Пастиш параллельности и относительности

Медузоидофараноиды, рептилокостекроиды, гриндеприродосоиды пылесосят стены моего жилища. Сумбурные диалоги выныривают из их ротовых впадин и переходят в мое ротовое отверстие, как бы застревая между зубов, как спичка. Я вспоминаю исторические даты. И перед моим хриплым сознанием встают картины фантастических явлений, опускавших когда-то свои щупальца на определенные временные промежутки, даруя человечеству свои тайные послания. Медузы и жуки полыхают сиреневым пламенем. Горчично-водянистые туловища драконов и паукообразных существ заслоняют видимый горизонт, являя собой акробатические этюды. Я, как маятник, как кость, как сомнамбула. Я забываю слова, ищу их в линейных узорах, напрягаю зрение, рисую миросозерцательные комнаты, в которых много биографий, реплик, шампанского. Гости спят на пуфиках, на раскладушках, на дощатом полу, на стеклянном полу, плюют в сжиженный потолок, рифмуют строки из устричных фигур, кладут ноги в сандалии, сидят в углу, как прокаженные, ссылаются на густые острова, где деменционные страусы жуют мастерски сшитый хлеб, промокший от ромовой влаги и обрекший себя на дырочное существование. Я сгущаю в себе звуковую прозу, как циркач, лазаю по опасным канатам, зарываясь в невидимый песок, шнурую ботинки, встаю на них голыми ногами, на которых раны от травяных касаний, трава жесткая, как бритва, но я избегаю ее, я бегаю по гальке, по слабой мраморной ветке, расширяющейся от вогнутых вовнутрь атомных растений. Моя душа врастает в пространственные идеи, как глиняная статуя, она вертится, кружится, шипит, как будто кто-то бросил ячмень на плиту, темные силуэты ползают по потолку и забираются под люстру, а из люстры падают, как банановая кожура, на ковры из мела, песка и слякоти. Я, подобно юле, двигаюсь с бешеной скоростью. Моя голова похожа на вздувшийся футбольный мяч. Невидимая сила ударяет по нему, и я падаю, падаю навзничь, превращаюсь в мякоть, в сливочную глазурь, и марсианский пес вылизывает меня, и я оказываюсь в межгалактическом лифте, меня уносит в антиматерию, в иные миры. А в комнатах-коридорах продолжает звучать музыка, стучат в барабаны человекоподобные существа, швыряют в измазанные ветром окна лишние струны, как в мусорную корзину, и окна втягивают вещи, как горсть семечек, и проглатывают их, засасывая шершавым языком. Обои избегают взглядов, сворачиваясь в рулоны. Странная тоска шевыряется в груди, как лишняя планета. Бегло оценивают местные жители временные иероглифы. Относительность порывов, желаний, импульсов сковывает наледь на спинке стула, брошенного за книжный шкаф. Я прерываю ход фантасмагорий, покрикивая на шумную ящерицу, примостившуюся у кровати. Она увеличивает хвост и плывет, как лодка, по комнатным волнам. Моя голова вдвигается в плечи и становится параллелепипедом. В ней начинает бурлить мыслительный поток. И я засыпаю.