О том о сём... 5

А прогоним-ка ещё разок этот фрагментик

Женщина (просыпаясь с блестящими слезами).

Я видела ужасный сон,
как будто бы исчезла юбка,
горами вся покрылась шубка
и был мой голос унесён.
И будто бы мужчины неба
с крылами жести за спиной
как смерти требовали хлеба.
Узор виднелся оспяной
на лицах их.
Я век не видела таких.
Я женщина! – я им сказала
и молча руки облизала
у диких ангелов тоски,
щипая на своей фигуре разные волоски.
Какой был страшный сон.
У меня руки и ноги шуршали в страхе.
Скажи мне Бог к чему же он.
Я мало думала о прахе,
подумаю ещё.

Фомин.

Подумай, улыбнись свечой,
едва ли только что поймёшь.
Смерть это смерти ёж.

Женщина.

Слаб мой ум,
и сама я дура.
Слышу смерти шум,
говорит натура:
все живут предметы
лишь недолгий век,
лишь весну да лето,
вторник да четверг.
В тщетном издыхании
время проводя,
в любовном колыхании
ловя конец гвоздя.
Ты думаешь дева беспечно,
что всё кисельно и млечно.
Нет дева дорогая,
нет жизнь это не то,
и ты окончишь путь рыгая
как пальмы и лото.

Недурно было бы прихватить и строки перед (о женщине-цветке, садящейся на ночную вазу), но удовлетворимся этим.
Пойдём вразброд.
Подумай (о прахе), улыбнись свечой…
Введенский (на пару с Хармсом) одно время увлёкся Пастернаком. То ли всерьёз, то ли…

Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.
Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.
И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.
Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

А вот и нет. «Зимнюю ночь» Борис Леонидович пишет в 1946-м. Введенского угомонили (существа с оспяным узором на лицах) в декабре 1941-го. Поэмку свою (КВБ) он лепит в 1931-м…
А если – наоборот?! Если это Пастернак так кивнул «поклоннику»?
«Ночь» написана в 46-м. Впечатана она в роман «Доктор Живаго» в 1958-м…

Сюжетно связано с эпизодом, в котором раскрывается поэтическое призвание главного героя романа, и закладываются основные сюжетные линии. Строка «Свеча горела» рассматривалась автором в качестве возможного названия самого романа. Стихотворение развивает русские литературные традиции и традиции народной песни. Имеет притчевый подтекст с евангельской символикой. Семантика стихотворения строится на противопоставлении образа горящей свечи стихиям и хаосу, преодолении смерти и воскресении.

В общем, стихотворение – знаковое во многих отношениях и в проекции на образ А.В. многое навевает.
Однако, что там было ещё в 1926-м? При «контакте» Александра и Даниила с Борисом. А было послание с приложенными стихами. В альманах «Узел». Письмо сохранилось, стихи – увы!
Письмо…

Уважаемый Борис Леонтьевич, мы слышали от М. А. Кузмина о существовании в Москве издательства «Узел».
Мы оба являемся единственными левыми поэтами Петрограда, причем не имеем возможности здесь печататься.
Прилагаем к письму стихи, как образцы нашего творчества, и просим Вас сообщить нам о возможности напечатания наших вещей в альманахе Узла или же отдельной книжкой. В последнем случае можем выслать дополнительный материал (стихи и проза).
Даниил Хармс
александрвведенский
3 апр<еля> 1926. Петербург.

Б.Л. с «единственно левыми» (гмм… – левые!?) связываться не захотел. А стихов (потерянных) жалко.
Да. В КВБ Фомин (вероятно, Введенский) дважды обращается к назвавшему его Морем Стиркобрееву (принимающему на пирушку гостей): «Боря». А по тексту Стиркобреев у нас кто?!  – Пётр Иванович. Шутят ребята, в переляк: «Здравствуй, Боря» – «Здравствуй, море».
А если «Боря» – к Пастернаку?!
Пирушка, конечно, ещё та! Сборище мертвецов. Или – почти. Так и все мы (здесь) – приговорённые на казнь. Отчего-то бал у Воланда вспомнился…
Хотя у Введенского происходящее напоминает пир Валтасара (а слегка и тот, что во время чумы – у Сергеича, с председателем Вальсингамом).
Н-да…
Дружок Введенского и Ювачёва (Хармса) Яков Друскин, к моей досаде, пир Валтасара в комментариях к поэме обыгрывает.

Я.Д.: Валтасар – сын последнего вавилонского царя Набонида. Книга пророка Даниила (5) содержит описание «пира Валтасара», на котором он получил пророчество о гибели Вавилона.

Так, Друскин – о своём (на своём языке). А я – о своём…
По самому тексту КВБ Валтасар ведь тоже упоминается. Но, вроде, как с указкой на Фомина

Девушка.

Мужчина пахнущий могилою,
уж не барон, не генерал,
ни князь, ни граф, ни комиссар,
ни Красной армии боец,
мужчина этот Валтасар,
он в этом мире не жилец.
Во мне не вырастет обида
на человека мертвеца.
Я не Мазепа, не Аида,
а ты не видящий своего конца
идём со мной.

Эта она Девушка) к Эф (собственно, Фомину) так обращается, когда оба собираются идти смотреть казни.
А Друскин напомнил, что «пир Валтасара» заимствован из Книги пророка Даниила (однако же – не Хармса).

О Вавилоне у меня не раз встречалось (и с сериалом «Вавилон Берлин» – ждём продолжения! – и с Борей Г.), но на кой я его притянул в позавчерашнем стишке!? К «данайцам-дачникам» Карпеца…

Закон, что дышло, а язык –
И вовсе помело.
И кто еси тот Змиев сын?
Чей гибнет Вавилон?!

А стишок-то этот я сварганил лишь в преддверии перехода к Введенскому. И «Кругом возможно Бог» к этому моменту я никак не перечитывал! И Даново колено с Даниилом (ни с пророком, ни с помершим в психушке «Крестов» Хармсом) не сопрягал.
А-ся-сяй… Чур меня!
Однако, вернёмся.
А к чему?! К тому, что Стиркобреев – возможно, и Пастернак. С коим Введенский тяжбу-«дуэль» по жизни разводил. В поэмке-то Фомин со Стиркобреевым вовсю собачатся-дуэлятся.
Поскольку Введенский как-то перекликается с Хлебниковым (заумью), можно напомнить и о несостоявшейся дуэли последнего с вызвавшим его Мандельштамом. Который как-то (не более того) перекликается с Пастернаком.

«Дуэль… Между нами – поэтами»

Усадьба ночью, чингисхань!
Шумите, синие берёзы.
Заря ночная, заратустрь!
А небо синее, моцарть!
…………………..
Пусть сосны бурей омамаены
И тучи движутся Батыя,
Идут слова, молчаний Каины, –
И эти падают святые.
(В. Хлебников)

За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей, –
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей:
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей...
 (О. Мандельштам)
------------------------------------------

«Усадьба ночью чингисхань!» –
Кондовой Азией дохнуло.
В собольи жаркие меха
Степей сибирских запахнуло
Былинный эпос.
Мандельштам
Бросает Виктору перчатку.
А на Крещатике каштан
Зацвёл черёмухой курчаво.
И заратустрится заря
В Ярилицу, в день Красной горки.
И хлеб пасхальный для мирян
Не сладким кажется, а горьким.
(9.04.2015)

Проехали (со «свечной улыбкой» и Пастернаком).
Смерть это смерти ёж.
Здравствуй, Вожык! Опять – к тебе.
Образ-то (у А.В.) – точнее, формула – загадочный. Если уже без нашей считалочки.
Как хочешь, так и понимай. Не слабше, чем тот Потец.
По ходу (после этих слов Фомина) Женщина кажет: Слышу смерти шум.
«Смерти шум» – понятно. Голос самого нутра-натуры.
А Смерти ёж?! Гммм… Ёж Смерти, да ещё, как сама Смерть. В смысле, что у Смерти тьма игл-иголок-копий? И на какой гвоздь она тебя подсадит, не так уж и важно…

В тщетном издыхании
время проводя,
в любовном колыхании
ловя конец гвоздя.

Ну, это – слишком гладко.
А если… Смерти-ёж превратить просто в «смердёж»?!
Уже в последнем пассаже поэмы:

Лежит в столовой на столе
труп мира в виде крем-брюле.
Кругом воняет разложеньем.
Иные дураки сидят
тут занимаясь умноженьем.
Другие принимают яд.

Про воняющую на столе чашку пепла было и в самом начале. О «пахнущем могилой» вспоминали выше (с Валтасаром).
И в словах Сучки Венеры

Поганое довольно стало тело.
Щетиной поросло, угрями.
Я воздух нюхаю ноздрями
Не нравится мне мой запах

После которых (слов) тут же Вбегает мёртвый господин. Ну, эти «вбегания» там совершаются регулярно.

И будто бы мужчины неба
с крылами жести за спиной
как смерти требовали хлеба.
Узор виднелся оспяной
на лицах их.
Я век не видела таких.
Я женщина! – я им сказала
и молча руки облизала
у диких ангелов тоски

А это – никак к знаменитому месту о сынах Божиих, входивших к дочерям человеческим

Когда люди начали умножаться на земле и родились у них дочери, тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал. И сказал Господь Бог: не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками сими, потому что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет. В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди (Бытие 6:1-4).

Толкования этого незабвенного фрагмента здесь касаться не будем (вариаций – предостаточно, с учётом разных планов в «нелинейности»). К «атлантистам-дантистам» ложилось… Это – чтобы Карпецу скучно не стало.

1.06.2022