусства опустел. Искусство вышло на площади. Но, распространившись в профанные зоны, перестало узнаваться как искусство. И это несмотря на сложную инфраструктуру, обслуживающую такое «мирское» искусство в нынешних условиях. (Многое уже было сказано о складывании новых отношений власти применительно к сфере искусства. Здесь нет необходимости это повторять. Замечу лишь мимоходом, что и для отрекшегося от своей ценности искусства тоже находятся рынок и спрос.)

Итак, искусство ускользает, в том числе и от своей самотождественности. Ускользая, оно, однако, открывает простор другим агентам, другим, если угодно, творцам. Оно аккумулирует их энергии. И именно потому, что в его опустошенных пределах звучат другие голоса, голоса по необходимости множественные, оно продолжает оставаться искусством. Искусством их мобилизации. Этическая составляющая искусства и заключается в обнаружении этих других, в освобождении для них территорий. Включая территорию искусства.

Я говорю об анонимности. Анонимность никогда не удостаивалась позиции субъекта – в ней всегда виделась аморфность и/или опасность. Анонимность составляла тот необходимо однородный фон, на котором проступала ценность – ценность индивидуальности во всех ее возможных проявлениях. И искусство, этот жест индивидуации par excellence, было спасением от анонимности. Но представим себе ситуацию, когда анонимное не является одним из членов оппозиции. Когда нет различения на фон и фигуру, или, чтобы сохранить эту метафору, когда существует только фон, образующий произвольные складки. В этом случае анонимность выступает своеобразным первоэлементом, из которого рождается мир. Я говорю как раз о такой анонимности.

Собственно, искусство и помогает нам различить сегодня эту стихию. Эту область взаимной принадлежности, предшествующей самому социальному. Существует традиция размышления, именующая такой тип связи сообществом. Сообщество в этом понимании всегда уже наличествует и в то же время остается недостижимым. Оно наличествует как предельная возможность связи, которую никакое фактически существующее общество не может реализовать. Точнее говоря, оно хранит в себе эту возможность – как миф о сообществе; как непрерывность письма или записи; как вызов, бросаемый любовью самой способности ее помыслить; наконец, как «нетость священных имен». (Я перечисляю лишь те из проблемных полей, связанных с сообществом, на которых более или менее подробно останавливается Жан-Люк Нанси. Однако его анализ тем и хорош, что позволяет – и даже приглашает – двигаться дальше, или в сторону, в осмыслении сообщества. Отсюда и предпринимаемая мной попытка отправиться, если угодно, в обход.) По-видимому, искусство сегодня и указывает в этом направлении – оно открывает области свободы в пределах тотально контролируемых обществ.

Свободен тот, кто анонимен. Это не нужно понимать так, что анонимность освобождает от всяких притязаний, что тот, кто анонимен, не способен, так сказать, на большее. (В том числе и на пресловутую индивидуальность, которая и ассоциируется обычно со свободой.) Анонимность не следует понимать как ущербность, приписывая ей отрицательную ценность. Анонимность располагается вне всяких оценок вообще. Ею очерчиваются зоны совместности, которая непереводима ни в сущность, ни в систему узнаваемых объективаций. Ее синонимом может быть опыт – только целой общности. Негативные примеры этого опыта слишком драматичны, если не чудовищны, чтобы о них можно было бегло говорить. И тем не менее все знают об этой анонимности-к-смерти. (Из огромного количества материалов, посвященных массовым убийствам второй мировой войны, невозможно пройти мимо внешне спокойного исследования Джорджо Агамбена об архиве и свидетельстве. Анонимность-к-смерти появляется в контексте не лишенной тягостной иронии полемики с хайдеггеровским понятием бытия-к-смерти, основанным на скрытой этической посылке о ценности (и превосходстве) индивида. Понятно, что после реальности концентрационных лагерей сама этика нуждается в серьезнейшем и радикальном пересмотре.) Негативная анонимность – то, с чем нам еще предстоит совладать теоретически. Ясно, впрочем, одно: новый субъект, формируемый ею (если по-прежнему позволительно использовать этот классический термин), находится ниже порога любой возможной нормы – у него нет и не может быть лица, иначе говоря – индивидуальности. Пережившие опыт лагерей все время апеллируют к этой серой неразличимой массе людей, существующих буквально на грани жизни и смерти. Их существование оголено до предела – в нем нет ничего, кроме слабой пульсации готовой в любой момент угаснуть жизни. Эти люди образуют самый настоящий пробел – в жизни и смерти, в памяти и языке, – и все же их присутствие неоспоримо. Именно они, преследующие выживших как стыд за их же выживание, и образуют тот неуничтожимый «остаток» (в) самой субъективности, благодаря которому мы можем (и должны) стремиться, как и раньше, понимать. Даже когда возможность понимания кажется раз и навсегда утраченной.

some text
Илья Кабаков. «Коммунальная кухня», 1991, инсталляция в Музее Сезон, Нагано. Фото: Акира Накамура
Итак, анонимность – это опыт. Опыт, остающийся непредставимым. Опыт, у которого нет и не может быть представления, а именно фигуры, позволяющей продублировать его уже в рефлексии. И все же такой опыт-пробел взывает к переводу. Он должен быть переведен, иначе он грозит остаться становящимся нечистой совестью кошмаром. Или просто уйти в небытие вместе с той общностью, которая насильственно или добровольно – как в других, не негативных случаях – его пережила. Совместный опыт, опыт совместности требует для себя выражения, но, поскольку слово признано неподходящим, то скажу об этом по-другому: дабы сохранить подобный опыт, его необходимо в этом качестве узнать. А сделать это помогает именно искусство.

Искусство опустошает себя, как кажется, с единственной целью – дать дорогу энергиям коллективных фантазий. Только надо понимать, что в этом фантазировании нет ничего произвольного – фантазийная жизнь коллективов есть род исторического опыта. Именно сегодня решительным образом меняется отношение ко времени: состоящее из стольких разрывов, утратившее образ непрерывности, время это одновременно опредмечивается и достраивается в воображении. Опредмеченное время – это представление отрезка, тогда как достраиваемое время есть попытка совладать с недоступностью опыта как такового. Благодаря фантазиям мы можем знать, что опыт состоялся. Но фантазии должны быть обнаружены как необходимые.

Опыт, как мы помним, не относится к сфере изобразимого. Изображается не опыт. Но то, что изображается, может на него указывать. На него указывают коллективные фантазии, восполняющие саму невозможность доступа к реальному (что бы и кем бы ни вкладывалось в это слово). Что такое советское? (Теперь мы говорим о нем из времени после.) Что такое мир, переступивший порог глобализации? Что такое мир, для которого не существует этой дефиниции, вернее, для которого дискурс глобализации не выполняет даже простых описательных функций? Что такое частная жизнь в условиях, когда само частное лишено приватного смысла? Сами эти, как и им подобные, вопросы продиктованы неразрешимостью – на них нет ответа, по крайней мере для нас, переживающих означенный опыт. Но, находясь «в» опыте, мы образуем аффективные сообщества – независимо от реальной социальной принадлежности. Собственно, этот опыт делает такую принадлежность принципиальным образом открытой – отсюда и упоминавшаяся ранее свобода. Но кто же в точности эти «мы», объединенные совместным проживанием момента? Анонимная общность, у которой нет ни четких контуров, ни целей. «Мы» – это сама возможность всех последующих детерминант.

«Мы» себя не видим в зеркале искусства. Искусство «нас» не может «отражать». Но оно может использовать целые образные системы, подключение к которым и рождает это «мы». Речь идет о «подлинных» и «поддельных» образах (как будто это различение, применительно к образу, по-прежнему имеет какой-нибудь смысл). «Подлинный» образ находится на стороне творения, но в не меньшей мере этот образ и «подделен» – ибо что такое современное искусство, как не постоянное смещение представления об истине. Уже много лет художники пользуются тем, что находится буквально под рукой, переопределяя и всячески меняя лишь контексты. Подлинность, иначе говоря, – вовсе не проблема для искусства. Однако, избавившись от ложной дихотомии «правда – ложь», искусство научилось и чему-то большему: видеть в образах условия их производства, и речь идет не об одном лишь горизонте видимого. В производстве образов, помимо рыночных, экономических рычагов, участвуют в равной мере и фантазии, и именно понимание этих последних как продуктивного пространства анонимности и составляет, на мой взгляд, исключительное достижение современного искусства.

У таких фантазий нет своего места. Но они неотделимы от поверхностей – вот почему фотография, или объект, или даже живопись могут стать их самым действенным проводником. Для этого зритель, непременно коллективный, должен их узнать. Вернее, узнает он не фантазии как таковые, а себя как часть фантазирующего коллектива. Эти фантазии не принадлежат кому-то по отдельности. Их магия (и эффективность) заключается только в одном: они возвращаются коллективу как его воображаемое. До этих фантазий нет ни зрителя, ни самой фантазирующей общности. Узнавание – это момент кристаллизации, когда, с одной стороны, проявляется образ (когда он обретает исторически значимый смысл), а с другой – когда с его помощью обнаруживается общность – тех, кто в этом образе узнает себя в качестве мимолетного сообщества. И чем короче его жизнь, тем оно, похоже, достовернее.

Анонимность, стало быть, не имеет отношения к неразличимости. Анонимность – если угодно, момент наибольшей ясности: в ней уже есть связь, связь по поводу опыта, но еще нет коллектива, который пожелал бы этот опыт накопить, упорядочить, освоить – одним словом, нейтрализовать и забыть. Анонимность – это область памяти, в отличие от беспамятства, насаждаемого исторической наукой. Только память здесь живая и неверная – первичная память, или вспышка, возрождаемой совместности.

Как можно сегодня пуститься в автобиографический проект? Кому это будет интересно? Однако кажется, что частное опять становится фокусом художественного интереса. Только и автобиографическая запись подвержена обязательному перетолкованию. Дело не только в изменении параметров и фактуры образов (цифровые камеры, теле- и видеоизображения и проч.). Дело в том, что само повествование, строящееся с помощью подобных образов, не может не учитывать их новые характеристики. Эти образы как будто являются вдвойне уплощенными – их искажает рябь самой трансмиссии – или, напротив, это композиционная и серийная избыточность цифровых изображений. Такие образы (несмотря на временами поразительную четкость) появляются сразу же как стертые – подразумеваемая ими циркуляция поистине беспрецедентна. Где в таком регионе универсальности можно обнаружить следы неповторимого? Как вообще находить место для «авто» в стихии повсеместного «графизма»? По-видимому, сам рассказ об индивидуально проживаемой (и регистрируемой в этом качестве) жизни нуждается в серьезнейшей коррекции. И похоже, что одной из излюбленных форм такого рассказа становится снова анекдот – только уже неотличимый от кинематографической секвенции и/или рекламного клипа. Анекдот как узловой момент ничейной биографии. Вернее – биографии всех. Через анекдот и опознается индивидуальное – как раз потому, что он приобрел (приобретает) столь широкое хождение. Но это случается еще и потому, что анекдот – такая единица восприятия, по которой восстанавливается перцептивная скорость (и, возможно, схема) неизвестного до сих пор сообщества.

Иными словами, сама индивидуальность поставлена в зависимость от коллективных токов. В том числе и когда эти последние питает шаблон. Ведь шаблон – не просто устоявшаяся форма. Шаблон – и то, что постоянно отслаивается от шаблона, что очерчивает совершенно особую зону – не всеобщей потребимости, но сингулярности всеобщего, по которой, следуя путями аффективных паттернов, можно распознать совместность. Вот почему современные художники работают с банальным. И это не попытка «превознести» банальное посредством простого оборачивания знака (минус в оценке меняется на плюс) – это проблематизация банального как типичного для наших дней опыта сообщества.

Что возвращает нас к теме анонимности. Из того, что было сказано, можно заключить, что анонимность находится на стороне мечты, стало быть, – абсолютно призрачна. Или что это род первичной адаптации опыта вне попыток наделить его общезначимым смыслом. По-видимому, такая размытость контуров не является случайной. Точно так же трудно связывать анонимность с субъективностью. Строго говоря, это не есть разновидность субъективности, особенно если таковую понимать в классических терминах внешнего полагания, за которым следует возвращение к «себе». Анонимность – это протообщность, а поскольку ее появление все же обусловлено временем и местом, то сама она является как будто двойником некоего узаконенного коллектива. Речь, однако, может скорее идти о разрывах в ткани последнего, о зонах, которые на привычном социологическом языке определяются как асоциальные. С той лишь разницей, что и за асоциальным закреплено особое место, тогда как анонимность является условием – не абстрактным, а конкретно-историческим – любого размещения, любого распределения мест. Анонимность остается вызывающе невидимой – вот почему говорить о ней, а тем более показывать ее – задача почти невыполнимая.

И все же мы должны научиться это делать. Именно таков императив, исходящий от современного искусства. Если искусство обозначает разом видимое и условия видения – значит, должен появиться и язык, адекватный этой откровенно рефлексивной процедуре. Возможно, искусство опережает сегодня другие формы осмысления реальности. Возможно, так происходит всегда. В любом случае, от него исходит призыв и даже больше – наставление: научиться говорить о том, что предельно и для языка, и для самой репрезентации. Научиться понимать пределы понимания. Научиться сообщать и сообщаться через опыт, если это то, что нас по-прежнему объединяет.



СТАТЬИ ИЗ ДРУГИХ ВЫПУСКОВ
№51-52 2003
Играя с системой в мяч. Фальстрем и Америка 60-х

Ольга Копенкина

…

Ортодокс, или Новые пуритане
ПАВЕЛ БАСИНСКИЙ
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 3, 1995

ПАВЕЛ БАСИНСКИЙ
*
ОРТОДОКС, ИЛИ НОВЫЕ ПУРИТАНЕ
 
«Знамя», № 7 за прошлый год. Статья Владимира Иваницкого “Эпоха новой анонимности”. Статья, в общем, о культуре, о ее нынешней и грядущей жизни. Есть мысли весьма любопытные, однако все тонет в безвкусном, наукообразном языке, в наспех, наобум подобранных цитатах (Ясперс, Ренуар, Мандельштам, Соколов, Стендаль, Мачадо, Герцен, Ранке, Блок), которые так и хочется высыпать из статьи на стол, разложить на кучки, привести в порядок, а лишнее возвратить автору с поклоном.
Впрочем, и язык и цитаты — дело личного вкуса. (Хотя перед чтением Вл. Иваницкого я читал “Статьи по духовной культуре” крупнейшего русского этнографа и филолога XX века Дмитрия Константиновича Зеленина, вышедшие в издательстве “Индрик”, и поражался, как стилистически ясно и просто писал он о самых, казалось бы, сложных научных вопросах.) Я же благодарен Вл. Иваницкому за то, что в его статье мелькнуло наконец определение, которое я сам давно подыскивал и которое, увы, так и не пришло мне на ум.
Но — по порядку. В конце статьи Вл. Иваницкий удостоил и литературу своим взглядом и, между прочим, заметил, что сейчас “наиболее популярны две точки зрения. По первой — литература стремительно приватизируется, возвращается к себе, отходит от идеологической сверхценности и профетизма (и слава богу), становится человеческой, нормальной. Она, конечно, теряет в масштабе, зато приобретает в естественности, человечности, просто в правдивости, а главное, в свободе. Литература была и будет частным делом, и писаться она станет просто из любви к ней, из интереса, игры и удовольствия.
По второй — необходимо посыпать себе голову пеплом — тосковать о “великой русской литературе” и бороться с ее врагами, по более мягкому варианту — скорбеть о “смерти искусства”, стремясь что есть силы создать историософское Пророчество, поднимающее дух народа (более жестко — поднимающее на борьбу), или, уж если ничего другого не остается, использовать дар слова напрямую, возвращая литературу ко временам устного существования”.
Здесь все как будто верно в целом и — ложно по частностям, что заставляет усомниться и в целом. Да, две точки отсчета существуют. Два вектора, два силовых поля, которые определяют внутреннее культурное самочувствие нынешних писателей и заинтересованных в судьбе литературы читателей. Понятно, что симпатии Вл. Иваницкого на стороне первого лагеря. И каким бы объективным он ни старался выглядеть, язык выдает его с головой.
Посудите сами. Итак, писатели, отказавшись от мифа о великой русской литературе (кстати, эти слова совсем не обязательно ставить в кавычки), по Иваницкому, создают литературу и “нормальнее” и “человечнее”, чем та, что была прежде. Это я слышал не только от Иваницкого. Про это мне прожужжали уши и Вайль, и Генис, и Парамонов, и Курицын. Здесь логика проста: демократия скучна, но человечна, а диктатура жутко интересна, но жестока. Вот и выбирай. Когда этот выбор мне навязывают в области политической, я смиряюсь, выбираю, конечно, демократию. Но когда этот выбор мне навязывают в области литературной, мне хочется топнуть ногой.
Такое впечатление, что все новые критики, которые охотно говорят о преимуществах “демократической” литературы перед “имперской”, являются наследниками не то Ленина, не то Луначарского. Империя — имперская литература, демократия — демократическая литература. На самом деле все это фикции. На самом же деле “имперская литература” — это такая литература, которая была бы желательна для империи в идеальном, беспримесном выражении. Для идеальной Российской империи было бы желательно, чтобы все писатели походили если не на Кукольника, то на Карамзина. Заметьте, это была бы отнюдь не самая плохая литература, но, конечно, смешно сравнивать ее с той, что мы имели в действительности.
Конечно, для демократии, в ее опять-таки идеальном выражении, желательно иметь такую литературу, идеальный образ которой часто живописует в своих статьях, например, П. Вайль. Не могу сказать, что это была бы дурная литература. В ней место Кукольника в имперском варианте, видимо, занял бы Сергей Довлатов, идеальный писатель для идеальной демократии “по Вайлю”. И все равнялись бы на него и писали нормальную, человечную прозу, немного смешную, немного драматичную, немного эстетскую, в общем, “теплую”.
Но этого нет. Вместо нормальной, человечной литературы российская демократия выбросила наверх Пригова и Вик. Ерофеева. Разумеется, они — только знаки общей ситуации в новой литературе, когда даже писатель старой закалки, Владимир Маканин, после человечнейшего (хотя, очевидно, еще “имперского”) рассказа “Ключарев и Алимушкин” пишет куда менее человечную вещь “Сюр в пролетарском районе”, а затем — “Стол, накрытый сукном…”, где человечность можно угадать, лишь памятуя о “старом” Маканине — о “Прямой линии”, “Отдушине”, “Антилидере”. Когда талантливая Петрушевская явно боится “отстать” от менее талантливой Нарбиковой — например, кое в каких “животных сказках”. Когда отличный новеллист Анатолий Курчаткин, автор рассказов “Сверчки” и “Полоса дождей”, пишет роман “Стражница”, эдакое псевдофрейдистское сочинение с постмодернистскими потугами, о котором даже сочувственная писателю критика ничего сочувственного сказать не могла.
И здесь мы переходим ко второй части цитаты из Иваницкого. Да, есть и вторая точка отсчета, и лично я имею честь на ней стоять. Только непонятно, зачем Вл. Иваницкий предлагает мне сыпать пепел на голову. Я, слава богу, не азиат, а европеец. Мне повезло родиться в одной из культурнейших европейских стран, России, которая волей судеб оказалась в горькой, трагической ситуации в XX веке, но вовсе от этого не утратила волю к культуре, а, быть может, как раз напротив… Я думаю, Вл. Иваницкий это прекрасно знает, как и то, что скорбеть о “смерти искусства” в России принято со времен еще Баратынского, если не раньше; что скорбеть и тосковать о потере идеала — это и есть нормальное свойство художнической натуры; что, напротив, вялое признание за литературой частной, ни на что не претендующей роли есть признак культурной импотенции; что наличие “вражды” в культуре есть, пожалуй, самое верное свидетельство о том, что она еще жива.
Гораздо интереснее прогнозы Вл. Иваницкого. Здесь он пишет: “…мы увидим борьбу между двумя процессами. С одной стороны, диссоциации и мутации, когда можно будет ожидать отечественную помесь Борхеса с Джойсом, Кафки с Омаром Хайямом, Лескова с Аленом Роб-Грийе. С другой — противоположная линия будет прилагать усилия по всемерному дистанцированию от влияний с целью создания если не “мононационального мифа”, то по крайней мере некоего пуризма. Судьба этого второго процесса будет прямо зависеть от того, насколько глубоки окажутся искания пуристов и насколько их сознание будет способным к неформальному, открытому мышлению, а не замкнется в голом отрицании”.
Вот это по-нашенски! “Борьба”, “линия”, “усилия”, “искания”, “цель” — какие все славные, упругие, культурные слова! За это можно простить и определение, которое едва ли покажется приятным тем, кто стоит на второй точке зрения. ПУРИСТЫ. ПУРИТАНЕ… Впрочем, почему бы и нет? Откроем словарь иностранных слов:
“ПУРИЗМ (лат. purus — чистый) — 1) стремление к чистоте и строгости нравов, иногда показное; 2) излишне строгое стремление очистить язык от иноязычных элементов, неологизмов или от слов и выражений, имеющих вульгарный оттенок”; “ПУРИТАНЕ — сторонники строгого образа жизни, строгих нравов”; “ПУРИТАНСКИЙ — отличающийся строгим, аскетическим образом жизни”. Остается соединить все это вместе, спроецировать на культурное самочувствие жителя России конца XX века — и получаем примерный образ будущего ПУРИСТА, который мне, например, весьма симпатичен.
Я предпочел бы назвать его ОРТОДОКСОМ (по-гречески orthos — прямой, верный), но, если Иваницкий настаивает, готов согласиться на ПУРИСТА. Вот черты этого славного товарища, каким я представляю его в близкой мне области литературы.
Он молодой, веселый. Иногда любит выпить. Водки. Чистой. Нервная гримаса на его лице случается только при словах “лизинг” и “консалтинг”, а также при виде двадцать пятой книжки Владимира Сорокина. Последнего он не станет читать не потому, что по вкусам своим “реалист”, а просто по брезгливости.
В известной степени этот молодой человек — страшный сноб и эстет. Чтение Аксакова, Лескова, Шукшина для него именно высокое эстетическое наслаждение, а все новейшие игры в словесность отвращают его слишком явной эстетической нечистотой и без-образием в точном смысле. А поэтому если этот молодой человек и решится стать писателем, то отмерит семь раз, чтобы не оказаться в дураках и не стать противным себе. Писательство для него не “игра”, не “удовольствие”, а служение тому, что он сам почитает высоким и священным. Вслух, впрочем, он этого не скажет. Боится пошлости.
И еще — самое главное. Этот молодой человек, не зануда и не моралист, тем не менее, не будет “плюралистом”. Ни в коем случае! Здесь и проявится его “ортодоксальность”, то есть искреннее убеждение в том, что его мысли, его вкусы, его мнения причастны истине, а все противоположное — ошибочно. Нам пока трудно смириться с тем, что подобное умонастроение и будет самым верным признаком окончательной победы свободы; мы все еще приноравливаемся к свободе, а не живем в ней. По поводу формулы Вольтера: “Я готов положить голову за то, чтобы враг мой свободно высказывал свое мнение” — новый молодой человек скажет: “Зачем же так высокопарно? Врага надо любить не “демократически”, а по-человечески, по-христиански! Голову же лучше сложить за свои, а не чужие мнения”. Он предпочтет этой формуле простые слова Конст. Леонтьева, высказанные им в письме к К. А. Губастову: “Варька затапливает камин и садится разливать мне чай… Я беседую с ней о деревенских делах и отчасти о войне… Она спрашивает: “а греки за нас?”… Я говорю ей: “Бог за нас, и все будут за нас, а кто не за нас, тому будет худо…”
В этой фразе нет агрессивности. Есть правильная и нормальная вера в истинность своего убеждения и готовность взять ответственность за него, не перекладывая ее на чужие плечи.
Конечно, мой портрет нового пуританина — это лишь схема, вернее, даже шарж. Но я убежден, что Вл. Иваницкий по существу прав: в ближайшее время движение новых пуритан будет набирать обороты. Это будет нормальная реакция на культурные искажения, которые принесла с собой российская демократия. В частности в литературе — реакция на “помесь Борхеса с Джойсом, Кафки с Омаром Хайямом, Лескова с Аленом Роб-Грийе”. Не обойдется и без крайностей, даже нелепостей, даже комических нелепостей, но и они будут естественны с культурной точки зрения, как бороды и красные рубахи молодых славянофилов.
Правда, возможен и другой вариант. Российская демократия не сможет обеспечить минимум стабильности в стране, без чего невозможно полноценное развитие культуры. Что ж, тогда вместо молодых симпатичных пуритан и ортодоксов с университетскими дипломами и царем в голове явится нечто иное…
Не явится. Бог за нас!

…

Пуритане
последователи кальвинизма в Англии
У этого термина существуют и другие значения, см. Пуритане (значения).
Пурита;не (англ. Puritans, от лат. puritas «чистота») — английские протестанты, не признававшие авторитета официальной церкви, последователи кальвинизма в Англии в XVI—XVII веках.

Пуританство, пуританизм, пуританская мораль — образ жизни, для которого характерны крайняя строгость нравов, целомудрие и аскетическое ограничение потребностей, расчётливость и бережливость, трудолюбие и целеустремлённость; например, игрушки считались бесполезными, а дети с малолетства помогали взрослым в работе.

Терминология и идентификация
Вопрос об определении термина «пуританство» является крайне дискуссионным. В отличие от других протестантских движений XVI—XVII веков (лютеранство, кальвинизм) пуританство не получило ни институционального развития, ни чёткого доктринального определения. В качестве самоназвания представители пуританского движения обозначали себя «благочестивыми» (англ. godly) и «исповедниками» (англ. professors). «Пуританами», наряду с «precisians» и «лицемерами» (англ. hypocrites), их называли оппоненты. Впервые использование слова «пуритане» в качестве оскорбительного обозначения фиксируется около 1564 года по отношению к нонконформистскому духовенству, отказывающемуся носить предписанные литургические облачения (см. Спор об облачениях[англ.]), в частности белые стихари. Вероятно, первым данное слово начал употреблять Николас Сандерс[англ.]. Другим возможным кандидатом является католический эмигрант Томас Степлтон[англ.], критиковавший английских протестантов в 1565 году. Для них и других католических полемистов того времени пуритане стояли в одном ряду с раннехристианскими перфекционистскими ересями. Вскоре слово «пуритане» вошло в повседневную речь и распространилось не только на противников официальной церковной иерархии, но и на тех, чьи представления о благочестии отличались от общепринятых. Согласно современному английскому историку Патрику Коллинсону[англ.], такое расширительное понимание слова сложилось в начале XVII века.

На базовом уровне современная историография понимает под пуританством разновидность протестантизма, разделяющая основные идеи Мартина Лютера, хотя и с определёнными нюансами в интерпретации. Как и Лютер, основное внимание пуритане уделяли проблеме личного спасения и оправдания через веру. Вместе с основоположниками Реформации пуритане отрицали католическую обрядность и считали Папу римского Антихристом, предсказанным в Откровении Иоанна Богослова. Во-вторых, пуританство тяготело к реформатскому, то есть связанному с именами Кальвина, Буцера, Буллингера и других, богословию, считая лютеранские церкви слишком «папистскими» по своей литургии и организации. Вместо этого пуритане стремились к простоте церковной жизни, опасались иконопочитания и ритуалов. Одновременно с этим пуритане разделяли взгляды реформатских богословов на безусловное предопределение, избрание и свободу воли. Сложно определить взаимосвязь между пуританами и Церковью Англии. Начавшись как движение за углубление реформации и против средневековых и католических рудиментов в государственной церкви, к началу 1590-х движение не смогло достичь своей цели, но обрело определённость в том смысле, что его члены могли опознавать друг в друге «праведников». В начале XVII века они пришли к некоторому согласию с Церковью и приобрели в ней влияние, выделяясь своим подчёркнутым благочестием. Такие видные представители, как Ричард Гринхэм[англ.], Ричард Роджерс[англ.], Уильям Перкинс и Ричард Сиббс имели репутацию «врачевателей душ», убеждая верующих в гарантированности их спасения. В отличие от континентальных кальвинистов, они придерживались строгого соблюдения субботнего покоя (празднование воскресенья как христианской субботы) и ведения благочестивого образа жизни в целом, включая чтение душеспасительной литературы и пение псалмов.

С течением времени пуританизм разделился на многочисленные течения. Ещё при Елизавете I и Якове I некоторые из них порвали с государственной церковью и сформировали сепаратистскую церковную структуру. Самая известная из таких групп, «Отцы-пилигримы» из Скруби[англ.] (конгрегация Скруби[англ.]), основали Плимутскую колонию в 1620 году. Во время Английской революции в 1640-х годах под влиянием политических лидеров пуритан (графа Уорика, Джона Пима и Оливера Кромвеля) политическая фрагментация движения ускорилась. Основными течениями, к которым примкнули тысячи прихожан, стали пресвитериане и конгрегационалисты. Также имели влияние сикеры[англ.], квакеры, и магглтониане[англ.]. Нет единого подхода к вопросу о принадлежности этих сект к пуританству. Если, например, баптисты воспринимались пресвитерианами и конгрегационалистами как в достаточной степени благочестивые, то мнение о квакерах и рантерах было существенно худшим. Границы «ортодоксального» пуританства понимались различно разными людьми, и для Кромвеля они включали даже лидера квакеров Джорджа Фокса. В целом, для пуритан более характерно нахождение вне официальной приходской системы, как во время Революции, так и после Реставрации.

Пуританство имело весьма незначительное распространение в Ирландии и Уэльсе. В Новом Свете они не добились успеха на островах Карибского моря и в Виргинии, однако в Новой Англии их успех был несомненен. Идейное влияние английских пуритан отмечается в Нидерландах, Венгрии и Трансильвании.

Как правило, хронологическую границу существования пуританского движения в Англии устанавливают в конце XVII века и в 1730-х годах для Северной Америки.

История
Радикализация протестантизма при Тюдорах
Согласно традиционной точке зрения, развитие протестантизма в Англии при Тюдорах происходило путём спокойных и умеренных преобразований, институциональным выражением чего стала Церковь Англии. Такой взгляд выражен в ставшей классической работе Артура Дикенса[англ.] «The English Reformation» (1964). Антирадикальный характер преобразований в Англии подчёркивал и Роланд Бэйнтон[англ.] («The Reformation of the Sixteenth Century», 1952). Последующие исследователи, на основании более тщательного анализа пришли к выводу о том, что умеренность англиканства является «мифом», и в сравнении с прежними формами религиозных практик его таковым признать нельзя. Применительно к тюдоровскому периоду, впрочем, представление о радикальности английской Реформации осталось маргинальным. Томас Кранмер, её лидер при Генрихе VIII (1509—1547) и Эдуарде VI (1547—1553), характеризуется как крайне осмотрительный реформатор, ненавидящий радикалов ещё больше, чем консерваторов. Напротив, считается, что радикальные евангелисты, находясь в 1540-х годах в изгнании, находились в стороне от актуальных процессов.

Согласно преобладающей в историографии точке зрения, в непродолжительное правление королевы Марии I (1553—1558) проявились первые признаки разрыва между «пуританами» и «конформистами». С одной стороны, многие протестанты эмигрировали из Англии в континентальную Европу. Там они познакомились с учением Жана Кальвина. Вернувшись при Елизавете I (1558—1603) на родину, они стали выступать за углубление Реформации, очищение англиканства от сохранявшихся католических рудиментов — требовали заменить епископат выборными старейшинами (пресвитерами), вместо мессы вести проповеди, обряды упростить, а некоторые даже упразднить, лишить храмы украшений. С другой стороны, подавляющее большинство протестантов в правление Марии находились во внешнем согласии с официальной церковью — Кальвин заклеймил таких протестантов как никодемитов[англ.], имея в виду новозаветную историю о фарисее Никодиме, посещавшем Христа тайно. Согласно позиции непримиримого крыла марианских изгнанников[англ.], необходимо было не только отделиться от государственной церкви, но и активно ей противостоять. С точки зрения ортодоксальной реформатской мысли, как сама королева Елизавета, так и её основные советники (Уильям Сесил, Николас Бэкон и Томас Смит[англ.]), являлись никодемитами, что вызывало осуждение у части протестантов. Таким образом, в правление Елизаветы остаточный анти-никодемизм продолжал оставаться компонентом пуританской критики. К концу правления Елизаветы I надежды радикалов, среди которых наиболее заметными были Томас Картрайт, Уолтер Треверс[англ.], Джон Филд[англ.], на углубление реформы организационной структуры церкви и её литургии, были разрушены. Усилиями Филда и Треверса начало формироваться организованное пресвитерианское движение.

При архиепископе Джоне Уитгифте (1583—1604) усилилось давление на диссидентов. В 1583 году было установлено, что каждый исполняющий церковные обязанности должен подписать три статьи: признание королевской супрематии, признание 39 статей словом Божьим, и что Книга общих молитв не содержит ничего, что бы противоречило Писанию и должна использоваться. От 300 до 400 священников отказались подписать эти статьи и были отстранены от своих обязанностей. В 1580-е годы организационная структура нонконформистов была ещё достаточно слабой, и редко предполагала постоянное членство или определённое место для религиозных собраний. Отказ признать королевскую супрематию делал пуритан политически не благонадёжными. В 1587 году был арестован Генри Барроу, утверждавший, что правитель не имеет права издавать религиозные законы; в 1593 году он был казнён по обвинению в измене вместе с другими лидерами сепаратистов Джоном Гринвудом[англ.] и Джоном Пенри[англ.].

Пуритане и Английская революция
В начале своего правления в Англии король Яков I (1603—1625) столкнулся с мощным запросом пуритан на реформы. Поскольку Церковь Шотландии была пресвитерианской, пуритане надеялись на сочувствие нового монарха. Королю было направлено множество петиций, самую известную из которых подписала тысяча[англ.] священников, призывающих улучшить литургию и религиозную дисциплину. Созванная в январе 1604 года Хэмптон-кортская конференция не принесла примирения — вопрос о статьях 1583 года оказался неразрешимым. Назначение в том же году Ричарда Бэнкрофта архиепископом Кентерберийским усугубило отчуждение между пуританами и королём, продолжавшего настаивать на подписании статей. Преемник Бэнкрофта, Джордж Эббот проводил терпимую политику по отношению к тем, кто отказывался принять все литургические практики Елизаветинского урегулирования[англ.]. Взглядам пуритан не противоречила поддержка со стороны короля на Дордрехтском синоде 1618 года кальвинистов против арминиан. В результате у пуритан не было существенных причин для возмущений до конца царствования Якова I. Одновременно проводилась политика вытеснения «радикального» пуританства из общественной жизни. Начало Тридцатилетней войны, воспринимавшейся как апокалиптическая битва протестантов с католиками, и дипломатические усилия Якова уладить конфликт путём династического брака принца Карла с испанской инфантой рассматривались радикалами как неприемлемые. Ответом короля стало издание в 1622 году «Наставлений проповедникам» (Directions to Preachers), запрещавшим проповедовать перед простонародьем о сложных вопросах предопределения, избрания, репробации и тому подобном. Проповедникам разрешалось выступать против взглядов своих католических или пуританских оппонентов, не допуская при этом грубых инвектив. В 1624 году, в ответ на публикацию памфлета пуританского активиста Ричарда Монтегю «A New Gag for an Old Goose», формально направленного против католиков, но минимизирующего различие между Церковью Англии и Римом, запрет был усилен. Пуританство у Монтегю практически отождествлялось с кальвинистской и арминианской ортодоксией. Монтегю был обвинён в оскорблении короля, его дело разбиралось комиссией парламента, но было отложено в связи со смертью Якова и болезнью обвиняемого. Конференция, состоявшаяся в феврале 1626 года в Йорк-хаузе[англ.] продолжила линию на размежевание кальвинистов и анти-кальвинистов.

При Карле I (1625—1649) Монтегю и арминиане получили поддержку, после того как король летом 1626 года издал прокламацию о религиозном мире, запретив проповедование новых учений. С точки зрения арминиан, под это определение попало учение о предопределении, важнейшее для кальвинистов. Некоторые из них были вынуждены, как и при Марии I, покинуть Англию, переселиться в континентальную Европу . Часть из них отправилась в Северную Америку, их поселение в Новой Англии на территории нынешнего Массачусетса в 1620 году в большой степени определило характер английского заселения Северной Америки. Пуритане, оставшиеся в Англии и вошедшие в Парламент, в 1620-х годах продвигали относительно аполитичную повестку, добиваясь законодательного ограничения не благочестивого поведения. После убийства герцога Бекингема начали звучать обвинения пуритан в опасности для монархии. В 1629 году Парламент принял закон в защиту чистоты протестантизма, определив свою религию через признание 39 статей, Ламбетских статей 1595 года, Ирландский статей архиепископа Джеймса Ашшера (1615) и решений Дордрехтского синода, но уже неделю спустя Парламент был распущен. В 1632 году архиепископом Кентерберийским стал противник пуритан Уильям Лод.

Пуританизм стал идеологическим знаменем Английской революции 1640—1649 годов. Неоднородность социально-политического состава пуритан привела к выделению среди них трёх сил: умеренного (пресвитериане), радикального (индепенденты) течений, а также низов Англии (левеллеры).

Место в обществе
Пуритане обладали дисциплинированностью, страстным стремлением к почитанию Бога и желанием духовного возрождения.

Пуритане отличались религиозным фанатизмом, храбростью, упорством, уверенностью в своей исключительности и «избранности», аскетизмом и расчётливостью в экономических вопросах. Тот, кто страдает, побеждает (vincit qui patitur) — был их девиз.

См. также
 Логотип Викисловаря В Викисловаре есть статья «пуританин»
Переселение пуритан в Северную Америку
Викторианская мораль
Примечания
Литература
ОБ ЭТОЙ СТАТЬЕ
Страница обсуждения
Обсудить улучшения этой статьи
Посмотреть историю изменений
Обновлено 67 дней назад
Похожие страницы
ПОДРОБНЕЕ
Хэмптон-Кортская конференция
Определения пуританства
История пуритан при короле Якове I

…

Смирение в христианстве
христианскакя добродетель

Смире;ние — добродетель, противоположная гордости, и одна из самых главных добродетелей в жизни христианина. В духовной жизни христианина смирение состоит в том, что человек имеет убеждение, что он ничего своего не имеет, а имеет только то, что ему дарует Бог, и что он ничего доброго не может сделать без Божией помощи и благодати. Таким образом, он вменяет себя за ничто и во всём прибегает к милосердию Божию.

В Священном Писании смирение особенно предписывается и заповедуется всем последователям Христовым.

Определения
Согласно толковому молитвеннику Д. И. Протопопова 1915 года, смире;нный — униженный грехами, жалкий. То, что смиренный сознаёт себя жалким, видно из молитв св. отцов из последования ко Святому Причащению. Так, свт. Василий Великий говорит: не отчаяваю своего спасения окаянный (по-гречески: ;;; ;;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;;;; ; ;;;;;;), а это слово — ;;;;;; (окаянный) — и значит жалкий. Подобно ему и прп. Симеон Новый Богослов: да пребудеши, якоже рекл еси, со мною треокаянным (;;; ;;;;;;, ;;;;; ;;;;;, ;;;' ;;;; ;;; ;;;;;;;;;;). Прп. Иоанн Дамаскин в своей молитве Аз же окаянный, всё Твоё тело дерзая восприяти, да не опалён буду (;;;; ;; ; ;;;;;;;;, ;;;; ;;; ;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;, ;; ;;;;;;;;;;;;;) употребляет слово ;;;;;;;;, которое тоже значит жалкий, вызывающий жалость. А о том, что душа его унижена грехами, так говорит свт. Иоанн Златоуст в своей молитве перед Причастием: изволи внити и в дом смиренныя моея души, прокаженныя и грешныя (;;;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;; ;;; ;;; ;;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;; ;;;;;, ;;; ;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;), употребляя слово ;;;;;;; — смиренная, униженная.

Понятие смирения как христианской добродетели
Смирение — это трезвое видение самого себя. Смирение можно условно разделить на три категории (для удобства восприятия), но по сути — это одно качество в трёх различных проявлениях.

Смирение по отношению к Богу — это видение своих грехов, надежда только на Божие милосердие, но не на собственные заслуги, любовь к Нему, соединённая с безропотным перенесением жизненных невзгод и трудностей. Смирение — стремление подчинить свою волю святой Божьей воле, воле благой и всесовершенной. Поскольку источником любой добродетели является Бог, то вместе со смирением Он Сам вселяется в душу христианина. Смирение же лишь тогда воцарится в душе, когда в ней «изобразится Христос» (Гал. 4:19).

Кроме того, смирение характеризуется принятием жизненных невзгод и бытовых проблем без печали в сердце, со словами «Боже, да будет воля Твоя на всё». Однако смирение не синоним слова «бездействие» в вопросах бытовых и личных проблем и невзгод в жизни человека. То есть, конечно же, нужно искать способы выйти из трудного положения, но если что-то не получается, ни за что не пускать в сердце печаль или уныние.

Нередко, по ошибке, смирение отождествляют с бездумным и безответственным послушанием каким-то авторитетам не от Бога или покорностью навязываемым жизнью обстоятельствам, но в действительности смирение — жизнь в мире с Богом, свободное и мужественное согласие с Его волей, ученичество у Христа и готовность брать на себя проблемы, которые из этого проистекают, несение креста.

Смирение по отношению к другим людям — отсутствие гнева и раздражения даже на тех, кто, казалось бы, вполне заслуживает этого. Эта искренняя незлобивость основана на том, что Господь любит каждого человека, с которым произошло разногласие, так же, как и тебя. Потому как любой человек, вне зависимости от вероисповедания является образом Божиим.

Однако, смирение вовсе не предполагает потворство злу, и безропотное созерцание, когда твой ближний испытывает страдание от злого умысла другого человека. В данной ситуации, предотвращение насилия по отношению к ближнему не идёт наперекор понятию «смирения». Смирение — это мир с Богом в любых, самых крайних обстоятельствах, смиренный человек — это тот, кто всегда побеждает зло, но только добром, по слову Апостола Павла «Побеждайте зло добром». Поэтому, когда мы защищаем ближнего, то есть творим добро, мы побеждаем зло — добром.

Смирение по отношению к самому себе — человек, обладающий смирением по отношению к самому себе, не смотрит за недостатками других, зато прекрасно видит собственные. Более того, в любом конфликте, если он действительно виноват, он винит только себя, и на любое справедливое обвинение или даже оскорбление, вызванное его действием (бездействием), в свой адрес, такой человек готов произнести искреннее: «прости».

Вся святоотеческая литература говорит о том, что без смирения не может быть совершено доброе дело, а многие святые говорили, что можно не иметь никакой другой добродетели, кроме смирения, и всё равно оказаться рядом с Богом.

С точки зрения христианства, к идеалу смирения должен стремиться каждый христианин, а не только монах, иначе жизнь в церкви, а значит — путь к Богу — окажется бесплодным. Наличие в сердце смирения свидетельствуется глубоким и прочным душевным миром, любовью к Богу и людям, состраданием ко всем, духовной тишиной и радостью, умением слышать и понимать волю Божию.

Смирение в Священном Писании
Страх Господень научает мудрости, и славе предшествует смирение

— Прит. 15:33
Библия содержит обетования благодати и милости Божьей смиренным людям. В частности, апостол Пётр пишет:

...облекитесь смиренномудрием, потому что Бог гордым противится, а смиренным даёт благодать. Итак, смиритесь под крепкую руку Божию, да вознесёт вас в своё время.

— 1Пет. 5:5—6
В этом, как и во всех прочих отношениях, земная жизнь Божественного Спасителя представляет для верующих совершенный пример и образец:

Он смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной

— Фил. 2:8
Христос Сам заповедал всем христианам учиться у Него смирению (и кротости):

…научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем…

— Мф. 11:29
И указал способ обучения:

возьмите иго Моё на себя... ибо иго Моё благо, и бремя Моё легко

— Мф. 11:29—30
а также обещал награду своим смиренным и кротким ученикам:

...и найдёте покой душам вашим

— Мф. 11:29

См. также
Кротость
Скромность
Смирение

Примечания
Ссылки
ОБ ЭТОЙ СТАТЬЕ
Страница обсуждения
Обсудить улучшения этой статьи
Посмотреть историю изменений
Обновлено 14 дней назад

ПОДРОБНЕЕ
Милосердие (христианство)
Пимен Великий
христианский святой
Христианская этика

…

Кротость
Добавление краткого описания
Кр;тость — особенность поведенческих реакций человека (субъекта). В обыденном смысле под кротостью понимается незлобливый и отходчивый нрав человека, умение контролировать эмоции, готового осознанно прощать ошибки и обиды от других.

Блаженны кроткие,
ибо они наследуют землю. (Мф. 5:5)

Она помогает человеку терпеливо переносить оскорбления, при этом не раздражаться, не возмущаться и не желать отомстить. Кротость — качество, которое сочетает в себе мягкость характера с твёрдостью духа. Кротость не следует отождествлять со слабохарактерностью и безволием: так, в Библии «кротчайшим из всех людей на земле» назван Моисей (Чис. 12:3) — человек решительный и волевой, по приказу которого было убито около трёх тысяч евреев, причастных к культу золотого тельца (Исх. 32:27-28).

Греческое слово «;;;;;;;;» (кротость) может также означать «мягкость» или «приятность». Кроткий человек уступчив и благоразумен. Однако в большинстве языков трудно найти точный эквивалент данного слова, потому что оно описывает не внешнюю мягкость, а внутреннюю кротость и доброту, не манеру поведения, а состояние ума и сердца.

Все религии выделяют кротость как одну из главных добродетелей. Исламский богослов и правовед Абу Хамид аль-Газали так отзывался о кротости: «У всего есть свои плоды. Плод кротости (хилм) – величие (риф'а)».

В христианстве существует отличие ветхозаветной заповеди «Кровь за кровь, зуб за зуб» и новозаветной: «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю» (Мф. 5:5). Кротость рассматривается как добродетель, один из девяти плодов Святого Духа.

Иисус Христос предлагал брать пример с себя, как с кроткого:

возьмите иго Моё на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдёте покой душам вашим

— Матфея. 11:29
См. также
 Логотип Викисловаря В Викисловаре есть статья «кротость»
Скромность
Смирение, смирение (в христианстве)
Застенчивость
Примечания
Ссылки

ОБ ЭТОЙ СТАТЬЕ
Страница обсуждения
Обсудить улучшения этой статьи
Посмотреть историю изменений
Обновлено 45 дней назад

ПОДРОБНЕЕ
Заповеди блаженства
часть Нагорной проповеди, дополняющая десять заповедей Моисея
Заповеди Иисуса Христа
заповеди, проповеданные Иисусом Христом
Смирение в христианстве
христианскакя добродетель

…

Скромность
умение держать себя в рамках, быть умеренным, сдержанным, спокойным
Скро;мность — морально-психологическая категория, характеризующаяся осознанием человеком собственной незначительности, нежеланием привлекать к себе внимания, не стремлением к выгоде, власти и почестям и не признанием за собой никаких исключительных достоинств или особых прав. При этом скромный человек добровольно подчиняет себя требованиям общественной дисциплины, ограничивает свои собственные потребности соответственно существующим в данном обществе материальным условиям, относится ко всем людям с уважением, проявляет необходимую терпимость к мелким недостаткам людей, если эти недостатки затрагивают лишь его собственные интересы, и одновременно критически относится к своим собственным заслугам и недостаткам.


Скульптура «Скромность», 1866 год, мрамор. Джозуэ Ардженти (1819—1901). Глазго, Художественная галерея и музей Келвингроув
Скромность является формой осознания личностью своих обязанностей перед обществом и окружающими людьми, потому скромный человек и не придает особого значения своим положительным качествам, поскольку считает их для себя совершенно естественными и обязательными. Скромность является неотъемлемым аспектом культуры межличностных отношений, который проявляется в способности человека быть самим собой, не исполняя не свойственных ему (чужих) ролей: такая скромность является признаком уважения к себе и другим, способствует гармоничному развитию личности и общества.

Скромность может проявляться в различных сферах жизни, таких как поведение, речь, одежда, образ жизни и т. д. Скромность означает естественность поведения, отсутствие надуманности. Скромность тесно связана с простотой, сдержанностью, непритязательностью, отсутствием излишеств, бережливостью — принятыми в обществе нормами этикета.

В положительной коннотации скромность противопоставляется таким личностным качествам, как «жажда славы», «высокомерие», «несдержанность», «жадность» или «лицемерие». В ироничном (уничижительном) тоне о скромности говорится в таких выражениях, как «скромное достижение», «наделенный скромным интеллектом», «происходящий из скромных условий жизни»; также с самоиронией (самоуничижением) говорят о «моей скромной доле» (то есть маленькой доле в чём-либо), «моём скромном мнении», «моём скромном вкладе (подарке/пожертвовании)» и т. п.

Нарочитая (показная) скромность называется ханжеством; чрезмерная же нескромность — эксгибиционизмом.

Этимология
Суффиксное производное от прилагательного скромный, далее от праславянского *krom, родств. также белорусского скром;ць «успокаивать», чешского, словацкого skromn; «скромный», польского skromny — то же. Также: кро;мы (множественное число) «ткацкий станок», которое связано с древневерхненемецким (h)rama «рама, станина»; первоначально скромный — «тот, кто держится в рамках, сдержанный».

Предполагают заимствование русского слова из польского, поскольку это слово отсутствует в древнерусском, сербохорватском и словенском Этимолог Урбанчик исходит из чешского skrovn; «скромный, умеренный; незначительный, скудный», первоначально «немногочисленный, маленький», как источника этих слов (последнее связано с крыть).

Скромность в образе жизни
Скромность в образе жизни характеризуется умеренностью в удовлетворении своих потребностей и желаний. Скромный человек не увлекается роскошью, дорогой едой и напитками, не стремится к богатству и власти. Он предпочитает простой и скромный образ жизни, не нагружая себя излишними расходами и стремясь к духовному развитию и самосовершенствованию.

Скромность в поведении заключается в умении не привлекать внимания к себе, не выделяться из толпы, вести себя сдержанно и уважительно по отношению к другим людям. Скромный человек избегает показной наглости, невоспитанности и грубости, не стремится стать центром внимания и не проявляет самодовольства.

Скромность в речи характеризуется сдержанностью, скромностью и вежливостью. Скромный человек не любит хвалиться своими достижениями, не завышает своего достоинства и не позволяет себе оскорбительных высказываний в адрес других людей. Он умеет слушать и уважать мнение других, не прерывая их и не навязывая собственную точку зрения.

Скромность в одежде и обнажении тела
В другом языковом разделе есть более полная статья Modesty (англ.).

Скромные люди. Семья амишей в Канаде, в районе Ниагарского водопада
Скромность в одежде заключается в соблюдении норм приличия и умеренности в выборе одежды. Скромный человек избегает ярких, броских и вызывающих нарядов, предпочитая классические и нейтральные цвета. Он не стремится привлекать внимание своей одеждой, а скорее стремится выглядеть уважительно и соответствующим обстановке.

Скромность в культуре и мировых религиях
Скромность в культуре является одной из основных ценностей многих религий и философских учений. В христианстве, например, скромность считается одним из главных добродетелей, противоположных гордости и самомнению. В буддизме скромность является одним из основных принципов этики и морали, направленных на гармоничное развитие личности и общества.В Исламе скромность -это красота (Но скромность — красота их. Бог слышит и знает./сура 24 .59)

Скромность в современном мире
В современном мире скромность не всегда ценится и почитается, как в прошлом. Многие люди стремятся к успеху, богатству и власти, не задумываясь о скромности и скромности в своих поступках. Однако, скромность и скромность все еще остаются важными ценностями, которые способствуют гармоничному развитию личности и общества.

Психология скромности
Скромность может иметь разные мотивы: как последовательное человеческое отношение к жизни, она может возникнуть из смирения, по религиозным соображениям или как личный вклад в защиту окружающей среды. Добровольное, самоограничивающее отсутствие потребности оно может характеризовать характер личности, делающей себя независимой от материальных благ, не полагающейся на излишнюю роскошь и ориентирующей свой смысл на нематериальные задачи и ценности. В отличие от религиозной скромности она возникает из этической мотивации.

Однако скромность может также представлять собой реакцию на материальные ограничения, когда люди внутренне принимают (на данный момент) недостаток, которому они подвергаются. Психосоматик Рудольф Клюсман указал на возможность того, что жадность можно предотвратить посредством «чрезмерной скромности» с помощью формирования психологической реакции.

В астрономии
В честь скромности назван астероид (370) Модестия, открытый в 1893 году.

См. также
Скромность:

Значения в Викисловаре

Цитаты в Викицитатнике

Медиафайлы на Викискладе
Скромные люди
Моральное качество
Сдержанность
Умеренность
Интеллигентность
Добродетели
Лагом
Примечания
Литература
ОБ ЭТОЙ СТАТЬЕ
Страница обсуждения
Обсудить улучшения этой статьи
Посмотреть историю изменений
Обновлено 44 дня назад
Похожие страницы
ПОДРОБНЕЕ
Альберти, Леон Баттиста
итальянский ученый, гуманист, писатель
Благочестие
Неисполнение родительских обязанностей

…

Молебен - Корона Венков Сонетов
http://stihi.ru/2009/10/28/3785

…

http://stihi.ru/2007/11/18/1870

По выженной пустыне отчаянья (Венок сонетов)
(Sergei Polischouk 01/15/2007,sergei@ptd.net)

15 Магистрал (Ключевой Сонет)
По выженной пустыне отчаянья
Не зная Бога странствует Душа
Ищет Воды родник, подобно лани
Нет ничего там кроме миража

Разбившись об Скалу-Противоречий
Осколками распалась Душа-жизнь
Разбросана среди песков лежит
Но кто-же её склеит и залечит

Кто соберёт осколки те в одно
В Чашу-Души, Кто Кровь нальёт Вино
Кружит над ней уж в небе Чёрный-Ворон

До слепоты глаза её клюёт
По каплям из Души-Вен Кровь он пьёт
Ей демоны поют Предсмертным-Хором

1
По выженной пустыне отчаянья
Бежит Агарь, с ней отрок Измаил
Ей было предназначено изгнанье
Взмолилась, Ангел к ней проговорил

Не бойся, что скажи с тобой Агарь
Бог слышит, вопиёт отрок от жажды
Произведёт народ он, смелый и отважный
Построит город-кладезь, камень и Алтарь

Так до сих пор от века и до века
Народ стремится, поклониться в Мекку
Со всей земли, пустынники спешат

Они ведь тоже дети Авраама
Когда-же оставляют закон данный
Не зная Бога, странствует Душа

2
Не зная Бога странствует Душа
Дорогой предкновений и сомнений
С трудом даётся каждый новый шаг
К Горе Заповедей и изменений

Ступает странник, зной преодолев
Долина униженья и позора
Бескрайне простилается пред взором
Но он прощён, он силен, смел как лев

Ямы страстей, соблазнов на дороге
Оковами греха избиты ноги
Но праведник семь раз падёт и встанет

Другие путники, через туман и льды
Шли тут, и он смотря на их следы
Ищет воды родник, подобно лани

3
Ищет воды родник подобно лани
И проявляет в поиске усердье
Кладёт он вехи добрыми делами
Ведь праведник исполнен милосердья

А нечестивый ищет своего
Пропитанный судом и клеветой
Захвачен ленью или суетой
Не замечает больше никого

И мир его в своё болото тянет
На похоти и зависти аркане
Всю жизнь ходя по лезвию ножа

Стремясь к богатству остаётся нищий
Напрасно в мире он успеха ищет
Нет ничего там, кроме миража

4
Нет ничего там кроме миража
В словах, свобода, равенство и братство
Марионетками на привязи лежат
Окованные в долговое рабство

Там с каждой транспоранта полосы
Зовут вас к справедливости и чести
Но если те слова понять и взвесить
То врядли вес их выдержат весы

Ведь если серп и молот взять из грязи
С суконным видом, да в калачны князи
И гимны петь на множестве наречий

То можно жизнь счастливую прожить
И в сторону Писанье отложить
Разбившись об Скалу Противоречий

5
Разбившись об Скалу Противоречий
Скрижали первые, Плод Божьего Перста
Их Моисей нёс людям Междуречья
Закон Любви дать в разум и уста

Народ избрал себе Тельца Златого
Бог знал, от злата счастия не будет
Но и сейчас, к деньгам стремятся люди
Принебрегая сутью Божья Слова

Там под Скалой Завета, Слова Камень
Безумцев попираемый ногами
Скрижалей память, до сих пор лежит

Когда на деньги только упованье
И не на Слове Бога основанье
Осколками распалась Душа-жизнь

6
Осколками распалась Душа-жизнь
Божий Народ рассеян по Планете
Внимательней взгляни и осмотрись
В каждом стране есть Авраама дети

Они светильники Закона для людей
Они учителя, они пророки
Люди без них не знали бы о Боге
Источник, они мудрых всех идей

От самого начала Бытия
Исход Народа созерцаю я
Из Вавилона и Египта он бежит

Крича их гонят, «Нам ваш род не нужен»
Поэтому вся мудрость их жемчужин
Разбросана, среди песков лежит

7
Разбросана, среди песков лежит
Душа упавшая вниз, молнии иголкой
Хрустальной чашей, брошеная жизнь
Разбилась об Материю в осколки

Душа оделась в Тела оболочку
Материя безмолвно ожила
Во всё живое, Жизнь-Душа вошла
Став Светом, и над тьмой поставив Точку

Едема Сад, Душ вечная мечта
Творенья совершенства красота
Вот снова, ночь собой приносит вечер

Соединив в Себе Отца и Сына
Душа желает снова быть Единной
Но кто-же её склеит и залечит

8
Но кто-же её склеит и залечит
Мою разбитую, изломаную жизнь
Священник зажигает в Храме свечи
Каплями слёз по свечам, воск бежит

Велик Бог милосердия дарами
Как мал я перед Истиной большой
Словам Еванглии, внимаю всей душой
В молчании склонясь пред Богом в Храме

Вкушаю от Христова Тела-Хлеба
О как давно я на Причастьи небыл
Из Чаши пригубляю я Вино

Но сердца Чаша у меня разбита
Стекают слёзы тихо по ланитам
Кто соберёт осколки те в одно

9
Кто соберёт осколки те в одно
Остатки Истины, среди Учений ложных
Кто сможет прорубить в стене Окно
Чтоб правды Свет, неправду уничтожил

Рожденье, Детство, Отрочество, Юнность
Прошли в исканиях познанья Света-Сил
Ища, до дыр подошвы износил
Но так и не сумел найти Премудрость

Бьюсь головой я об Незнанья-Стенки
Хочу увидеть Истины-Оттенки
Но видно смертным это не дано

Врата Едема намертво закрыты
Кто-ж даст вкусить мне Знанья-Плод сокрытый
В Чашу-Души, Кто Кровь нальёт, Вино

10
В Чашу-Души, Кто Кровь нальёт, Вино
И кто даст мысли, в Разум-Человека
Кто отворит в его главу Окно
Наполнит Веденьем из Будущего-Века

Кто человек? И что есть в челове?
Громко вскричу, отчаянно и слёзно
Пройду-ли Терни я и выйду к Звёздам
Иль в Изумруд-Травы войду навеки

Я удивлён, что это слышу я
Из дома, где живёт моя семья
Полились звуки, Панихидным-Хором

А в отблесках луны и звёзд огней
Могилы холмик, гроб засыпан в ней
Кружит над ней уж в небе Чёрный-Ворон

11
Кружит над ней уж в небе Чёрный-Ворон
И мысли чёрные в главе её кружат
Она собой отображает Город
В котором все проклятью подлежат

Народ мой, убегай из её плена
Ведь разрушенье ей предречено
Ей имя Вавилон, наречено
Исчадье-Ада, Извращенья-Пена

В ней слышатся ругательства и стоны
И как Ниневии, пророк Иона
Последний шанс, Господь ей Бог даёт

А нет, то участь ей Иезавели
И Чёрный-Ворон, прилетев к её постели
До слепоты, глаза её клюёт

12
До слепоты, глаза её клюёт
Ворон, предвестник голода, несчастья
Душа желает хлеб и питиё
Плоть вожделенно жажде сладострастья

И одержав победу над Душой
Плоть оскверняется в беспечной неге
Ослеплена, пустив греха побеги
Плоть растлевает организм свой

Душа без хлеба чахнет и слабеет
И кровь как прежде, тело уж не греет
Лишь только слёзы отчаянья льёт

А Ворон-Смерть, когтями впившись в плечи
Намеренно желая изувечить
По каплям из Души-Вен Кровь он пьёт

13
По каплям из Души-Вен Кровь он пьёт
Жестокий чёрный ангел героина
Своей рабыне он покоя не даёт
Начав с малейшего, кончает дозой львинной

И в его плен попавшая Душа
Дойдя до состояния предела
Готова расплатиться своим телом
Пред каждым, кто ей даст на один «Шат»

Но как ничтожны наслаждения прихода
Ну а потом, боль, судороги, рвоты
И униженья стыд, в желании повтора

Съедают заживо её плоть Страсти-Черти
И слышит, как лежа на Одре-Смерти
Ей демоны поют Предсмертным-Хором

14
Ей демоны поют Предсмертным-Хором
Но сил набравшись поднялась Агарь
И основала там Священный Город
В пустыне Чёрным-Камнем лёг Алтарь

Род Измаила и Агари век за веком
Перед Аллахом в страхе предстоят
И Херувимами по всей земле стоят
Свершив паломничество раз в Святую Мекку

К себе стал строже каждый пилигрим
Сын Авраама, страж Закона, Херувим
Часть неотемлимая, Храма созиданья

Испить Воды Живой, ты в Мекку поспешай
Чтоб не блуждать тебе, усталая Душа
По выженной пустыне отчаянья.

15 Магистрал (Ключевой Сонет)
По выженной пустыне отчаянья
Не зная Бога странствует Душа
Ищет Воды родник, подобно лани
Нет ничего там кроме миража

Разбившись об Скалу-Противоречий
Осколками распалась Душа-жизнь
Разбросана среди песков лежит
Но кто-же её склеит и залечит

Кто соберёт осколки те в одно
В Чашу-Души, Кто Кровь нальёт Вино
Кружит над ней уж в небе Чёрный-Ворон

До слепоты глаза её клюёт
По каплям из Души-Вен Кровь он пьёт
Ей демоны поют Предсмертным-Хором.

…

http://stihi.ru/2007/11/18/1782

Сверкая молнией из глубины созданья (Форма стиха Секстина)
(Sergei Polischouk 02/18/2007,sergei@ptd.net)

1
Сверкая молнией из глубины Созданья
Премудрость Истины, стремительным Лучём
Спустилась от Престола Созиданья
Тьму рассекая пламенным Мечём
В Гармоньи Милости и Силы Основанья
В Вечного Царства двери, став Ключём

2
Глубины Бездны отворив Ключём
Из мрака выводя на Свет, Созданья
Поколебав земное Основанье
Пронзает разум, Истины Лучём
И Обоюдным Словом, как Мечём
Тленной Материи разрушит Созиданье

3
Творец, Причина и Начало, Созиданья
«Да будет Свет», сказал и стал Ключём
Живой Воды, а ангела с Мечём
Поставил Он у каждых Врат Созданья
Нас достигая Истины Лучём
Заложил для Вселенной, Основанья

4
Вот человек, во прахе Основанья
Венец творенья и печать Созданья
Пронзённый молнии прозрения, Лучём
Сам стал детям и дверью и Ключём
Цели держась, потомства Созиданья
Смерть побеждая, размножения Мечём

5
От корня Слова отсечён Мечём
Как зданье без каменьев Основанья
Не может цели осознать Созданья
В рассеяньи ждёт Храма Созиданья
Став для других, примером и Ключём
В Вечную Жизнь, правды горя Лучём

6
Иерусалим, сойдя с Небес, Лучём
Блистает, и Словес Мечём
Разрубит занавес познания, Ключём
Струилась от Скрижалей Основанья
Премудрость Истины Престола Созиданья
Сверкая молнией из глубины Созданья.
 
…

Соединяют нас Невидимые Нити - dcclxxxviii Вике
http://stihi.ru/2024/07/09/6320

Соединяют нас Невидимые Нити,
Души Осколки соберу в Одно…
На Перепутье я или на Перепитьи,
Увы Познать мне было не дано…
От лет минувших чувствую Усталость,
От будущего мало чего жду…
Любовь вдали, до боли Сердце сжалось,
Опять один на Лунный Свет иду…

Познать себя, понять Первопричину,
Окна и двери в Душу затворить…
Как сложно «настоящим» быть Мужчиной,
Но Жизнь одна и значит надо Жить…
Годы идут и Волосы седеют,
Я Истины свободу ощутил…
От Тяжкой Ноши телом я худею,
О Плоти мыслить, Дух мне запретил…

Бездомен я, ищу Душе Жилище,
Страдая Плотью укрепляю Дух…
Не суждено мне Счастья в Жизни Личной,
Овцу Заблудшую ищу я как Пастух…
Когда-ж Она прижмётся ко мне Грудью,
Когда-же скажет, «Вот Я вся Твоя»…
На перекрёстке выбираю Путь я,
Познавший Суть и Смысл Бытия…

Любовь моя, за что такие Муки,
Продрог я до Костей без Теплоты…
В Молитве к Богу простираю Руки,
Помню как обо мне Молились Ты…
Как сложно мне понять, где мой Удел,
От Череды лишений Проклят Путь мой…
Я получил не то что я хотел,
Увы Извилист Путь мой, не прямой…

Виктирия, я Зубы сжал до Боли,
Шесть Лет прошло, мел нами Океан…
Не по своей, а лишь по Божьей Воле,
Смогу я погасить Души Вулкан…
Шесть лет Свеча томительно горит,
Отпрянул Опалённый Мотылёк…
О многом Расстоянье говорит,
И Бездна чувств куда тебя вовлёк…

Тая Надежду в Сердце на Соитие,
От глаз чужих тебя я оградил…
Война, какое страшное событие,
Война в Душе, сражаться нету сил…
Безвольно опускаю вниз я Руки,
Безволие, таков мой здесь Удел…
Вином не омрачаю сердца муки,
Я заслужил не то что я хотел…

От понимания затмились Сердца Вежды,
Я Плод Познанья Истины вкусил…
Я верю, не погаснет Луч Надежды,
Я получил не то что я просил…
Где Веры незначительная Пристань,
В Ладье Любви плыву в Край Неземной…
И верю что Лилит с Душою чистой,
В Пламени Рыжем явится за мной…

Во мне Адама Ветхо топят Воды,
Божий Закон Пророчит Моисей…
Текут Минуты, Дни, Недели, Годы,
Господь. сквозь Сито, Душу мне просей…
Не Альфа я увы и не Омега,
И нету избавления от Уз…
Тропу шесть лет я посыпаю Снегом,
И сыплю Соль, авось не подскользнусь…

В Завете Новом Вечное Блаженство,
На Пире Брачном Воды и Вино…
Слово Одно приводит к Совершенству,
Но Имя Сущего Познать мне не дано…
Нагорных Слов Мотив я повторяю,
Молитва, Пост, Светильник под Плащём…
У Древа Жизни Посох я внедряю,
О Благодать, Иисусом я прощён…

Путь м Истине, Затерянные Тропы,
В Трёх Соснах я увы блуждать устал…
Томится Одисей без Пенелопы,
Имя Марии на его Устах…
Не скрыть ему Пяту от Ахилеса,
Кружась поёт об этом Насреддин…
Я Гриб нашёл блуждая возле Леса,
Как много Женщин, я всегда Один…

Уметь сдержать в себе порывы Гнева,
Молчать, перед Всевышним преклонясь…
Молчанием влекла Адама Ева,
В молчаньи обретаю с Богом  Связь…
Нельзя винить других перед Народом,
Нельзя Роптать неся свой Тяжкий Крест…
По Дну идя, или идя по Водам,
Не забывать, что Иисус Воскрес…

День Солнечный встречаю, «Воскресенье»,
Водой омыты преждние Пути…
Снимая Паутины Наважденье,
Я Странствую, мне Вдаль нужно идти…
Цыганский Хор поёт мне под гитару,
Друиды молча у Крестов стоят…
Построен Новый Рим после Пожара,
Нерон иль Пётр в этом виноват?

Я на Замок закрою свои Вежды,
У Плача Стен смеётся Царь Земной…
И в Полумраке тлеющей Надежды,
Иуды Ящик был всегда со мной…
Я с Верой жду Даров и Приношений,
Похоть и Страсть взбурлили мою Кровь…
Омыл я Дух от прежний Согрешений,
Виктория, в тебе моя Любовь…

Покров Всевышнего отбрасывает Тени,
Я в Храм войду и встану меж Колонн…
Любимая, рождённая ты в Пене,
Познай как пахнет мой Одеколон…
Ты Девственность хранишь Семирамиды,
Согнуты Гроздям Висячие Сады…
Забуду Боль, прощая все Обиды,
Чтоб Афродитой чистой стала ты…

Нимрод на Башне выглядит нелепо,
В процессе все смешались Языки…
Святые Мощи дремлют в Центре Склепа,
Я жду твоей косания Руки…
Смиряя Гордость, Брёвна в Плот слогаю,
На берегу Камыш и Комары…
Из Недр Бездны, бесов извергаю,
В Воде стою, жду Утренней Жары…

Я создан из Молекул Водорода,
Вода во Вне, внутри меня Вода…
Подчинена, Кротка моя Природа,
И это длится многие Года…
Лишь Ты Одна, хранила мои Тайны,
Шесть лет с тобой Душою близок я…
Пусть Внешний Мир обманчив, Зазеркальный,
Родная мне Моя Виктория…

Испепелён мной избранный Покой,
На Ветви Слов нанизываю Фразы…
Я не позволю Сердцу быть с Другой,
Я Заземлён, Я Проводник в Три Фазы…
Ах до чего-же я Сенти-Ментален,
Влюблённость Детская, Такой вот мой Каприз…
Любовь и Смерть, Две Стороны Медали,
Я Вверх карабкался и снова падал Вниз…

Как Ночь тоха, Луны лишь Половина,
Ты Половина Сердца Миего…
Я Страсть и Похоть утоплю в Глубинах,
Любить Себя порой сложней всего…
Мерцают Звёзды, Капли Слёз Мерцают,
Уже не Отрок я, не Юноша давно…
И пусть меня в Народе порицают,
Любви Взаимной мне не Суждено…

От Платонической бреду до Безответной,
В Храме Любви есть Восемь Этажей…
С Тобой Одной я заключил Завет Мой,
Мне Крыши Храма не достичь уже…
Алхимия Словестных Сочетаний,
Бездна в Ответ Взглянула на меня…
Я Человек, Венец Творца Созданий,
Проходит Ночь, дождусь Начала Дня…

Глубины Мудрости Софии лишь Подвластны,
Писал об этом в Песнях Соломон…
Взываю к Богу, Эхом вторит Глас Мой,
Шерсть на Росу ложу как Гедеон…
Я как Иона, Пребываю в Рыбе,
А Рыба-Кит, Она Всегда в Воде…
Я Имя Начертал на Твёрдой Глыбе,
Имя Отца Забытое везде…

Соеши ко мне Любимая, спеши,
Не Омрачай Лицо Чёрной Вуалью…
Эту Задачу нужно Разрешить,
Пока Мой Молот не упал на Наковальню…
В Трёх Сиснах Заблудиться так легко,
С Восходом Солнца, Путь возму На Север…
Там встречу Тех, Кто Наш Хранит Покой,
Там Мы с Тобой, Предстанем Перед Всеми…

Мы к Жатве подготовим Урожай,
Овец Пасти будем на Пажити, на Злачной…
Любить меня и Верить Продолжай,
Отметим Дату Нашей Ночи Брачной…
И пусть Судьбы Завертит Колесо,
Пусть Инь и Янь Меняются Местами…
Шесть Лет промчались мимо будто Сон,
Но Связь Любви осталась Между Нами…

Как Бренен Мир и Короток Наш Век,
Дети, Родители, Листва, Стволы и Корни…
Любимая, я просто Человек,
Который Любит Размышлять о Горнем…
Плети Косу, чтоб я Её Расплёл,
В Порядок приведи Своё Убранство…
Сокровище, что я в Тебе Обрёл,
От Перемен Приводит к Постоянству…

Пусть Всё Проходит, Старцы Говорят,
Господь Тебе Воздаст за Всё Сторицей…
Ны Все Мгновения Любви Поставим в Ряд,
В Стране в Которой Станешь Ты Царицей…
Пусть «Не От Мира» Царствие Твоё,
Дорогу в Рай Проложим от Эдэма…
Где Пан Напиток Виноградный Пьёт,
Где в Звуках Лир Сверкает Диадема…

Под Песню Флейты я Пустился в Пляс,
Под Звуки Труб Застыл у Ерихона…
Под Топот Кокесниц и Копьев Лязг,
Осознаю, что Плоть моя Греховна…
Я Пересёк Однажды Рубикон,
Теперь Живу Как Заниво Рождённый…
Где Милость, Благодать и где Закон,
И где Талант, что мной Приобретённый…

Не весело мне Жить в Сём Мире Внешнем,
Внутренний Мир Заполнен Пустотой…
Одену Разноцветные Одежды,
Посох в Руке. Иди Вперёд Не Стой…
Возвесели Мой Дух, Души Отрада,
Чей Голос мне Настойчиво Твердит…
Меж Листьев Яблони и Гроздей Винограда,
Душа как Птица в Небеса Летит…

Я Отшлифую Каменные Грани,
Мрамор Сверкнул Зеркальной Белизной…
Но Грудь Мою Копьё Солдата Ранит,
А вдруг «Всё Это» было не со мной…
Я Покоряюсь Числам Пифагора,
В Пещере я Прикованный к Стене…
Душа моя Исполненя Позора,
Сократ в Скезах Спускается ко мне…

Платони Аристотель «Часто Спорят»,
В Словах Их Суть и Смысл Бренных Дней…
Господь Позволь с Тобой «Ходить по Морю»,
Храни меня когда «Пойду за Ней»…
Идущим Воереди я Подражаю,
Вникая в Ритм Фраз пишу Куплет…
Успею-ль выйти в Поле к Урожаю,
Пока не Куплен Мной к Тебе Билет!

…

Иммануил Кант - Этика
https://youtu.be/GjXBOyAOiy0?si=0P9SAe8_ZgAJ8uqW

Фридрих Ницше
https://youtu.be/I2yVb_Tc2gs?si=SyWTp_2D24HBKjSI

Владимир Соловьёв - Отец Русской Христианской Мысли
https://youtu.be/UGDrWYHI1c8?si=KIwB4qMsxmYO6Xhq

Поиски Истины в Эпоху Реформации
https://youtu.be/zl_pBRSfDuE?si=GD7rfJkNtHkwN4f1