Настоящий 19. Ферма

    Не скажу за весь большой город, но дом призрака Дизеля засентябрел и засахарился в бархате сезона до такой степени, что вносить туда дискомфорт своим присутствием не хотелось. Пару раз всё же незаметно проскальзывала мимо утомленных преферансом и кальянами в библиотеку, чтобы оставить отредактированные главы Тренеру и получить повреждения легкой и средней тяжести от своей сиамки при попытке вернуть ее в лоно родимой хрущевки. Но в начале октября у Севочки вдруг нашелся повод посигналить мне светом фар в окно сквозь поредевшую листву палисадника...

 - Куда запропала?
- В свою жизнь...
- Не ври, ты не умеешь...
- Сам такой.
- А я и не скрываю. Впрочем, я по делу. Дарья пригласила нас отпраздновать День учителя у нее на ферме.
- Дарья - это кто, нас - это кого, на ферме - это где?
-  Дарья - это та единственная выпускница моего курса, которая пошла в училки сельской школы и чуть не переехала нас у Ботаники. Помнишь? Нас - это меня и тебя. Она замужем, у нее двое пацанов 8 и 10 лет, не могу же я заявиться туда один. А ферма - как она говорила, 50 км по трассе и потом еще пять по профилю. Не знаю, правда, что это значит...
- Профиль - это наше местное национальное достояние. Когда на грунтовой дороге образуется колея глубже, чем по колено, а грязь подсохнет или подмерзнет, ее срезают обратно в колею бульдозером.
- А покрытие?
- В дождь - жидкое, в засуху - пылевое.
- Шутишь? Нет, я должен это увидеть сам! Завтра в восемь утра за тобой заеду...

    Видимо, в это утро предсказуемо сошлись бабье лето и бес в ребре -  потому и само очарование за рулем, и вздутый брезент на кузове. Мой долгий педстаж столь щедро не одаривался. Если не считать "Запорожец", битком набитый букетами роз...
    Дарья ждала на южном выезде из города, прижав газельку в саркофаге из пыли к обочине напротив заправки. Через полуоткрытую дверь селянка отсвечивала ярким макияжем и оглядывалась на дорогу, готовая с риском для жизни выброситься на проезжую часть с воплем "Севочка-а-а-а!"
Обгоняющие ее машины весело сигналили, кто-то даже высовывал руки с поднятыми вверх большими пальцами, что воспринималось ею как комплименты и поднимало самооценку. И не знать бы ей, что причиной веселья была совсем не она, а прописанная кем-то в слое пыли надпись на задней двери колымаги: "Это не пыль! Это перхоть!"

    На этот раз выброс тела не состоялся. Севочка показал жестом из окна движение вперед, и газелька покорно покатила перед нами, не превышая обещанные возрасту 40 км в час. Потом был съезд с трассы с подскоком на яме, и начался тот самый "профиль". А точнее - плотный пылевой тоннель с трехметровой видимостью, где впереди иногда мелькали две красных точки стоп-сигналов газельки. Чем тебе не Париж-Дакар? Ах да, он реже бывает. А для кого-то каждый день такое...

     Внезапно профиль закончился. Когда пыль улеглась, посреди полей возник высоченный железный заборище с волной колючей проволоки по верху и кирпичной башенкой с узкими вертикальными окнами-бойницами, торчащей откуда-то из середины периметра. Автоматические ворота дернулись, забуксовали и судорожно разошлись в стороны ровно настолько, чтобы протиснуться.
- Борюнь, чо с воротами?
- Козлы забодали. Видно, кто-то шастал ночью...
- Так не выпускай! Сколько раз просить. Сигнализации тебе мало...
- Уговорила. Сама будешь двор охранять... И сигнализацию включать...

     Ладно сбитый, добродушный мужик с отпечатком степного зноя на лице и невероятно синими глазами, похожими на цветы цикория, подошел к грузовичку с моей стороны, обмел дверь веником и протянул руку, помогая выйти. И вдруг такое чувство, как будто знали друг друга всегда, просто давно не виделись. Перехватив меня под руку, подвел к лодке-качельке, подвешенной справа от ворот канатами на турнике, а сам пошел дометать сторону дорогого гостя. Гость не возражал.

     Дарья отогнала газельку подальше во двор и кинулась под навес, громко именуемый "шале", где принялась торопливо нанизывать замаринованные куски мяса на шампуры. А я считывала декорации с кормы деревянной лодки, и они говорили о многом. Сам дом был намного старше башенки и напоминал сельскую контору с центральным входом и двумя парами окон вправо-влево от него. На крыльце перетаптывались два мальца, одинаковых с лица, только один на голову повыше. Интересно, как их отличают, когда те порознь...
На расстоянии трех метров от внешнего забора куда-то вдаль уходил внутренний, из обычной рабицы на железных уголках. Но это свято место не пустовало: оттуда нас рассматривало небольшое стало коз: десяток белых ангорских дамочек и три крупных козла - два аспидно-черных и относительно белый. Далеко за домом поблескивали на солнце четыре теплички и отдыхал видавший виды трактор "Беларусь".
При всем этом эдемском покое ферма имела некие признаки форта: не просто так же возникли четыре камеры с прожекторами над ними по углам башенки и наверняка есть что-то еще... кроме козлов.

    Дарья загрузила электрогриль и вернулась в эпицентр действа. Борюня присел рядом со мной на лодку. Три козла оперлись передними о забор, белый по центру - чем не Горыныч в козьей шкуре. Козочки заняли места в партере. Та-да-а-ам! - Севочка артистично рванул полог с кузова. Слетевшее с него облако пыли сделало Дарью на время невидимой. Когда оно рассеялось, макияж сравнялся по цвету с ландшафтом. Борюня потрогал веник, но вставать передумал.
     Первым делом подарки деткам: по большой коробке всего для школы и по планшету. Детки смотрели на дарителя, как туземцы на миссионера, и с места не двигались, пока мамаша ни придала им ускорение. Схватив добычу, туземцы скрылись за дверью.
Следующим был извлечен подарок хозяйке дома - электрический измельчитель травы и соломы с названием "Дарья". Тезка чуда техники издала вопль на ультразвуке, захлопала в ладоши и бросилась лобызать дарителя. Борюня снисходительно деревенел, козлы аплодировали, бодая рогами забор. С трудом отлепив Дарью от шеи, миссионер продолжил акт дарения, на этот раз для хозяйства: мешки с удобрениями, корма для кур, канистры с химикатами и шезлонги с зонтиками на всякий случай. В центре двора выросла небольшая пирамида ростом с Дарью. Но тут донесся запах подгорающего шашлыка... Свиного. Мой внутренний голос посоветовал впасть в кому...

Нет, дело не в религиях и диетах, всё куда сложнее. Мне было пять, когда из сараев напротив барака в шахтерском городке выводили хрюшек и резали прямо тут же, на грязном снегу, потому что пришел запрет держать свиней в городе. Визг, кровища, темнота в глазах - и больше никакой свинины впредь. Пожизненно. Всем не объяснишь. Да и кому это надо...

     Усадив дорогого гостя на скамью рядом с собой, Дарья легко подняла пятилитровку с мутно-розовой пенистой жижей, провозгласила "божоле-е-е!" и разлила ее по пивным кружкам. Борюня выплеснул божоле на землю, протер кружку полотенцем и слил в нее пиво из бутылки. Я поймала пролетавшую мимо муху и бросила ее в свою кружку. Севочка отхлебнул и не поморщился. Но то, что последовало дальше, "всё хорошее во мне доистребило".  Он, который снимал салфеткой с куриного бульона мельчайшие капельки жира,  вгрызся в жирнющий кусок шашлыка - м-м-м, вкуснотень какая! Струйка жира побежала по его мефистофельской бородке, а я в тот момент осознала истину: крушение империи - ничто, по сравнению с крушением идеала...

     Продолжение следует.