Человечки
как крошки разлетались по столу,
пока за ним сидели человечки
с прекрасными мыслишками во лбу.
И отраженья в зеркалах, и взгляды
за рамками потрёпанных картин
не проходили в комнатные лады
пространственно скучающих квартир.
И мне казалось, что настало время
для праздника танцующих теней
среди фигур, указанных на схеме,
спасительно незапертых дверей.
Но музыка звучала слишком глухо.
И весь однообразный внешний фон
жужжал, как надоедливая муха,
в надежде вырваться отсюда вон.
И из окна смотрели пучеглазо
задумчивые в полночь фонари,
а я всё ждал безмолвного приказа,
чтоб встать, одеться и быстрей уйти
из этой плоскости непостоянства
в другую параллель чужой судьбы,
подальше от трезвеющего пьянства,
поближе к справедливости, — но, Вы,
надменная угрюмая чванливость,
испачкали потугами мой дух,
и подарили мне свою сонливость, —
и проклиная тополиный пух,
для летнего распахнутого неба
плевка не пожалели. И взахлёб,
вдруг попросили доброты и гнева
у Бога тучно-облачных трущоб.
И лишь гроза, разбрызгивая капли,
ответила ударом в старый дом.
И тишина в эпистолярном жанре
мне нацарапала стихи потом —
на шорохе бумажного пакета,
на ломаном стекле широких луж,
пока цветы роскошного букета
тихонько где-то превращались в тушь,
потёкшую по лику дряхлой смерти,
как слишком жидкая палитра сна,
где частокол, чертополох и жерди
на сцене для спектакля «Имена».
Короткие мудрёные словечки,
как крошки разлетались по столу.
Я слушал очень глупых человечков
с прекрасными мыслишками во лбу.
Свидетельство о публикации №124070505737