Дрогнула дорога да вскрикнул в испуге пешеход

"ТрАву кушали, век на щавеле,
Скисли душами, опрыщавели,
А ещё вином много тешились,
Разоряли дом, дрались вешались!"
(В.Высоцкий)

"Я приехал в Петербург, вышел из вагона, пошел по вокзалу: здесь, в Петербурге, было как будто еще страшнее, чем в Москве, как будто еще больше народа, совершенно не знающего, что ему делать, и совершенно бессмысленно шатавшегося по всем вокзальным помещениям. Я вышел на крыльцо, чтобы взять извозчика: извозчик тоже не знал, что ему делать, - везти или не везти, - и не знал, какую назначить цену.
- В Европейскую, - сказал я.
Он подумал и ответил наугад:
- Двадцать целковых.
Цена была по тем временам еще совершенно нелепая. Но я согласился, сел и поехал - и не узнал Петербурга.
В Москве жизни уже не было, хотя и шла со стороны новых властителей сумасшедшая по своей бестолковости и горячке имитация какого-то будто бы нового строя, нового чина и даже парада жизни. То же, но еще в превосходной степени, было и в Петербурге. Непрерывно шли совещания, заседания, митинги, один за другим издавались воззвания, декреты, неистово работал знаменитый "прямой провод"  - и кто только не кричал, не командовал тогда по этому проводу! - по Невскому то и дело проносились правительственные машины с красными флажками, грохотали переполненные грузовики, не в меру бойко и четко отбивали шаг какие-то отряды с красными знаменами и музыкой...
Невский был затоплен серой толпой, солдатней в шинелях внакидку, неработающими рабочими, гулящей прислугой и всякими ярыгами, торговавшими с лотков и папиросами, и красными бантами, и похабными карточками, и сластями, и всем, чего просишь. А на тротуарах был сор, шелуха подсолнухов, а на мостовой лежал навозный лед, были горбы и ухабы. И на полпути извозчик неожиданно сказал мне то, что тогда говорили уже многие мужики с бородами:
- Теперь народ, как скотина без пастуха, все перегадит и самого себя погубит.
Я спросил:
- Так что же делать?
- Делать? - сказал он. - Делать теперь нечего. Теперь шабаш. Теперь правительства нету.
Я взглянул вокруг, на этот Петербург... "Правильно, шабаш". Но в глубине-то души я еще на что-то надеялся и в полное отсутствие правительства все-таки еще не совсем верил.
Не верить, однако, нельзя было.
Я в Петербурге почувствовал это особенно живо: в тысячелетнем и огромном доме нашем случилась великая смерть, и дом был теперь растворен, раскрыт настежь и полон несметной праздной толпой, для которой уже не стало ничего святого и запретного ни в каком из его покоев. И среди этой толпы носились наследники покойника, шальные от забот, распоряжений, которых, однако, никто не слушал. Толпа шаталась из покоя в покой, из комнаты в комнату, ни на минуту не переставая грызть и жевать подсолнухи, пока еще только поглядывая, до поры до времени помалкивая. А наследники носились и без умолку говорили, всячески к ней подлаживались, уверяли ее и самих себя, что это именно она, державная толпа, навсегда разбила "оковы" в своем "священном гневе", и всё старались внушить и себе и ей, что на самом-то деле они ничуть не наследники, а так только - временные распорядители, будто бы ею же самой на то уполномоченные...

(И.Бунин.
"Окаянные дни" 1918 год)

Даже не знаю, следует ли ко всему этому что-то добавлять, как-то комментировать?!
По моему - всё настолько ясно, полно и вполне конкретно изложено, что нет надобности пояснять!
Более того, та самая , "хребтовая", ключевая бунинская фраза: "Теперь делать нечего - теперь шабаш!", настолько актуальна, свежа и применима к сегодняшней ситуации в России, что диву даёшься бунинскому предвидению и пророчеству!