Иисус, трагедия

                Великому А. С. Пушкину,
                намеревавшемуся написать
                маленькую трагедию "Иисус",
                посвящаю я своё скромное
                сочинение.
                автор


                ИИСУС

                трагедия


                Пилат же написал и надпись, и поставил на кресте.
                Написано было: Иисус Назорей, Царь Иудейский...
                Первосвященники же Иудейские сказали Пилату:
                не пиши: Царь Иудейский, но что Он говорил:
                Я Царь Иудейский.
                Пилат отвечал: что я написал, то написал.
               
                Евангелие от Иоанна               

               

               
                СЦЕНА I

                Тайная Вечеря
                2 апреля 33 г
               
Иерусалим. Большая верхняя комната в доме приверженца Иисуса.
На столе блюдо с традиционным ягнёнком «песахом» (пасха),
глиняные тарелки с опресноками и с горькими травами, кувшины
с вином и с водой, кубки.
Иисус и его ученики возлегают на низких ложах по тогдашнему
обыкновению: Иоанн Зеведеев рядом с Иисусом, Симон Пётр —
напротив Него; поблизости находится и Иуда Искариот. Вокруг
расположились все остальные из двенадцати учеников Иисуса.

                Иисус

                Сегодня, накануне Пасхи светлой,               
                Великим я желаньем возжелал
                Хлеб преломить и кубок пить заветный
                В кругу друзей, которых Бог послал.
                Недолго я ещё останусь с вами
                И заповедь вам новую даю:
                Друг друга возлюбите вы сердцами,
                Как я любил вас прежде и люблю.               
                И по тому узнают в мире этом
                Вас - истинно мои ученики,
                Когда увидят, что любовь, как светом
                Наполнит взгляд ваш чистый, без тоски.
                Я в мир вас отпускаю голубями.
                Несите слово верное моё,
                И много там неправд случится с вами,
                И много бед неверие прольёт:
                Вас предадут и в суд, и в бичеванье,
                И поведут к властительным царям,
                Но дух Отца, что пребывает с вами,
                Сам даст ответ, — что будет мудр и прям.
                Настанет время — брат пойдёт на брата,
                А сын отца и мать своих предаст.
                Придёт за всё нескорая расплата,
                Но по делам Бог каждому воздаст.
                Вы будете гонимы и презренны,
                За имя ненавидимы моё,
                Но будте вы тверды душой смиренной -
                Так Новый Мир из мрака восстаёт.
                Я в Старый Мир с добром вас посылаю.
                Его творите. Помните при всём:
                Кто с верой в сердце путь пройдёт, пылая, -
                Всё претерпевший, — будет и спасён.

Иисус поднимается с ложа и подаёт знак ученикам наполнить чаши.
Подняв наполненную вином чашу, начинает произносить благодарственную
молитву и пасхальное славословие, которые все повторяют за ним:

                Благословен Ты, Бог, Господь Вселенной,
                Создавший виноградный плод лозы.
                Будь славен Ты за этот Свет нетленный,
                Что отразит свет утренней росы.
                И всякий день Твоё мы славим Имя:
                Будь славен Ты во веки всех веков,
                Будь в сердце нашем Ты всегда в помине
                И исцели нам душу от грехов.
                Благословен будь ныне Ты и присно,
                К нам милостью Своею не остынь.
                Тебя вовек мы славим бескорыстно.
                Бессмертный Бог, помилуй нас! Аминь!

Выпив вино, все принимаются за пасхальный ужин, поют псалмы и
переговариваются между собой. Иисус печально обводит взглядом
всех своих учеников.

                Иисус
               
                Не вы ли все, те самые Двенадцать,
                Которых я избрал в ученики?
                Но, час настал, и должен я признаться:
                Не все верны и мне душой близки.
                Не долго быть ещё, друзья, мне с вами.
                Лишь до исхода нынешнего дня.
                Печаль мою не выразить словами -
                Один из вас предаст на смерть меня.

Все тотчас смолкают и вскакивают после этих слов в ужасном
смятении и переглядываться. Начинается ропот. Все обращаются
в недоумении к Иисусу и друг к другу:

                Иаков Зеведеев

                Скажи, Учитель, разве то возможно?
                Ужель, я тот — кто это совершит?
                Быть может, Ты сказал неосторожно.
                Возможно, что иное  — то гласит?

                Варфоломей

                Мы день за днём с Тобой ходили верно,
                Твоих речей внимая глубину.
                О, как могла проникнуть в души скверна?
                Пускай в одну, — лишь только и в одну!

                Симон Кананит

                Не я ли, Равви, подлый твой предатель?
                Ведь сам твои я видел чудеса!...

                Андрей

                Не я ль предам? Не приведи, Создатель!
                Пусть молнией сразит меня гроза!...

Приглушённый шум наростает. Слышатся только голоса учеников,
задающих неизменные вопросы: "Не я ли, Господи?", "Не я ли, Равви?"
Неизвестность томит Петра. Не выдержав, он делает знак Иоанну
Зеведееву, возлежавшему рядом с Учителем, чтобы тот спросил,
кто предатель. На вопрос Иоанна Иисус чуть слышно отвечает:

                Иисус

                Один из вас, со мною тут присущих,
                Кого я и сейчас не оттолкну;
                Один из вас, со мною здесь ядущих,
                Хлеб обмакнув, кому я протяну.

Заметив это, но, не слыша сказанного, к нему вместе с другими
приближается раздираемый противоречивыми чувствами Иуда
Искариот и тоже осмеливается задать тот же вопрос:

                Иуда Искариот
 
                Скажи и мне: не я ли это, Равви?
                Душа моя смятением полна.
                Мне тяжело — не выразть словами, -
                Как будто вдох прервала мне волна.
                Так, словно кто-то силою незримой
                Меня толкает к пропасти на край
                И силой злой, ничем не оборимой,
                Влечёт меня. Ты только знак подай!

                Фома

                Быть может — я? Но как мне в то поверить,
                Что я могу Учителя предать?
                Не подойду, клянусь, я даже к двери!
                Я не приближусь, - чтоб вовек не встать!

                Иаков Алфеев

                Я — прежде  мытарь , Равви, но с грехами,
                Ты знаешь, что покончил уж давно.
                Не дай мне Бог, то видеть даже снами,
                Что я предам - ужель, мне суждено?

Иисус пристально смотрит в глаза Иуде Искариоту, обмакивает
кусок опреснока в блюдо с соусом из горьких трав и подаёт ему.
Тот берёт его неуверенно дрожащей рукой.

                Иисус

                Что делаешь, то делай поскорее.
                Так поспеши и не томи меня.
                Уж скоро небо в дымке заалеет,
                И солнце встанет, свет зари маня.
                Иди, верши, что должно совершиться,
                Что суждено — я должен испытать.
                Уж скоро защебечут утром птицы,
                И я не должен этот час проспать.

Иуда опускает глаза, отворачивается и идёт по направлению к
выходу. Подойдя к двери, он оглядывается и пристально смотрит
на Иисуса. Взгляды их встречаются и Иуда скрывается за дверью.
Все подумали, что Учитель послал Иуду, который был их казначеем,
купить ещё чего-то для стола.

                Иуда Фаддей

                Куда Ты, Равви, шлёшь Искариота?
                Имеем мы довольно для стола.
                Ужель, ты в недостатке видишь что-то?
                Или вина запасница мала?

                Иисус
               
                Довольно здесь вина, но не такого,
                Для Чаши той, что мне подаст Отец.
                Иуда же доставит мне иного, —
                Что принесёт назначенный венец.
                Свершится всё, как сказано в Писаньи:
                Сын Человеческий уходит так,
                Как писано судьбой в предначертаньи,
                Как ожидает Человека Враг.
                Свершится так, но горе человеку,
                Тому, кто то предательство вершит.
                И, лучше б, не вступая в жизни реку,
                Ему бы не родиться и не жить.

                Пётр
               
                О, Господи, ты в глубине печали!
                Причины нам неведомы её.
                Прощанием слова твои звучали.
                Ужель, печаль в ту Чашу мы нальём?
                Куда идёшь ты? Дай ответ нам, Равви!
                Не покидай нас, Истиной маня.
                Куда уходишь? — Знать мы это вправе,
                Коль нас оставишь ты с рассветом дня.


                Иисус

                Куда иду я? — Нет туда и входа.
                На том кресте нет места для двоих.
                Куда иду? - Придёшь, - спутя, ты, годы.
                Придёшь и вспомнишь о словах моих.

                Пётр

                Куда пойдёшь — туда и я с тобою!
                Готов в тюрьму я и на смерть идти.
                Я душу положу и сердце не укрою,
                Так не сойду я с верного пути!

                Иисус
               
                Ах, Пётр, Пётр, ты меня тревожишь,
                А, между тем, ты должен дальше жить.
                Ты говоришь, что душу ты положишь?
                Не то, — что суждено тебе свершить.
                Ещё не пропоёт петух с рассветом,
                Как трижды отречёшься от меня.
                Я истинно реку тебе об этом,
                Так говорю, лишь искренне любя.
                Так говорю я. Но, друзья, довольно:
                Все соблазнитесь нынче вы во мне -
               «Без Пастыря, как овцы вы привольно
                Рассеетесь в духовной слабине».
                Всё будет так. Не терпит только время.
                Уже идёт тот, кто меня предаст.
                Но позабудем мыслей тёмных бремя
                И проведём достойно этот час.

Иисус поднимается с ложа, берёт в руки опреснок и произносит
над ним, подняв глаза к небу:

                Благословен Отец, Господь Вселенной,
                Создавший Хлеба взрощенную Плоть;
                Создавший Хлеб, что в жизни нашей бренной
                Воспоминаньем крошит свой ломоть.

Отламывает куски от опреснока и раздаёт их ученикам
 
               Возьмите и ядите — это Тело —
               Моё, за вас ломимое, друзья;
               Так впредь и продолжайте это делать,
               Тем — поминайте в думах вы меня.

Берёт кувшин с вином, наполняет «общую чашу благодарения».
Отпивая глоток из неё, передаёт ученикам, которые тоже
пьют, передавая по кругу.

               А это — Чаша Нового Завета,
               Завета, что  рождается в Крови.
               В ней в каждой капле — солнца блики света,
               В ней — Веры луч, прощенья и любви.
               Возьмите, пейте то вино из чаши.
               То — Кровь моя и Новый мой Завет,
               За все грехи излитая за ваши,
               Что в суете рождались прошлых лет.
               За многих тех — грешившых, кровь пролита,
               За тех — кто жил и будет дальше жить.
               Той кровью будут все грехи их смыты —
               Тем искупленье смогут заслужить.
               Отныне, говорю я без опаски,
               Настал мой час —  я больше не таю —
               Взамен старозаветной ветхой «пасхи»
               Себя я на закланье отдаю.   
               Встречая Пасху Нового Завета,
               Из чаши пейте кровь мою в вине.
               Творите так и помните при этом —
               То Поминаньем будет обо мне.

Чаша Благодарения проходит весь круг учеников и, опустошённая,
опускается на стол

                Иисус

               Теперь пора на гору Елеона.
               Так поспешим же в Гефсиманский сад
               Под лунный свет на плеск ручья Кедрона
               Сквозь звоны несмолкающих цикад.

Иисус выходит в дверь и ученики устремляются за ним


                СЦЕНА II

Ночь. Полнолуние. Иуда Искариот стоит перед дворцом
первосвященника Каиафы на восточном склоне горы Сион


                Иуда Искариот


               Ночь так глуха, мертва и безнадёжна.
               Что ж медлю я, в сомнениях стою?
               Душа полна тоскою невозможной
               Как будто перед бездной на краю.
               Сомненье — зверь безликий и опасный            
               Мне когти запускает глубже в грудь.
               В Иисуса верил, видно, я напрасно —
               Не тот он для спасенья выбрал путь.
               Так верилось, что близится свобода,
               Свобода здесь от римского орла.
               Свобода голубого небосвода,
               Что нам навек от пращуров дана.
               Так верилось, но, видимо, впустую.
               Три года мы уж следуем за ним.
               Вступили на тропу мы роковую —
               Был он и почитаем, и любим.
               Так было много веры и сомнений:
               Мессия ли ведёт нас за собой?
               Мы не внимали разным толкам мнений,
               Но не всегда в душе царил покой.
               И чаще всё к нему мы приступали:
           — Доколе будешь души ты томить?
               Коль ты — Мессия, то скажи, чтоб знали
               И о тебе могли провозгласить. —
               Но никогда не отвечал он прямо:
           — Не верите? А я вам говорил —
               И повторял с улыбкою упрямо —
               Отца дела всегда лишь я творил.
               Люд приходил и уходил, смущаем,
               И говорил — Не тот ли он Иисус,
               Отца и мать которого мы знаем? —
               Лукавый не вводи нас во искус!
           — Что добрым может быть из Назарета? —
               Так даже говорил Варфоломей,
               И были все смущаемы при этом -
               Скользил в словах тех искуситель-змей.
               Тут многие Иисуса покидали -
               Неверием наполнились сердца,
               И только мы, Двенадцать, шли с ним в дали,
               И я решил держаться до конца.
               Спросил тогда он, взгляд его был светел:
           — А не хотите ль тоже вы уйти? —
               Молчали все, и Пётр за всех ответил:
           — Ты - Жизни Свет. К кому же нам идти? —
               Но время шло и я, глупец последний,
               Увидил столько всяческих чудес,
               Что ране мог бы то почесть за бредни,
               Те, что во снах приносит часто бес!
               Увидел я вдруг чуда исцелений -
               Прозревших смех, немых оживший хор,
               И Лазаря Святое воскрешенье -
               Так я уверовал в Мессию с этих пор!
               Я помню, как кричали — Сын Давидов,
               Сын Божий, милуй Милостью меня!
               И отвечал он со смиренным видом:
           — Будь исцелён - ты Верой спас себя. —
               С такой он Верой принят был в народе,
               Что хоть сейчас бы стать ему вождём
               И всякий был как самострел на взводе,
               И всяк мечтал — На смерть мы с ним пойдём —
               Сомнений больше нет, что он Мессия,
               И Царство Божье он построит здесь!
               Но дни за днями быстро проносились,
               И не случалось большего наднесь.
               Речами непонятными смущая,
               Он не скрывал воззренья своего:
               Что не на мир он Царство возглашает,
               И — не от Мира Царствие его.
               Нет, так нельзя, решил я, размышляя.
               Что проку, что скрывается Иисус?
               Его столкну я с этой "волчьей стаей", —
               Что властвует. Победы я дождусь.
               Сомнений нет — Мессии быть у власти!
               Его на трон хитро я возведу.
               Не ждут первосвященники напасти,
               К которой я их тайно подведу.
               Пусть думают, что — предаю Иисуса,
               А я его лишь сделаю Царём.
               И своего в том Царствии добьюсь я:
               Владыка — Он, я — казначей при Нём.
               Простит ли он мне мнимую измену?
               Должно, простит. Он сам учил прощать.
               На трон взойдя, ужель он перемену
               В судьбе своей сумеет отрицать?
               Он высоко над нами вознесётся
               Царь Иудейский, Назорей Иисус!
               И от него народ не отречётся,
               И к славе той я тоже прикоснусь.
               Да будет так — Аминь! Но всё ж — довольно.
               Уходит время. Случай нас не ждёт.
               Я слишком размечтался тут привольно,
               А звёзды в небе уж наперечёт.

Иуда приближается к воротам дворца первосвященника Каиафы
Навстречу ему из темноты выступают два охранника

               1-й Охранник

               Остановись! Не подходи, убогий.
               А то тебя пощекочу копьём.
               Не обивай светлейшие пороги
               Ты ночью тёмной, так же как и днём.

               Иуда Искариот

               Здесь ждут меня. Скорее доложите:
               Иуда с вестью важною пришёл.

               1-й Охранник

               О, Бог Ты мой! Судеб Ты всех Вершитель,
               Кого Ты к нам заблудшего привёл?

               2-й Охранник

               Забыл ты Каиафы приказанье?
               Придёт Иуда в неурочный час,
               Так тотчас же к нему без колебанья
               Его вести вдали от зорких глаз.

               1-й Охранник
    
               (смутившись)

               Тогда спеши. На страже тут я буду.
               Не мешкая его к нему веди.
               Покараулю тут один, покуда
               Спокойно, как я вижу, впереди.

2-й Охранник вмести с Иудой скрываются за воротами дворца Каиафы


                СЦЕНА III

2-й Охранник и Иуда входят в залу во дворце Каиафы

                2-й Охранник

                Останься здесь и подожди с терпеньем.
                С докладом к Каиафе поспешу.
                Ночной покой не нарушай движеньем —
                Лишь об одном настойчиво прошу.

Удаляется. Проходит некоторое время и появляется первосвященник
Каиафа в сопровождении охранника и храмовых служителей.

                Каиафа

                Какую весть ты мне принёс, Иуда,
                Что среди ночи разбудил меня?
                Уж верно, не обычная причуда
                Задолго подняла до света дня?

                Иуда Искариот

                Я не посмел бы сон твой потревожить,
                Когда б на то я не имел причин.
                Не терпит время. Запоздаем, может,
                Коль надолго затянешь ты почин.
                Похоже, собирается сегодня
                Иисус здесь Царство Божье возгласить.
                Его поддержат тысячи — не сотня!
                Ужель, ты это хочешь допустить?
                Ты знаешь сам: народные волненья
                Сметают всё, как бурный взрыв волны.
                Так, пламенем охвачены, поленья,
                Уже потухнуть больше не вольны.
                Ещё недолго и уже Мессия,
                Которого восславят все Царём,
                Взойдёт на трон, прославленный вития,
                Которого уже давно тут ждём.
                Да, он —  Мессия. Вспомни исцеленья.
                Прозренье Лазаря ты вспомни, наконец.
                Кому ж народ, во славу всех знамений,
                Преподнесёт свой Царственный Венец?

Выслушав Иуду, Kaиафа несколько минут вышагивает в раздумьи,
затем останавливается, взглянув на того

                Kaиафа

                Тебя я понял. Подожди снаружи.
                С тобой я прикажу послать отряд.
               
Иуда, поклонившись, удаляется  и скрывается за воротами

                Kaиафа

                Вот так, внезапно, слух толпы досужей
                Приносит вмиг  проблем насущных ряд.
                Иисус опасен. Ведь за ним, пожалуй,
                Пойдёт, в Мессию верящий народ.
                Но что нам принесёт поход тот шалый?
                Что он народу точно принесёт?
                Кровавый след оставит Рим вторженьем
                И вновь к своей нас власти приведёт.
                Народ нас будет славить поношеньем,
                Наш избранный, и славный наш народ!
                Что ж, будет так — спасёмся от Мессии,
                На крест его скорее возведём.
                Сын непорочной, как гласят, Марии,
                Ты за народ сведёшь с судьбой расчёт.

Повернувшись резко к ожидавшим его приказаний служителям
храма, говорит голосом, не терпящим возражений:

               Собрать тотчас, не медля ни мгновенья,
               Старейшин всех, служителей, рабов.
               Не терпит наше дело промедленья,
               Быть должен каждый к выходу готов.
               Предупредите римского трибуна:    
               Прошу когорту я прислать солдат.
               И пусть поможет Рима нам Фортуна,
               Которой нынче каждый будет рад.
               Вы тут ещё? Скорее исполняйте
               Здесь мною вам расписанный приказ!
               Но быстро и без шума. Это знайте.
               Судьба страны решается сейчас!

Все мгновенно разбегаются для исполнения приказа

               
               СЦЕНА IV

Гефсиманский сад. Иисус в сопровождении всех учеников,
беседуя с ними, приближаются к входу в сад.

                Иисус

               Скажите: за кого я почитаем,
               И кем слыву в народной здесь молве?
               Так за кого ж, народом признаваем,
               Я числюсь здесь в подлунной синеве?

               Иоанн Зеведеев

               Одни рекут: Креститель Иоанн ты,
               Другие говорят —  ты Илия.
               
               Иаков Алфеев

               Иеремией — кем-то был тут зван ты.
               А кто-то, — за Пророка чтёт тебя.

              Иисус
              (усмехнувшись)

              Был Илия — его тут не признали
              И сотворили, что хотели с ним.
              Креститель пал, как жертва острой стали.
              И вот сейчас — я так же стал гоним.
              А за кого же вы меня считали,
              Когда внимали Слово вы моё,
              Когда со мной годами вы блуждали,
              Снимая на ночь бедное жильё?

              Симон Пётр

              Мессия — ты, Сын Господа Живого!
              И наше место рядом лишь с тобой.

              Иисус
              (торжественно)

              Блажен же будь, Симон, ты, бар-Иона,
              Навек теперь мы связаны судьбой.
              Тебе не плоть и кровь Ответ открыли,
              А мой Отец, Который в небесах.
              Отныне обретёшь ты Духа Крылья,
              Что понесут как чёлн на парусах.
              Отныне, Пётр, так быть тебе Скалою,
              Которую не свергнуть Сатане,
              На коей Церковь я свою построю.
              Отца восхвалят там, пришедшего во мне.
              От Царствия Небесного вручаю
              Тебе ключи  — навек их отдаю.
              Коль скажешь на земле — я запрещаю  —
              Запрещено то будет и в Раю.
              Коль разрешишь ты волей — той, что свыше,         
              То разрешится также в небесах.
              И будет власть твоя всего превыше,
              Царя в веках на вечности часах.

Обращается ко всем своим учениикам-апостолам

              Хотел бы дать вам многие признанья,
              Что не под силу вам понять теперь.
              Но Он придёт — Дух Истины Познанья
              И распахнёт вам в истину ту дверь.
              Недолгой быть беседе под луною,
              Ибо князь мира близок уж совсем.
              Нет у него здесь власти надо мною,
              Но не уйдёт отсюда он ни с чем.

Ученики, войдя в ограду сада, стали располагаться на отдых

              Иисус

              Останьтесь здесь, а я уйду в глубь сада
              С Отцом поговорить наедине.
              Но проважатых взять с собой мне надо —
              Покойней так мне будет в тишине.
              Прошу Петра последовать со мною,
              А с нами Иоанн пускай идёт,
              И пусть Иаков будет за спиною.
              Теперь пора — и время нас не ждёт.

Иисус удалятся в глубину Гефсиманского сада в сопровоздении
Иоанна, Петра и Иакова. Отойдя на почтительное расстояние
от оставшихся учеников, Иисус оборачивается и некоторое время
смотрит пристально на сопровождающих его. Лицо его опечалено
и весь его облик выражал безмерную муку.

              Иоанн
              (испуганно)

              Учитель, что случилось вдруг с тобою?
              О, сколько муки вижу я в глазах.
              Ты бледен так, что даже под луною
              Лицо твоё бледней её впотьмах!

              Иисус

              Душа, душа моя скорбит смертельно.
              Побудьте здесь и бодрствуйте со мной.
              Печаль и боль жгут сердце беспредельно
              И силы нет сказать о муке той.
              Не покидайте вы меня в смятеньи —
              Молитесь здесь и бодрствуйте хоть час,
              Чтобы не впасть нам духом в искушенье.
              Плоть немощна, лишь дух поддержит нас!

Подав знак ученикам оставаться на месте, Иисус удаляется от
них на расстояние брошенного камня, в изнемозжении падает
со стоном, зарывшись лицом в траву. Затем медленно встаёт
на колени и поднимает истомлённое лицо к небу.

              О, Авва, Отче, всё Тебе возможно!
              Ту Чашу пронеси, минуй меня —
              Страданий Чашу мне принять так сложно
              Из рук Твоих, к устам своим клоня.
              Не потому прошу Тебя об этом,
              Что — я хочу. Того — ведь хочешь Ты!
              И воля не моя — Тебе советом.
              Ведь помыслы Твои всегда чисты!
              Но плоть моя так страждет невозможно
              В предчувствии страданий без греха!
              Отец, дай согрешить мне хоть подложно,
              Чтоб осознать — в чём совесть так глуха.
              Дай осознать греха мне пониманье,
              Тогда на смерть смелее я пойду,
              Когда пойму греховное то знанье —
              За что готовы мучаться в аду?
              За что — виновные себе готовят плаху,
              Вступая на преступную тропу?
              Ужели, жизнь и душу так, с размаху,
              Бросают палачу здесь под стопу?

Внезапно надолго смолкает, задумавшись над сказанным им

              Прости, Отец, за эту слабость духа.
              Я постигаю тех — кого спасу.
              Хочу понять, услышать — хоть в полуха,
              Тех — чей я крест на гору понесу!
              Коль смерть моя им станет искупленьем
              За все грехи, что пращуры несли,
              То, Боже мой, прими тут без сомненья
              Меня в ладони жертвою любви!

Иисус, встаёт и, ободрённый общением с Богом, подходит к спящим
ученикам и обращается к Петру

              Симон, ты спишь? — Не мог ты даже часа
              Пободрствовать и поддержать меня.
              Но, час настал, и, не сомкнувши глаза,
              Мне жить осталось лишь остаток дня.

Пытается также разбудить Иоанна и Иакова

              Вставайте и молитесь! Что ж вы спите?
              Встаёт заря, рассвет свой не тая.
              И близок тот  — кого незванным ждите,  —
              Тот  — кто идёт, чтобы предать меня.

Разбуженные ученики поднимаются, полусонно озираясь. В это
время сад озаряется факелами и фонарями. Появляется римский
трибун с солдатами, а за ними — вооруженные храмовые служители

              Иисус
              (выступая навстречу)

              Кого вы здесь во тьме ночной искали?
              Не я ли тот  — кого взыскались вы?
              За кем пришли под звон булатной стали
              Вы под покровом лунной синевы?

              Римский трибун

              Здесь ищем мы Иисуса Назорея,
              Который должен дать суду ответ.
              Схватить немедля, дан приказ, злодея,
              Пока зарёй не пробудило свет.

              Иисус

              Я есмь, — кого искали вы, блуждая,
              Под кронами серебряных олив.
              Я есмь, — за кем в погоне ваша стая,
              Клинки под лунным светом обнажив.

Иудейская стража, услышав ответ Иисуса священной формулой имени
Божия: «Я есмь (Сущий)», указанного в Писании, шарахается
в сторону и на мгновенья замирает. Вперед протискивается Иуда,
обещавший дать знак, чтобы при аресте в ночном саду не произошло
ошибки.

              Иуда Искариот

              Приветствую тебя, мудрейший Равви!
              Позволь мне поцелуй запечатлеть.
              Как ученик, на то всегда я вправе,
              Когда тебя могу я лицезреть!

              Иисус
              (пристально смотрит Иуде в глаза)

              Вот для чего явился ты, Иуда.
              Меня ты поцелуем предаёшь,
              Но только вот вошла в тебя откуда
              Такая беззастенчивая ложь?

Кладёт руку на плечо Иуды, продолжая смотреть ему в глаза
долгим укоряющим взглядом, и тот, потупив взор, медленно
опускается на задрожавших ногах перед ним на колени, опустив
глаза. Стража, вышедшая из оцепенения, окружает Иисуса и
собирается схватить его.

              Пётр Симон
              (выхватывает спрятанный под плащём меч)

              А не ударить ли мечом в защиту,
              И уберечь Учителя от бед?
              Рассеем всех, кто собран в эту свиту -
              То лучший будет, думаю, ответ!

Взмахивает и бьёт мечём, но удар выходит неловким, и Пётр
только отрубает ухо первосвященнического раба Малха.

              Иисус
              (заметив, что и другой из сопровождавших его учеников
              пытается достать меч из-под плаща и присоединится к Петру)

              Оставьте это всё! Довольно будет!
              Поднявший меч - погибнет от меча.
              Спасёт меня Отец и не осудит,
              Коль запрошу я помощь сгоряча.   
              Ужель вы мните - не смогу теперь я
              Отца тут о защите умолить?
              Лишь попрошу и Ангелов здесь перья
              От крыльев вмиг как снег начнут парить.
              Мне ангелов двенадцать легионов
              Представит Отче, только вопрошу.
              Мечи вложите, не творя уронов.
              Ужели в час последний согрешу?
              Ужель, мне чашу, что Отец подносит,
              Отринуть прочь — из страха не испить?
              Как сбудутся Писанья, что доносят:
              Всё будет ТАК — тому ТАК точно быть!

Усмехнувшись, обращается к тем, кто пришёл схватить и арестовать
его, и медленно проходя перед ними, вглядывается в лица, глаза
которых пытаются уйти от встречи с его взглядом

              Как будто на разбойника вы вышли,
              Вооружившись, чтобы взять меня.
              Уж не от страха ль вы пришли к той мысли?
              Я здесь один — весь перед вами я!            
              Под звон мечей и кольев перестуки
              Пришли сюда, крадясь в ночи как тать.
              Не потому ль дрожат так ваши руки,
              Что некуда от совести бежать?
              Ведь каждый день сидел я с вами в храме
              И вас учил всегда при свете дня.
              Что ж вдруг случилось в эту ночь меж нами,
              Что подняли вы руки на меня?
              Но, ваше время нынче тьмой объято,
              И, ныне, — власть имеют силы Тьмы,
              Что не пойдут вовеки на попятный,
              И лягут за неправду здесь костьми.
               
            
              Римский трибун

              Довольно слов. Очнитесь, ротозеи!
              Как знать, — зачем он это говорит.
              Хватать его да и вязать скорее,
              Покуда небо свет не озарит.

Подаёт знак римским солдатам и те, набросившись на Иисуса, грубо
скручвают его и, связав верёвками, уводят из Гефсиманского
сада и в сопровождении всей толпы. Чуть погодя за ними
последовали Пётр и Иоанн Зеведеев на безопасном расстоянии


               СЦЕНА V
             3 апреля 33 г

Большой зал во дворце первосвященника Каиафы. Каиафа и Малый
Синедрион, состоящий из 23 священников и старейшин, собрался
здесь. Перед ними стоят двое, лжесвидетельствующие о вине
Иисуса Назариянина, который тоже находится в зале

               1-й Лжесвидетель

               Мы видели всё этими глазами
               И слышали тот самый разговор,
               Когда он проходил с учениками,
               На Храм бросая свой нечистый взор.

               2-й Лжесвидетель

               Один из них спросил: "Скажи, Учитель,
               Не правда ли, прекрасен Божий Храм?
               Велик в нём воплощеньем Вседержитель —
               Так мощно он вознёсся к небесам!"

               1-й Лжесвидетель

               А Назорей в ответ ему с укором:
              "Смотри на эту мощь и удивись —
               Руинами она предстанет скоро,
               Но будь спокоен. С этим ты смирись.
               Я камня здесь на камне не оставлю,
               Который бы не опрокинул вниз,
               Тем Веру в русло новое направлю —
               Она дохнёт как свежий, лёгкий бриз."

                2-й Лжесвидетель

                Он говорил:"Я Храм сей рукотворный
                Сотру во прах и снова возведу.
                В три дня я подниму его упорно
                И по ступеням я в него войду."

               Каиафа

               Так, стало быть, — вы слышали то точно,
               Что подстрекал Иисус разрушить Храм?

               1-й Лжесвидетель
               (рассмеявшись)

               Иначе, — как понять? Там стены прочны.
               Как одному там обратить всё в хлам?

               (заметив грозный взгляд Каиафы, обрывает смех)

               Прости, святейший, этот смех невольный,
               Но — одному не справиться за век!

               Каиафа
               (раздражённо взмахивает рукой)

               Подите прочь. Услышал я довольно,
               Что донести мог честный человек.
               
Оба лжесвидетеля, поклонившись, немедленно уходят, а Каиафа
приближается к Иисусу

                Каиафа

                Что ж ты молчишь? Не слышал ты, ужели,
                В чём обвиняли здесь тебя они?
                Мы все теперь здесь истинно прозрели  —
                Мятеж готовил ты все эти дни!
               
Иисус по-прежнему продолжает молчать, не произнеся ни слова.
Каиафа приходил во всё большее раздражение. Обвинение, что
Иисус обещал «разрушить храм рукотворный» были явно недостаточным
для осуждения, тем более для ходатайства перед Пилатом о
смертной казни
               
                Каиафа
                (почти кричит)

                Тебя Живым я Богом заклинаю  —
                Скажи открыто, что Мессия ты!
                Ты ли Христос, кого так ожидают,
                Сын Божий  — порожденье Чистоты?

                Иисус

                (поднимает глаза на твёрдо смотрит на Каиафу)

                Ты  — так сказал. Скажу я даже боле:
                Да, я есмь тот, кто ныне, возлюбим,
                Воссядет в небесах по Божьей Воле  —
                Узрите одесную рядом с Ним.

Услышав такие слова, Каиафа разодрал на себе одежду, как это
делали в горе или, услышав кощунственные речи, и, повернувшись
к священникам и старейшинам Синедреона, закричал в лицемерном
ужасе:

                Каиафа

                Какой же нужен нам ещё свидетель?
                Вы слышали ужасную хулу?
                Замараны и Бог, и добродетель.
                Ужель простим проступки эти Злу?
                Какую ж кару заслужил несчастный,
                Кто Сыном Бога объявил себя?
                Не станем мы, взирая безучастно,
                Терпеть хулу, Всевышнего любя.
                На страже Веры мы стоим бессменно
                И защищать её нам не впервой.
                Чего достоин Назорей презренный,
                Сын плотника Иосифа простой? 

Среди  священников и старейшин начинается шум и смятение. Многие,
по примеру Каиафы, тоже раздирают на себе одежды. Слышаться крики
в толпе Синедреона

                1-й Старейшина

                Побить камнями непременно надо
                Его за богохульство в тот же час!

                2-й Старейшина

                Смущал речами он всё Божье стадо,
                Теперь он к нам явился без прикрас!

                1-й Священник

                Повинен смерти за слова такие,
                Которые грешно нам и слыхать!

                2-й Священник

                За речи эти дерзкие, лихие
                Предать суду и нынче же распять!


Каиафа однимает руку, призывая всех к спокойствию и порядку

                Каиафа

                Довольно шума. Здесь нет разных мнений.
                Виновным нами признан Назорей.
                В том, как я вижу, нет у вас сомнений.
                Ведём его к Пилату на заре.
                Пусть римский суд вершит над ним расправу,
                А нам, как вам известно, дан запрет
                И не имеет власти здесь по праву  —
                Архиерейский слать на смерть Совет.
                Пусть до утра Иисус тут пребывает,
                А поутру в Преторию наш путь.

Обращается к Иисусу Назариянину:

                Увидишь сам, как скор там суд бывает.
                Твоя вина — уж ты не обессудь.

Все расходятся и охрана уводит Иисуса


               СЦЕНА VI
               

Раннее утро. Крепость Антония примыкающаяя к северо-западному
углу Иерусалимского храма. Здесь расположилась претория
наместника Иудеи прокуратора Понтия Пилата. В центре крепости
обширный плац, куда входит первосвященник Каиафа в сопровождении
Ханана, своего тестя, влиятельного бывшего первосвященника,
священников и старейшин Синедреона. За ними стража ведёт
связанного истерзанного и избитого Иисуса.
Следом появляется огромная толпа народа. Слышится сдержанный гул
возбуждённой толпы. Навстречу им из внутренних покоев на площадку,
возвышающуюся над плацем, выходит Понтий Пилат.

               Понтий Пилат

(говорит, усмехнувшись, указывая на избитого Иисуса Назорея)

               Я вижу, что судебного решенья
               Не ждали вы и был ваш суд так скор.
               К чему ж мой суд, все эти промедленья,
               Коль сами вы решаете свой спор?
               Что за вина лежит на Человеке,
               Которого втащили вы сюда?
               Должно быть вспять повёрнуты им реки,
               И вам вослед спешит уже вода?

               Каиафа

(недовольный насмешливым тоном Пилата)

               Не будь злодей он, не было б причины
               Его представить тотчас пред тобой.
               Он ложные ученья нёс в общины,
               Смущал людей и веры в них устой.
               
               Понтий Пилат

               Тогда возьмите сами и судите
               Его вы по Закону своему,
               И сами наказанье изберите.
               А мне мешаться в это  — ни к чему.

               Каиафа

               Иегемон, о том бы не просили,
               Когда бы не стоял он на своём:
               Он называл себя при том Мессией,
               Да Иудейским звал себя Царём!

               Понтий Пилат

               Ну, хорошо. Пусть подойдёт поближе.
               Хочу я с ним сейчас поговорить.
               Я вижу  — суд мой ставите вы выше,
               Чем мог я то вначале оценить.

Иисус, гремя сковывающими его цепями, медленно поднимается
по каменной лестнице ведущей на площадку, где стоит Пилат.
Стража хочет последовать за ним, но прокуратор подаёт знак
рукой и они остаются внизу. Подойдя к нему, он останавливается
в нескольких шагах

               Понтий Пилат

               Итак, скажи мне: Царь ты Иудейский?
               И правда, что зовёшь себя ты так?
               Иль, может, то — людей навет злодейский,
               И ты невинным тут попал впросак?

               Иисус

               Ты от себя ли это вопрошаешь
               Или другие это донесли?
      
               Понтий Пилат

               (презрительно)

               Не Иудей я. Разве ты не знаешь?
               Тебя сюда на суд мне привели.
               Ответь мне прямо, не кривя душою:
               Ты всё же Царь, — как тут мне говорят?
               Тебе здесь это ставится виною.
               Зачем стократ о том твердить подряд?

               Иисус

               Я Царь — то так, но Царства лишь иного,
               И Царство не от мира от сего.
               Когда б от мира Царь был от земного, —
               Служители не предали б его.
               Речёшь — я Царь, а я —  на то родился
               И в этот мир пришёл я для того,
               Чтоб Истину, которой всяк дивился,
               Услышал мир от гласа моего.

               Понтий Пилат

               (усмехнувшись)

               А что есть Истина? Сказать ты можешь?

Отворачивается от него, не дожидаясь ответа, и обращается ко
всему народу, собравшимуся на плаце:

               Тут человек представлен мне на суд.
               Смущал народ он — говорят. Но, всё же,
               За ту вину на смерть не предают.
               Чем проповедь его вас так тревожит?
               Так верьте так — как верить вы вольны!
               Допрошен он и не в себе, быть может,
               Но в тех словах я не нашёл вины.
               Не совершил —  достойного он смерти,
               И, наказав, его я отпущу.
               Он лишь плетей здесь заслужил, поверьте.
               Его простите, как и я прощу!
               
               
После этих слов в толпе, подстрекаемой священниками, раздаётся
недовольный гул. Каиафа выходит вперёд, поднимается на несколько
ступеней по лестнице и, повернувшись лицом к толпе, поднимает
руки вверх, призывая к спокойствию. Шум стихает. Затем он
обращается к прокуратору:

               Каиафа

               Постой, иегемон. Не всё так просто.
               Ещё не слышал главной ты вины.
               Тот самозванец на краю помоста
               Угроза и для тебя и для страны:
               Себя звал Сыном Бога и Мессией
               И подати он запрещал платить!
               Так эту речь в народе разносили
               И станут так же дале разносить!
               Царём нарёкшись, призывал он к смуте.
               Царём назвавшись, — кесарю он враг.
               А это —  бунт открытый здесь по сути!
               Пособник всяк, кто не считает так.
               И, если ты его отпустишь с миром, —
               Не друг ты кесарю — уж ты поверь.
               Мятежника ты сделаешь кумиром
               И бунту сам откроешь настежь дверь!

Пилат задумывается ненадолго над этими серьёзными обвинениями
и обращается к Иисусу

               Понтий Пилат

               Скажи, то правда,  — что мне здесь сказали?
               Такие обвиненья — не пустяк.
               Слова, что тут так громко прозвучали,
               То для тебя совсем не добрый знак.

               (не дождавшись ответа от Иисуса, продолжает)

               Что ж ты молчишь? Не отвечаешь дерзко.         
               Не знаешь, разве, только мне под стать —               
               И слово в том моё безмерно веско —
               Тебя простить или на крест послать?

               Иисус

               Ты не имел бы власти надо мною,
               Когда бы свыше не было дано.
               Но больший грех имеет, кто виною —
               Предательство имеет заодно.

Пилат в глубокой задумчивости усаживается в кресло. Неожиданно,
почти неприметно к нему приближается слуга, посланный к нему его
женой Клавдией Прокулой и что-то шепчет ему на ухо, что слышит
только Пилат

               Слуга

               (поспешно)

               Прости, иегемон, что беспокою.
               От госпожи, от Клавдии я здесь.
               Она в слезах и шлёт тебе с мольбою
               Её так потревожившую весть:
               Во сне явился к ней сегодня ночью
               Тот Праведник, что ныне здесь судим.
               Привиделось ей словно бы воочью —
               Во сне она вдруг пребывала с ним.
              "Не делай ничего ему дурного, —
               Она просила передать тебе, —
               Храни себя от шага рокового,
               Который позже скажется в судьбе.
               Я за него так много претерпела,
               Душа моя полна такой тоской,
               Что об одном просить тебя посмела:
               Спаси Его — мне сердце успокой!"

Пилат удивлённо поднимает взгляд на слугу. Затем делает ему
знак удалиться и тот с глубоким поклоном скрывается за дверью
в глубине покоев прокуратора. Прокуратор встаёт и обращается
к толпе

                Понтий Пилат

                Ну, хорошо. Сегодня, перед Пасхой,
                Как мною уж давно заведено,
                Чтоб порешить нам с этой неувязкой,
                Решенье есть к согласию одно.

Поворачивается к своей охране и отдаёт приказание

                Центурион, возьми солдат и скоро
                Варавву из темницы приведи.
                Я думаю, решится всё без спора —
                Согласие предвижу впереди.

Центурион Лонгин делает знак двум римским солдатам, Исавру и
Афродисию, и все они поспешно уходят выполнять приказ. Услышав
имя Вараввы, в толпе слышатся одобрительные восклицания.
Пилат снова обращается к толпе:

                Понтий Пилат

                На ваше полагаюсь правосудье
                И полагаюсь уж в четвёртый раз.
                Так подтвердят народные мне судьи,
                Что глас народа — это Божий глас?

Слышится звон цепей и появляется узник Варавва в сопровождении
стражи. Толпа, подстрекаемая архиереями, встречает Варавву
радостными криками приветствия. Варавву в Иерусалиме не только
знали, но и считали героем, который был осужден вместе с
повстанцами-зелотами, которые во время восстания против римского
владычества совершили убийство, а Иисус Христос был пришелец,
имя которого мало что говорило горожанам.

                Понтий Пилат

                (указывая на Иисуса, одетого в белые одежды
                испачканые его кровью)

                Вот — Человек! Виной ему лишь только,
                Что Иудейским звал себя Царём!
                Но в том вины не вижу я настолько,
                Чтоб на Галгофу был он возведён!

                (указывая на Варавву, одетого в чёрную одежду
                испачканую кровью убитого им человека)

                А вот — другой! Убийца и мятежник,
                За то он и посажен был в тюрьму.
                Он — делу зла и сатане приспешник —
                Тем Веру вашу он ввергал во тьму!
                Кого ж из них, подумав, выбирайте —
                Хотите вы, чтоб я вам отпустил.
                Достоин кто — тому свободу дайте.
                Кто вам из двух сегодня больше мил?

Вновь в толпе происходит шумное оживление и возбуждённые пререкания
и споры. Шум толпы всё больше нарастает. Архиереи, смешавшиеся с
чернью убеждают сомневающихся отпустить Варавву

                1-й Голос из толпы

                Освободи Иисуса нам скорее!
                Ему свободу полную верни!...

Находящийся рядом архиерей недовольно толкает его посохом в бок
и тот замолкает

                2-й Голос из толпы

              ...Но отпусти ты нам не Назорея,
                Пожалуй, сочтены его уж дни!

                3-й Голос из толпы

                Освободи Иисуса нам бар-Аббу!
                Он истинный сегодня наш герой,
                Который прозываем тут Вараввой,
                Хоть и свиреп бывает он порой!

В толпе раздаётся взрыв оглушительного смеха, но все с одобрением
начинают кричать: "Отдай нам, отпусти скорей Варавву!" —
"А Назорея ты пошли на крест!" — "Мы требуем все этого по праву!" —
"Иисус бар-Абба всем знаком окрест!"

                Понтий Пилат

                Ну, так кого вам отпустить для Пасхи?
                Кто праздник ваш достоин украшать —
                Тот, отпущу кого я без опаски,
                Или убийца и мятежник-тать?

                4-й Голос из толпы

                Отдай бар-Аббу, нашего Иисуса!
                Был недостойным на него навет.
                Не вопрошай нас боле для искуса.
                Другого не услышишь ты в ответ!   

Толпа вновь подерживает эти слова приветственными криками:
"Пусти Варавву! Дай ему свободу!" — "Иисус бар-Абба, мы всегда
с тобой!" После этого Пилат делает знак расковать Варавву, и тот,
освободившись от оков, воздевает руки вверх, обращаясь к толпе

                Варавва

                Благодарю, что дали мне свободу
                И жизнь спасли от мерзкого креста!
                Навек теперь должник я пред народом,
                И жизнь моя для вас вновь начата!

Спускается по лестнице к ликующему народу и, окружённый
большой группой людей, уходит с плаца наружу в город

                Понтий Пилат 

                Что делать мне с Иисусом Назареем,
                Которого зовут здесь все Христом?
                Судьбу его решайте вы скорее,
                Но так, чтоб не раскаяться потом!

Оставшийся народ вновь приходит в возбуждение. Слышатся крики,
становящиеся всё громче:

                5-й Голос из толпы

                Распни его! Распни! И кончим дело!
                Там, на Галгофе вознесётся он!
                Пусть на кресте его поднимут тело
                Под крики несмолкающих ворон!

Толпа взрывается единым одобрительным криком. Пилат, пытаясь
перекричать, снова обращается к ним с последней попыткой спасти
Иисуса Христа

                Понтий Пилат

                Но, в чём его вина здесь перед вами?
                Царя ли Иудейского распну?

Его не слушают, продолжая кричать: "Долой, долой! Распни Его скорее!"

                Каиафа

                Другого нет Царя над всеми нами,
                Лишь кесаря мы знаем власть одну!

Пилат безнадёжно поднимает руки, успокаивая толпу, и подаёт знак
принести ему воды для омовения рук по восточному обычаю. Умывает руки.

                Понтий Пилат

                Я невиновен в крови, что прольёте, 
                Его на смерть, вы сами осудив!
                Решайте сами. С вами я в расчёте —
                Вам вашу волю тотчас объявив!

                6-й Голос из толпы

                Пребудет кровь на нас и детях наших!
                И ту вину мы на себя возьмём.
                Пусть кровь падёт на головы решавших
                Судьбу того, кто мнил себя Царём!

Толпа, возбуждённая предстоящим кровавым зрелищем, взрывается
безумными криками поддержки: "Пусть кровь падёт на головы на наши!"
— "Пребудет кровь на чадах и на нас!" Пилат встаёт и долго смотрит
на беснующийся народ, среди которого множество архиереев, сдержанно
поддерживающих всеобщее ликование. Затем он отворачивается и, не
говоря ни слова, уходит. Перед уходом он кивает центуриону и тот
вместе с солдатами уводит Иисуса Христа


                СЦЕНА VII
 

Скала Голгофа на северо-западе за пределами Иерусалима, за старой
стеной у Эфраимских ворот. По дороге на отлогом склоне движется
процессия, направляющаяся к вершине. Впереди идёт измождённый
после бичевания Иисус, сопровождаемый римскими солдатами, а за
ними идут Симон Киринеянин, несущий его крест и два осуждённых
на распятие разбойника с крестами на плечах. Солдаты подгоняют
разбойников ударами плетей. Следом двигаются архиереи верхом на
ослах, солдаты и горожане. Поднявшись на вершину Голгофы, Иисус
обессиленно опускается на камень. Слыша плач пришедших в процессии
женщин, он поворачивает окровавленную голову, увенчанную терновым
венком и обращается к ним:

                Иисус

                Не плачте жёны Иерусалима,
                И надо мной не проливайте  слёз.
                Что быть должно - то не проходит мимо.
                Что суждено - я до конца пронёс.
                Вы плачте о себе и детях ваших,
                На головы чьи бедствия падут,
                Как капли крови, без вины упавших
                Из ран того, которого распнут.

К Иисусу приближаются два римских солдата, покончивших с укладкой
на земле креста для него перед ямой, куда его вставят затем после
распятия

                1-й Солдат
               
                (насмешливо кланяясь Иисусу)

                Ну, всё. Пора. Величество, вставайте.
                Настало время Вам взойти на трон.
                Нас милости своей Вы не лишайте -
                Уже собрались стаи здесь ворон.

                2-й Солдат

                (с глубоким поклоном)

                Позвольте Вашу царственную тогу,
                Чтоб не мешала Вам на трон взойти.
                Мы Вам укажем краткую дорогу,
                Сопроводив по этому пути.

Иисус с трудом встаёт. Солдаты снимают с него верхнюю одежду
и тканый хитон, после чего он остаётся только в набедренной
повязке. После этого он подходит к своему кресту. Солдаты берут
его под руки и укладывают на крест. В это время на двух других
крестах, где должны быть распяты разбойники, происходит то же
самое. Другие солдаты подходят с молотками и огромными гвоздями
и, растянув на перекладине руки казнимых начинают забивать гвозди
в запястья. Раздаются тяжёлые удары молотков. Иисус стонет, с
трудом сдерживая крики. С крестов разбойников раздаются
душераздирающие вопли, которые только веселят собравшуюся толпу
зевак. Затем начинают прибивать ступни к подножиям для ног на
кресте. Это гораздо болезненнее, поскольку гвозди вбивают прямо в
кости. Слышен хруст костей пробиваемых гвоздями ступней и ужасные
крики казнимых разбойников переходят в нескончаемый вой. Даже
сам Иисус вскрикнул при этом. Наконец солдаты водружают кресты
с повешенными в ямы и заваливают их камнями.

                Иисус

                (чуть слышно запёкшимися от крови губами)

                Прости им, Отче, ибо и не знают,
                Что сотворяют в этот час они.
                Прости, Господь, за злобу, что питают,
                И в том их, неразумных, не вини.

От толпы зевак, священников и старейшин отделяется торжествующий
первосвященник Каиафа и становится перед крестом Иисуса

                Каиафа

                (насмешливо)

                Ну, что же ты, Христос, Царь Иудейский,
                Как надпись над тобою гласит, трубя,
                Сойди с креста! Тогда лишь ты надейся,
                Что тотчас здесь уверуют в тебя!

Поворачивается к толпе и поднимает вверх руки, ища поддержки
своим словам, и зеваки поддерживают его смехом и криками:
"Пускай сойдёт! Уверуем тогда мы!" — "Увидим и уверуем в него!"
— "Поверим, что Мессия он - тот самый,.." —"...кого мы ожидаем Одного!"
Вслед за Каиафой из толпы появляется Ханан и, подойдя, становится
рядом с Каиафой, но, несколько поодаль.

                Ханан

                (глумливо)

                Храм Разрушавший и в три дня Создавший!
                Других спасал. Спасись сегодня сам!
                Сын Божий — о себе так возглашавший,
                Ты о себе напомни небесам!
                Коль ты Христос, то пусть же Бог избавит
                Тебя от этой участи срамной.
                Пусть жизнь тебе, как Сыну, Он оставит.
                И воцаришся в жизни ты земной!

В толпе слышатся новые крики поддержки и смех зевак:
"Храм Разрушавший, сам спасись сегодня!" — "Сойди с креста
и стань же нам Царём!" — "Пусть так свершится воля здесь Господня!" —
"Тебя на землю грешную мы ждём!" Слышится новый взрыв хохота.
Даже один из распятых разбойников присоединяется к насмешкам
и обращается к Иисусу:

                1-й Разбойник

                (пытается засмеяться, но кашляет кровью)               

                Коль ты Христос,  — то самое тут время —
                Спаси себя и не забудь про нас!
                Когда в тебе и правда — Бога семя,
                Освободи, ты, чудом нас тотчас!

Толпа снова смеётся, слыша насмешливые речи разбойника

                2-й Разбойник

                (говорит с огромным напряжением)

                Ты не боишься, слышу, даже Бога,
                Ведь он, как мы, на муки осуждён!
                Но, нас вела неверная дорога,
                А он сюда невинным приведён!

                (обращается к Иисусу)

                О, Господи! Быть может ты помянешь
                И обо мне там, в Царствии Твоём?
                Коль снизойдёшь и в сердце мне заглянешь —
                Одно раскаянье увидишь только в нём!

                Иисус

                (поворачивает окровавленное лицо
                к разбойнику и их глаза встречаются)

                В глазах твоих и вера, и страданья,
                И слово моё верное даю:
                Ты искупил все прошлые деянья
                И ныне будешь ты со мной в раю.

Толпа со вниманием прислушивается некоторое время к разговорам
казнённых, затем снова слышатся оскорбительные замечания:

                1-й Человек из толпы

                (прыснув смехом)

                Один распятый раем соблазняет
                Другого, что поодаль здесь висит!
                Тот, кровью истекая, так взирает,
                Как будто Бог бессмертие сулит!

Все снова громко смеются грубой шутке. Внезапно все замечают,
что к кресту с распятым Иисусом приближается, пробираясь через
толпу, его мать, Мария, совершенно обессиленная выпавшем на её
долю горем, поддерживаемая под руки её сестрой, Марией Клеоповой
и Марией Магдалиной. Их сопровождает любимый ученик Иисуса,
Иоанн Зеведеев.

                2-й Человек из толпы

                (кривляясь, подскакивает с правой стороны
                к Марии, матери Иисуса)

                А вот и "Богородица" явилась,
                К "Давидову престолу" торопясь.
                О, окажи, ты, нам святую милость!
                Тебя об этом просим, поклонясь!

                3-й Человек из толпы

                (кланяясь, подбегает с левой стороны)

                А с ней придворных целое собранье —
                Они святые тоже — так и знай!
                И все уж, безусловно, в ожиданьи —
                Торопятся, должно быть, так же в рай!   

Новый взрыв хохота пролетел над толпой после этих циничных шуток.
Центурион Лонгин, командовавший здесь римскими солдатами при
проведением казни, долго наблюдал за всем происходящим и слушал.
Наконец, не выдержав, он громогласно заговорил:

                Центурион Лонгин

                (презрительно)

                И Бога своего вы не боитесь,
                Над матерью казнённого глумясь?
                Когда же, злобой вашей, вы, насытясь,
                Умолкните, вдруг Бога убоясь?
                Должно, и мать на свет вас не рожала,
                И не качали вы своих детей?
                Не языки, а ос свирепых жала
                Сочат здесь яд, я вижу, без затей!

Престыженная толпа сразу же стихает и расступается, освобождая
проход для матери Иисуса и её спутникам. Они подходят к кресту,
но римские стражники заслоняют им подход скрещенными копьями.
Центурион подаёт им знак и они отходят в стороны. Мать Иисуса
подходит кресту и прижимается лицом к окровавленным ногам сына,
пробитых огромными гвоздями и некоторое время стоит в мёртвой
тишине, содрогаясь от горьких рыданий.

                Мария

                (целуя ноги Иисуса, в глубоком полузабытьи)

                Совсем-совсем, мне кажется, недавно
                Держала эти ножки я в руке.
                Едва родившись, он кричал так славно,
                А я его качала налегке.
                К себе прижав тепла живой комочек,
                Дыханьем согревала божий дар.
                Казалось, что нет холода той ночи —
                Такой в груди рождался лёгкий жар.
                Всё тельце поцелуями ласкала,
                И, словно в невесомом сладком сне,
                Я целовать его не уставала,
                Того, кто был недавно лишь во мне.
                Его к груди я нежно приложила
                И, мягких губок ощутив тепло,
                Уже тогда его боготворила,
                И стало мне так на душе светло!
                Казалось, всё недавно это было...

                (внезапно, словно очнувшись)

                ...И, что сейчас я вижу пред собой?
                Всё это тело кровь и грязь покрыла,
                Избит, истерзан, милый мальчик мой!
                А гвозди, что пробили эти ноги,..
                О, лучше б сердце вы пронзили мне!
                Сбылись мои ужасные тревоги,
                Я вижу это вовсе не во сне.
                За что невыносимые те муки,
                Что болью рвут мне тело на куски?
                Так долго были мы с тобой в разлуке,
                Так долго сердце рвалось от тоски!
                Так вот она — последняя та встреча,
                Которая мне брошена как кость!?
                О, как же этот мир бесчеловечен,
                Когда мне то увидеть довелось!
                Пошли мне смерть, о, Господи, скорее!
                Освободи мне тело от души,
                Пусть голубем она к Тебе возреет!
                Светильник жизни тихо потуши!

Мария покачнулась и упала бы, если бы Иоанн не подхватил её на руки

                Иисус

                (с невыразимой тоской и болью)

                О, Господи! За что и эти муки
                Я должен напоследок здесь принять?
                Останови во мне Ты сердца стуки,
                Утешь покоем и мою Ты мать!

Обращается к очнувшейся матери, указывая взглядом на Иоанна,
а тому — на свою мать:

                То — сын твой. И на нём твои заботы,
                Которые мне больше не нести.
                То — мать твоя. Всю радость и невзгоды
                Тебе нести на жизненном пути.
                Прошу — уйдите. Не терзайте душу.
                Не в силах  — умирать я на глазах.
                Всю твёрдость в сердце так в своём я рушу,
                Когда я вижу мать мою в слезах!

Иоанн уводит мать Марию сквозь вновь расступившуюся толпу.
Мария Клеопова и Мария Магдалина последовали за ними. Тучи,
постепенно начинавшие закрывать небо с самого начала казни,
уже настолько сгустились, что стало так темно к трём часам
пополудни как в сумерки.

                Иисус

                (громким надрывным голосом)

                О, Боже Мой! Зачем меня оставил
                Ты одного в мой тяжкий, смертный час?
                Меня Господь немилостью ославил
                И муки дал, чтоб светоч мой угас!
                Вновь на Твою я уповаю милость;
                Тебе я, Отче, славу воздаю.
                Мой близок миг — Писанье совершилось!
                Мой дух в Твои я руки предаю!

Из груди Иисуса вырывается последний громкий крик и он, уронив
голову на грудь, умирает. В наступившей на мгновение тишине
слышится почти одновременный вздох толпы, поражённой этой мгновенной
смертью. В смятении неизъяснимого страха толпа замирает. Подул
сильный ветер. Земля неожиданно вздрагивает от подземных толчков.
Начинается землетрясение. Слышен грохот падающих камней и
произошедших расколов земли. Зловещая тьма пугает людей. Все
мечутся и поспешно начинают покидать Голгофу. В небе собирается
и начинает кружится с громким карканьем огромная стая ворон,
которая всё увеличивается.

                Римский солдат Афродисий

                (испуганно)

                Какой ужасный грохот и трясенье!
                О, ужас! Что творится вдруг с землёй?
                Сомкнулись тучи и пришло затменье,
                Пугают люди этой толкотнёй!

                Римский солдат Исавр

                (в страхе)

                Смотри! Смотри! — Что там внизу творится  —
                Вон, раскололась трещеной земля!
                Над головой летают в страхе птицы,
                Зловещим криком бесов веселя!

                Римский солдат Афродисий

                Вороны кружат грозной жуткой стаей,  —
                Тут словно собрались все силы тьмы!
                Как птицы стимфалийские витают
                Среди небес ненастной кутерьмы.

                Римский солдат Исавр

                (обращаеся к другим солдатам, находящимся
                на страже у крестов казнённых)

                Вы слышали? Был в Храме шум. Ужасно —
                Там словно обвалилось полстены!
                Он и сюда донёсся громогласно,               
                Как будто гром с небесной вышины!

Воздух стал душным, словно надвигалась гроза. Испуганные и смущённые
люди спускаются по дороге ведущей с Голгофы в Иерусалим. Понимая,
что стали свидетелями чего-то ужасного, многие били себя в грудь,
скорбя. Центурион Лонгин очень внимательно наблюдавший за всем
происходящим, поднимает глаза на Иисуса и очень долго всматривается
в его лицо. Затем он снимает шлем, вытирает вспотевшее лицо и
торжественно произносит:

                Центурион Лонгин

                Тот человек был праведник. То — ясно.               
                Увидев всё, поверить я готов.
                И я скажу совсем уж не напрасно —
                Поистине, он сыном был богов!


                СЦЕНА VIII


Крепость Антония, претория наместника Иудеи прокуратора Понтия
Пилата. Пилат восседает на кресле, стоящем на помосте перед
плацем, где происходил суд над Иисусом Назареем. Рядом с ним на
помосте стоит первосвященник Каиафа в сопровождении Ханана,
священников и старейшин Синедреона, которые снова отказались,
как и в прошлый раз, войти во внутренние залы претории: быть в доме
язычника в день пасхальных обрядов считалось у иудеев осквернением.

                Понтий Пилат

                (говорит Каиафе с едва скрываемой насмешкой)

                Мне доложили, что во время казни
                Завеса Храма разорвалась вдоль.
                Рассказы очевидцев так несвязны.
                Святейший, рассказать мне сам изволь:
                Как же случилось, что тот брус огромный,
                Которого мощней я не видал,
                Вдруг оказался палкою некчёмной,
                И, расколовшись, занавес порвал?
                В Святое всех Святых открыл прореху,
                Где вы скрывали в таинстве закон.
                Открылось всё — язычникам в утеху,
                Что вы в веках таили испокон.
                Быть может Бог ваш, лишь ему под силу, —
                То сотворил, прогневавшись на вас?
                И что-то неугодным Богу было,
                Что совершалось в этот самый час?

                Каиафа

                (зло посмотрев на Пилата)

                Пути Господни неисповедимы
                Их смертному простому не понять.
                Но стены Храма также невредимы,
                И та же в них незыблимая стать.
                Узнаем мы, чем знаки эти были,
                Коль будет Божья воля нам дана.
                И, что они от нас на время скрыли,
                Узнаем непременно мы сполна. 

Входит Центурион Лонгин и, поклонившись Пилату, докладывает о
приходе Иосиф из Аримафеи — богатого, уважаемого в городе человека,
члена Совета, который не принимал участия в суде Малого Синедриона,
потому что сам был тайным приверженцем Иисуса.

                Центурион Лонгин

                Иосиф здесь пришёл Аримафейский.   
                Иегемон, принять — он просит вас.
                Его вопрос, как понял я, житейский,
                Но, всё решает только ваш приказ.

Понтий Пилат кивает ему согласно и тот, повернувшись, подаёт знак
рукой Иосифу Аримафейскому, стоящему поодаль — приблизиться к
прокуратору. Тот подходит.

                Иосиф Аримафейский
            
                (поклонившись)

                Приветствую тебя, о, прокуратор!
                Прости, иегемон, что помешал.
                В речах я скован. Ныне — не оратор.
                Как обратиться, всё тут я решал.
                Прошу, отдай ты мне Иисуса тело,
                Казнённого сегодня на кресте.
                Та весть ко мне внезапно долетела,
                Когда я возвращался в темноте. 
                Прошу, не позволяй им в общей яме
                Его смешать с останками воров.
                Не ровня он разбойникам грехами.
                Не будь к нему по смерти так суров.

                Понтий Пилат

                (удивлённо)

                Постой, постой! Ты говоришь о смерти?
                Он три часа лишь на кресте распят!               

                Иосиф Аримафейский

                Да, это так, иегемон. Поверьте.
                Иисус уж мёртв, но лишь с креста не снят.

Понтий Пилат медленно в задумчивости встаёт с кресла и поднимает
глаза на центуриона Лонгина, стоящего неподалёку за спиной Иосифа
Аримафейского

                Понтий Пилат

                (немного нервно)

                Центурион, скажи мне — это шутка?
                А, впрочем, кто шутить посмеет так?
                Возможно, что лишился он рассудка
                И впал в беспамятства глубокий мрак?

                Центурион Лонгин

                (твёрдо)

                О, нет, иегемон! Я был свидетель,
                Как Назорянин умер в три часа,
                Как покидал земную он обитель,
                Как закричал он, глядя в небеса:
            — Вновь на Твою я уповаю милость;
                Тебе я, Отче, славу воздаю.
                Мой близок миг — Писанье совершилось!
                Мой дух в Твои я руки предаю! —
                Я двадцать лет при казнях и распятьях.
                Порой — день, два — Голгофа не пуста —
                Распятые там корчились в объятьях
                Когтистой лапы жуткого креста!
                Но, — чтобы вдруг, и, смертного простого,
                Смерть вырвала из лапы в три часа —
                Я не припомню случая такого,
                Свидетелей — не видел сам в глаза.

На некоторое время в воздухе повисает тишина, в которой только
слышны размеренные неспешные шаги прокуратора, сосредоточенно
задумавшегося над чем-то. Неожиданно он останавливается и
обращается к Иосифу Аримафейскому


                Понтий Пилат

                Снимите тело и похороните
                С обрядами, как требует закон.
                Но, вечер близок, так что поспешите —
                Не пропустите время похорон.

Иосиф Аримафейский облегчённо вздыхает и пытается незаметно для
присутствующих передать прокуратору кошель с деньгами. Сначала
тот привычно потянулся за деньгами, но, неожиданно передумав,
отстранил кошель тыльной стороной ладони. Иосиф с удивлением
посмотрел на него, но, ничего не сказав, поклонился особенно
глубоким поклоном и ушёл.
В это время из глубины покоев послышался какой-то лёгкий шум,
шаркающие шаги и перед всеми предстаёт Иуда Искариот. Он очень
изменился за эти несколько часов — волосы его всклокочены, глаза
горят безумным блеском, всё тело дрожит. Он едва ли
осознаёт, где находится и постоянно оглядывается, словно кто-то
следует за ним

                Иуда Искариот

                (почти шёпотом, указывая левой рукой куда-то
                назад, а палец правой подносит к губам)
               
                Он там один висит во тьме распятый,
                И никого там, кроме стражей, нет.
                Он — как цветок, рукой жестокой смятый,
                Что всем на посмеяние воздет.
                Я не смотрю — он поднимает очи,
                Я поднял взгляд — он тотчас опустил.
                Мне кажется — он про себя... хохочет.
                Терпеть всё то —  я не имею сил!

Обхватывает голову руками и опускается на колени, раскачиваясь

                Нет! Не должно всё было так случиться!
                Но, в чём же был наивный мой просчёт?
                Сумел я всем, чем должен, поступиться
                И сделал всё, что подсказал мне... чёрт.
                Теперь лишь понял, как я был обманут
                Надменным и жестоким Сатаной.
                Пусть силы ада все из тьмы восстанут,
                И тащут поскорей меня с собой!

Внезапно он поднимается на ноги и взор его горящих глаз обращается
на первосвященника Каиафу и сопровождавших его Ханана и священников:

                Я согрешил, И нет мне в том прощенья,
                Что, кровь невинную Иисуса вам предав,               
                Взял на себя и ваши прегрешенья, —
                Ваш замысел жесток был и кровав!
                Я гибну, но чего-то не хватает,
                Чтобы быстрей ускорить мой конец...

Взгляд его скользнул по стоящим у стены мешкам с зерном, забытым,
видимо, прислугой. Наверху лежит свёрнутая верёвка. Улыбка пробегает
по лицу Иуды. Он берёт верёвку и проводит ею себе по щеке.

                Вот вещь совсем удобная, простая —
                У каждого ведь в жизни свой венец!...

                (усмехается)

                Но, только должен за верёвку плату
                Внести здесь непременно в этот час.
                Восполню я сторицей ту затрату —
                В другой уж не увидимся мы раз.               


Иуда резко взмахивает рукой и из развязанного кошеля веером
взлетают тридцать серебряников, которые, на мгновенье блеснув в
воздухе, падают на головы архиереев, не сразу понявших, что это,
и в ужасе стряхивших с себя монеты, которые со звоном раскатились
по каменному полу. Иуда заливается громким злым смехом, глядя на
перепуганных священников, поворачивается и убегает. Слышится его
затихающий безумный смех. Собрав рассыпанные Иудой серебреники,
обескураженные, ворчащие священники и Каиафа поспешно
поклонившись прокуратору, уходят.
Понтий Пилат, с интересом наблюдавший за всем происходящим после
появления Иуды, произносит:

                Понтий Пилат

                Мне кажется, что это был Иуда, —
                Хоть ранее его я не видал?
                А он — неглуп, хоть и с душою плута.
                Под занавес урок им преподал. 
                Тяжёлый день сегодня мне достался.
                Пожалуй, он добавил мне седин.
                Но вот вопрос в душе так и остался...

Mедленно удаляется в глубину зала. Неожиданно оборачивается, долго
смотрит раздумывая и, наконец, говорит: 

             ...Ужель и правда — был он Бога сын?

                Уходит.

                КОНЕЦ.

                11 сентябрь — 22 декабря 2024 года

 /Трагедия "Иисус" состоит из 245 четверостиший/ 

Картина Тайная вечеря 1863
Художник Ге Н. Н.

«Иисус» — ещё одна краткая запись в списке драматических замыслов Пушкина. Подробную реконструкцию этого замысла предложил Юрий Лотман. Он замечает, что все сюжеты написанных и ненаписанных пьес Пушкина «отличаются острой конфликтностью», и предлагает исходить из того, что Пушкин собирался противопоставить Христу «сюжетного антагониста» — им должен был стать Понтий Пилат. Пушкина долгое время занимали сюжеты из античной истории (подробнее об этом — чуть ниже) — в том числе пир Клеопатры, окончившийся казнью её любовников, и пир Петрония, окончившийся его самоубийством. Третьим «пиром», по мнению Лотмана, должна была стать Тайная вечеря.

У Пушкина были непростые отношения с библейской тематикой («Гавриилиада»), так что, возможно, от мысли писать о Христе он отказался, не желая лишний раз искушать судьбу и понимая, что любые сочинения на религиозные темы станут мишенью для цензуры.

https://polka.academy/materials/931