Я пошел наугад
с неба сыпалась снежная каша,
вечерело, во лбу не горела звезда,
было пусто вокруг - ни души, ни следа,
только голос: поэзия это езда
в неизвестность - попишешь, попашешь,
огребешь - вот тогда и попляшешь.
Был таинственный голос в ночи из куста
неразборчив и гулок и тяжек…
Как мне быть, сиротине, куда мне идти,
то ли ноги отсюда скорей унести,
то ли людям светить, то ли дар обрести,
то ли мне ли кого даровитей найти
в чистом поле, его и ограбить...
И покуда, колеблемый ветром тростник,
привыкая к стандартам двояким,
привирать как пророк и светить как ночник
я учился и нашим и всяким,
мне явился другой: а давай помолчим -
он сказал, намотав на десницу язык
мой лукавый, - зови меня хоть Серафим,
коль живешь, под собою не чуя страны,
знай, слова как пудовые гири верны
быть должны, как указы, как пища.
А вокруг него рой тонкошеих вождей
так и вился, глядясь в голенища...
Был живее всех мертвых он, паче живых,
переживший эпохи и эры,
кабы знать, что придет он ко мне в этот стих...
Лучше б мне не уметь ни читать, ни писать,
пить вино, под гармошку на свадьбах плясать,
в детство впасть и вступить в пионеры...
Свидетельство о публикации №124070503030