От рабочих перелётов бьющих злым прострелом

От рабочих перелётов,
Бьющих злым прострелом в срань,
Сковородкина, с чего-то,
Сильно тянет на Кубань.

В тихий быт родной станицы,
Где почти прижился он,
Где есть речка, чтоб подмыться,
Если вставит кто пистон.

Где не смотрят косо-хмуро,
Как те ненцы-тундрачи,
Где коль всадит казацюра,
Так башкой не покрути.

Подтянул он ягодицы,
Уж в салоне красоты,
Ему шняга только снится,
Весь отбился от писды.

Привстает чуть-чуть огарок,
Лишь когда в дупло ебут,
Встала дыбом его шмара:
«Ах ты ёпанный кугут.

Думаешь сарай построил,
Так мне лезти под бычка?
Сам иди, вставай меж стойл,
В позе пьяного торчка.

В мои годы мне негоже,
Гнуться сукой без любви,
Вот как позвоню Антоше,
Или, хочешь как, еби».

Ультиматум фуем в горло,
Тут слезой не прошибёшь,
Эко как её распёрло,
Самой страшною из рож.

И с оказией, однако,
Делать пирсинг уж привык,
Подвинтил он эскулапу,
И сказал ему: «Старик,

Тайну я тебе открою,
Не смотри на рыжий лик,
И очко, всё в геморрое,
Закати шары в язык.

Достает писда трусами,
Всё снимай их да еби,
Между нами, петухами,
Окажу ей знак любви.

Уж одно ей моё жало,
Как слону чертополох,
Всё ебливой жабе мало,
Всё б совала между ног».

И уже в вооруженье,
Сковородкина встречать,
Вышло гребли населенье,
Животина вся и плядь.

Вечер, полный самогона,
Хмелем в ночку снизошёл,
И, в приезда знак, без стона,
С понтом, Лену он припёр.

В нос селёдкою пахнуло,
Но ему не привыкать,
И, раскрыв ебыльник снулый,
Просипел: «Куда совать?».

«Озверел, писдюк помалу,
Уж писды не различишь?
Счас получишь по епалу
И на коврик загремишь».

И по шее оплеуха,
Сразу делу помогла,
Хороша любовь под мухой,
Сиська, писька, все дела…

Даже если по иному,
Разница невелика,
Было б хорошо другому,
От подруги до дружка.

И всосался смачным всхлипом,
Чморик в пьяную манду,
Изошла Алёна криком:
«Ой, меня иль я ебу?»

Чуден как язык с шарами,
Как вибрирует в писде,
Уж куда нам с писюнами,
Достает метла* везде.

Все ей складочки доступны,
Ты, подруга, не визжи,
Кто приехал? С фуем трудно,
Но как чешет точку Джи.

Заслюнявил это тело,
Сковородкин всё ж не зря,
Кончил махом в это дело,
Из носу течёт сопля…

Ну Алёнка наседает,
Злой наседкой на лицо,
От удушия кончает,
писдолиз своим перцом.

И на издыханья вздохе,
Вглубь писдищу прострелил,
Языком, в любовном соке,
И упал на пол без сил.

Раздражённою коровой,
С топчана встает она,
Где достать ей фуй здоровый,
Иль хотя писюна?

За полночь, уж спит Крыловка,
Хоть и есть кого будить,
В день приезда всё ж неловко.
До чего ж в писде зудит…

Замычал в сарае Бяшка,
Встрепенулась шкурой вся:
«Ах ты милый замарашка,
Вот в простое где мудья».

И с писдой, в одной сорочке,
С куском хлеба: «Бяша, Бяшь –
Прёт в бычку без заморочки:
«Подержаться за фуй дашь?»

Тот жуёт, ему не жалко,
Раззадорился лишь чуть,
Между ног такая палка,
Стала Ленка, книзу грудь.

Бык нюхнул, раздулись ноздри,
Без раздумий сиганул,
Хрустнули епёны кости,
Брызнул в стены жидкий стул…

Через время лишь очнулась,
Долго по говну ползла,
До дому, где ужаснулась:
«Слава жопе, выжила-а».

Сдали Бяшку на котлеты,
Сковородкин настоял,
Ленка кичится корсетом,
Позвоночник одичал.

Чмошник снова улетает,
Беспокойный, как всегда,
Но ему не изменяют,
В отпуску её писда.

Терапевты ходят часто,
Корректировать корсет,
И она, с прокисшим счастьем,
Всем им делает минет.

А Колёк, в краю оленей,
Разгружает стройотряд,
Он там извращений гений,
Уступает всем подряд…

Жизнь кипит, в девизе старом,
И повсюду, и везде…
P.S.
А нам что? Да хоть задаром,
Да хоть фуем по писде.