Кладовщик

Он был один.
Не жаловал обновки.
Сперва работал даром, то есть,  за гроши.
Не поддаваясь больше на уловки, устроился хранителем кладовки
в надёжной маркированной тиши.
Стандартная работа – всю неделю:
счета-фактуры, чеки,  «Один-эС».
На полках эльфы в дудочки свистели в пыли замысловатой канители, служил им домом карандашный  лес.
Вахтёрша-жаба шила розы в пяльцах, рогатый жук  в подсобниках служил — изображал заправского страдальца — рюмашку дёрнуть шёл за гаражи.
За окнами  тягучая заря  —
лиловая, лимонно-голубая.
Шли октябри, апрели наступали,
бежало время, проще говоря.
Работа шла – оклады, спец.оклад, стройматерьялы – брус, шпатлёвка, трубы.
Начальники менялись раз в декаду, а наш сидел всегда. 
Теперь – в кротовой шубе.
Безукоризненный. Всё строго.  В аккурат.
Зимой отчёт, а пик продажи в лето. На прочую муру ложил он вето.
Очки, брюшко', но всё без лишних трат.
Сползали с крыши ледяные шельфы, капель впадала снова  в колдовство.
Не прячась за тюки, порхали эльфы.
Весна причиной, только и всего.

Она была светла и ела мало:
белки, жиры, но больше – углеводы.
Летело время, проходили годы,
менялась неудача на успех,
сменялся смех на новые печали.
В скорлупке грецкой раньше был орех, потом – её малюткою качали (теперь в ней мелочей ненужных уйма).
Дюймовочка — то сватовство, то бегства, то балы.
Со временем  — уже чуть больше дюйма, и платья понемногу сделались малы.
В цветочном царстве тоже: жизнь — не мёд.
Устав от всех беспечных вечно лиц, не получался сказочный полёт, и утомил порядком пустомеля-принц.
Он до сих пор над клумбою снуёт, с плодов подкисших соки отжимает.
Не нужен ум тому, кто без забот.
Надежды нет, и чувства умирают.

Он отъезжал с Центрального  вокзала.
Пыхтел, потел, к вагону шёл вдоль бровки.
Не на курорт. Начальство приказало. Карьерный рост, и плюс командировки.
Вагон купе. Попутчик — Серый Крыс.
За чаем потянулись разговоры.
Откуда-то  винцо и рюмочки взялись.
На запад — «фирменный» и, безусловно, «скорый».
О женщинах. Но это после дел.
Когда разлито было по последней.
О маленькой, но гордой и не бедной
рассказывал попутчик как умел:
Ушла от эльфа на исходе лета,
не струсила, умеренна, скромна.
Читает чертежи, считает сметы,
не курит, не галдит, не пьёт вина.
Я сунулся. Она мне отказала.
Работает. Забот — невпроворот.
Дюймовочка сама. Но толку мало.
Какой-то был в её воспоминаньях Крот.

Он вздрогнул. Вспомнил всё и удивился. Не мог на полке ночь никак заснуть.
А поезд мерил рельсы и катился.
И эльфы в дудки по углам не забывали дуть.
К утру, уставший как варёный овощ, сошёл на станции Забытое Ничто.
Нет смысла возрождать былых чудовищ.
Собою проще — стало быть —  кротом.