На досуге

И увидел

Ты любуешься закатом,
я любуюсь на тебя.
Мне, конечно, всё понятно, –
Оля, ты моя судьба!

Посмотрела на окошко.
Глянул в очи я твои
и увидел: в них дорожка
вьётся к сердцу от любви.

Кинув взор на отраженье.
Душу, сердце леденя,
и моё воображенье
молвит: “Смотришь на меня!”

Бросила свой взор на звёзды,
будто расцвели цветы.
Тайнами предстали грёзы –
в Душу проникаешь ты.

В ней ты остаёшься, Оля,
в вечность со стихом вошла.
Общая связала доля
нас… О! как она мила!

Смотришь ты на шелест листьев,
предстаёт он тишиной.
Даже осень та, что злится,
вдруг становится весной.


Полоса

Разрисованный стою я молча –
процедура длится два часа.
Я поджаренный как рак иль сочень,
как на выстойке стою – овца.

Мне пошевелить нельзя рукою,
краска вдруг расплещется на мне,
а строка бежит вновь за строкою,
оседает в памяти на дне

и заиливается в песне смысла,
тело размягчают мазью-грусть,
мысли растекаются, зависли
в круге стянутым жгутом и пусть

повисят до новой процедуры,
что начнётся через полчаса.
Испишу кило макулатуры,
раз пошла такая полоса.


На досуге

Отрицанье в отрицанье
не ко времени лежит.
И как будто порицанье
в слове яростно дрожит.

Ординарность ординарна –
перехлёст понятий в ней.
Всё на Свете, всё попарно
с пересчётом трезвых дней.

На досуге без досуга –
интересный вздох ночи
под влиянием испуга,
Тютчев крикнул мне: “Молчи!”

Но молчанье – одичанье,
навевает грусть оно.
Нет, не золото молчанье,
а как старое вино.

Раздражая поражает
настроением своим
и порою всех сближает,
лишь к лицу оно двоим.