34. Пьеса. Сказки ко дню Покрова

Часть первая. Настёна-Мельничиха
                ПРОЛОГ
Общее затемнение. Луч прожектора или сильного фонаря выхватывает маковки церквушки. Звонят колокола. За сценой слышны женские и мужские голоса.

-Опять свадебный поезд проехал!
-Бубенцы-то, бубенцы, а полог-то, полог, весь шёлком и шлёнкой шитый!
-Говорят, невеста красива и работяща?!
-И красива, и работяща, да пара неподходяща.
-Как так?
(появляются двое любопытных)

1любопытный:
А вот так. Бабы сказывали, Настёна на девичнике криком заходилась да о земь замертво падала, насилу колодезной водой отлили…
2любопытный:
А что так?
1любопытный:
Так один старый да богатый, а другой молодой кудреватый. Старый по двору теперь и ходит, сапог не ломает, чулок не марает…

2любопытный:
Гляди, гляди, вышли!
(свет постепенно нарастает, появляется Настёна в свадебной одежде  об руку со старым Мельником, за ними - любопытные)
1любопытный:
Гляжу, да только сердце не глядит!
(жалкуя)
Ох, Настёнушка, девья воля, русая коса. Каково это от люботы прежней в бабий постылый хомут.

Картина первая, действие  первое
Изба богатого мельника. Снизу подсвечен осколок зеркала. Перед ним Настёна в алой рубахе. Чуть поодаль Мельник

Настёна: (ласково)
Пойдём, уж солнышко под горку село…
Мельник: (ворчливо, отворачиваясь)
Не пойду.
Настёна: (уговаривая)
Народ осудит. По первому году обычаем старым молодые в хоровод ходят, добрых людей тешат…
Мельник: (вредничая)
Тебе любо алым рукавом трясти, а мне зазорно пыль сапогом мести. Не пойду.
Настёна:
Пойдём ненадолго, глазком на народ погляжу, одну только песню проиграю…
Мельник: (собирая сети и обернувшись от дверей)
На речку пойду. Сети ставить.
Настёна: (возмущённо)
Что-то люди скажут!
Мельник: (уверенно)
Мои денежки им рот замажут.
Настёна утирает глаза краешком платка. Свет постепенно гаснет
Картина вторая, действие  первое

Вдали виднеется большое село. На переднем плане река, мельничное колесо на плотине, избушка в одно оконце рядом с мельницей. Ставни закрыты. Слышится только молодой поющий голос:

Настёна: (поёт)
Зорюшка-зарянка,
Девице пособница,
Ты катись под горку
За зелёный луг.
 Зорюшка-зарянка,
Зорька-хороводница,
Там, за речкой быстрою
Ждёт сердешный друг…

Старая баба: (громким шёпотом)
Стучи.
Молодая баба: (радостно)
Стучу!
Старая баба: (опять громким шёпотом)
Кричи.
Молодая баба: (ещё радостнее)
Кричу! А-а-а…
Старая баба: (дёргая товарку за рукав)
Не так!
Молодая баба: (прикрыв рот ладонью)
А как?
Старая баба: (сдвинув платок на глаза и охватывая голову руками)
Ой, головушка-то твоя разнесчастная, ой, сердечунька твоя изомлевшая…   
На кой краса твоя цветом цветёт, на кой душа твоя на свете живёт…Поняла?
Молодая баба:
Поняла! (стучит в окно и громко кричит)
Настёна, а Настёна, твой муж-то помер, по речке у мостков мужики нашли, к нам пришли, а мы уж к тебе побежали…
Старая баба: (отталкивая молодую от окна)
Да ты что!
 Молодая баба: (прячась за спину старой)
А что? Ой!
(открывается избяное окошко, выглядывает Настёнушка)
Настёна:
Чтой-то вы тут говорите, бабоньки…

Молодая баба: (вцепляясь в ставенку и заглядывая Настёне в лицо)
Мельника-то, говорят,  в реке нашли!
Старая баба: (схватив и поглаживая Настёнину руку и тоже заглядывая в лицо, но с другой стороны)
Поди, не сам-свой там оказался! На селе говорят, будто Федотка-стрелец… Ой, сомлела сердешная…(Голова Настёны исчезает из окна, слышен грохот от падения)
Обе, молодая и старая разом:
Ой, беда-то какая!
Старая баба: (спокойно)
Ну, пусть охолонет-полежит, авось молодая-крепкая.

Молодая баба: (очень возбуждённая от собственной важности)
Да, пусть полежит!
Старая баба: (рассудительно)
Пойдём, расскажем, как молодая мельничиха-то по старому мужу убивается, и слов-то наших не дослушала, окно затворила!
Молодая баба: (подражая старой)
И впрямь! Пойдём да расскажем.
(обе убегают в сторону села, высоко задрав подолы – мельница стоит на реке на отшибе).
Снова вместе: (оглядываясь и всплёскивая руками)
Горе-то како-о-о-е-е…               
Картина вторая, действие  второе

Мельница. Снизу по желобку тихонько ссыпается мука. Крутится  водяное колесо.  Настёна вносит мешок с зерном и молча ссыпает  на каменные  жернова. Вносит второй мешок, третий. Всё так же молча усаживается на поваленный ствол и оглядывается. На дальнем плане подводы с мешками. Рядом с подводами – мужики.

Настёна: (протяжно, бесцветно)
Который уж годок-то пошёл, не упомню что-то…Кажись, седьмой. Скоро в путь тронусь. Вот только ещё чуток денег подсоберу, и к нему, туда, где и пташечка-то, поди, не вскрикнет. Где и солнышко-то долго в небе  не виснет…
(оглядываясь, говорит  недовольно, как бы про себя)
Ну вот, опять кого-то ветром вечерним нанесло…Днём и ходить без нужды бояться,  а под заход солнышка  так и тянуться. Но без них – никак. Да и отказать людям грех, а уж бабе болящей, али с младенцем каким – и вовсе нехорошо…(уже громче)  Ну, чего притаились, проходите, рассказывайте…

(Две молодые бабёнки, выходя из кустов бочком, поочерёдно)
Первая: (отвернув голову в сторону)
Настасья Филипповна…
Вторая: (надвигая платок на глаза)
Настасья…

Настёна: (поднимаясь с брёвнышка)
Да чего уж там, зовите Настеной, как раньше. Да не бычьтесь под платками-то, авось не съем.
(Уводит обеих баб в избу. В окошке видны спины всех троих и слышен  голос Мельничихи, уже не звонкий, а как- будто треснувший, шершавый)
Настёна:
Заговариваю я у раб Божьих Авдотьи  и Анюты двенадцать скорбных недугов…
От трясовицы, от колотья, от ломоты, от чёрной немочи… (заговор переходит в неразборчивое тихое бормотанье, через мгновение Настёна выплёскивает воду из плошки в окно и все три вновь выходят из избы)

Первая: (с узелком в руке, кланяясь Мельничихе в пояс, строго и уважительно)
Благодарствуйте, Настасья Филипповна
Вторая: (с узелком, тоже кланяясь в пояс)
Благодарствуйте, Настасья Филипповна. Как же вы одна-то  на мельнице управляетесь…

Настёна: (отвечая на поклоны, кланяется обеим сразу, но не в пояс, а лишь головой)
Ничего, бабоньки, помаленьку да с Богом. Да и время уж моё вышло,  пора. Идите себе, да за меня на зорьке помолитесь покрепче...
(бабы кладут на брёвнышко по пятачку,  быстренько поворачиваются и уходят. Настёна берёт монеты и возвращается в избу).

(Бабы, идут и говорят торопливо,  опережая друг дружку)
Первая:
О чём это она?
Вторая:
Да о том!
Первая:
Неуж руки наложит?
Вторая:
Поди и наложит, сама так и сказала, пора мол…
Первая:
Ох, беда-то какая…
Вторая:
Ох, грех-то какой!
Первая: (вопросительно, с испугом)
Пойдём на село, расскажем?
Вторая: (радостно)
Знамо дело, надо рассказать! (обе убегают)

Картина вторая, действие третье

Настёна:
Выходит из избы. В руках глиняный круглый горшочек. Мельничиха бросает горшок о земь, собирает пятаки, а черепки складывает на верхний каменный круг-жернов.

(вздохнув)
Вот она, медь, бабьими слезами политая. Не от добра идут ко мне, да и несут последнее. Не взяла бы, потому как травки добрые  земля-матушка да Бог ссужает бесприбыльно, да тут случай особый…(завязывает медь в узелок, прячет в котомку). Присяду на дорожку, остыну, с мыслями соберусь.
 
(оглядываясь вокруг, как бы всматриваясь в себя)
…Могилки проведала. На луг, где мы с  моим Ясноглазым в хороводах до свадьбы тешились, ходила. Это до белого Покрова девке с милым играть да любиться. А там – на родительский суд, под отцовский кнут. А я что, я  - как все, пошла,  как неживая-каменная, за кого отец указал. Мельник хоть и старый – да не бедный был. А у моего Ясноглазого только что глаза-васильки, да кудри белые – сколько я гребешков о них поломала, ни один не брал!

(поднимаясь с брёвнышка)
Ну, пора… Дверь замыкать не стану, запор на мельницу не наложу, разве что крестик вот этими  камешками на удачу на порожке выложу…(выкладывает чёрными речными камешками маленький крестик и уходит, ни разу не оглянувшись. Ей  вдогонку грустно поёт жалейка).

Картина третья, действие  первое
Лес. Просёлочная  дорога. Вдалеке видны первые домики небольшой деревушки. У крайней  избы  маленькая девочка пасёт на лужайке корову. По дороге идёт Настёна в тёмной дорожной одежде, с котомкой за спиной. На палочке, которую она несёт на плече – пара запасных лаптей и узелок  из красного кумачика, в другой руке дорожный посох.

Настёна: (поёт в такт шагам)
Собирался в плошке воск мягкий,
Пошивался белый лён на рубахи,
Скоро сваха на порог, на поглядку,
Ты уж дочка покажи стан-повадку…
(останавливается, смотрит на деревушку, приложив ладонь к глазам)
Ах, матушка-матушка, как же без тебя тяготно. Была бы ты жива, нешто отдала бы за Мельника…
(продолжает петь)
Ну, а коль жених не люб, не неволю,
Как встречала, так сведу с хлебом-солью,
Оболью порог водой из колодца,
Пусть рекою не слеза, радость льётся…

Ну вот, ещё одна деревенька попутная. Ещё чуток ближе я к своему милому - ясноглазому. В какую избу-то постучать, где на ночлег попроситься…
(подходит к девочке с коровой, говорит мягко, с достоинством)
Скажи милая, посоветуй, где страннице небогатой на постой встать, ночь до зорьки ранней переспать, одёжку высушить, хлебушка тёплого  кусок небольшой от доброй хозяйской руки принять?

Девочка: (серьёзно, приветливо)
Добрых дней и лёгкой дороги тебе, путница. За других не скажу, а про себя отвечу. Иди пряменько в избу крайнюю, дверь не заперта, щеколда не накинута. На красный угол помолись, да к столу садись. Хлеб да соль на столе под тряпицей…

Настёна:
Да как же без хозяев?

Девочка:
А я хозяйка и есть. Тятенька на ярмарке, а  мамка прошлым годом  из этого мира в другой перешла.

Настёна:
Ну,  коль так, спасибо за слово ласковое и приглашение  (обе идут к избе, впереди корова, за ней девочка с хворостиной, последней идёт Настёна).
               
Картина четвёртая, действие  первое
Внутренняя часть избы. Стол с белым самотканым столешником. На столе хлеб, солонка с солью и вода в кружке.

Девочка:
Молока нет, коровка наша ещё и не корова вовсе, тёлочка несмышлёная. Молока не носит. Через время возвратно пойдёшь, заглядывай. Первым молоком  с радостью тебя угощу.

Настёна: (крестится на образа в левом углу над столом)
Спасибо, хозяюшка и за угощение, и за слово доброе. (Подходит к лавочке)Я вот тут на лавочке прилягу и с первыми петухами уйду. А ты поспи. Мала ты вовсе такую заботу да дом на себе нести.

Девочка забирается на печку. Настёна укладывается на лавку. Котомку кладёт под голову, узелок  держит  на груди и засыпает. Свет гаснет. В темноте слышен дальний колокольный перезвон, петушиные крики и хлопанье крыльев. Свет в избе постепенно нарастает сквозь небольшое оконце. Девочка спит на печке. Лавка, где спала Настёна  - пуста. На уголке стола, рядом с  кусочком от вчерашнего хлеба,  лежит медная монетка.

Картина четвёртая, действие  второе
Девочка: (приподнимая голову и глядя на пустую лавку)
А где же гостьюшка вчерашняя? Видно ушла…Ну, да Бог ей  в подмогу!

Полный свет. Слышен скрип телеги и ржание лошади. Дверь со скрипом открывается, входит большой бородатый мужик с мешком и маленьким узелочком.

Бородатый мужик: (громко, озорно, явно радуясь)
Агаша! Агашка! Я возвернулся, встречай тятеньку!
Девочка: (соскакивая с печи и обнимая великана, говорит быстро, торопливо, явно гордясь собой)
Тятенька, а тятенька. Я и дом вела, и корову пасла, и путницу небогатую встретила, да чем Бог послал, приветила…
Бородатый мужик:
Ну-ка, ну-ка, расскажи Агаша…
Девочка:
Странница не старая, красивая очень, одёжка сильно пыльная на ней, да и лапоточки последние на исходе…Видать, издалека идёт. На богомолицу не похожа, да и мест поклонных у нас тут рядом нет. Потому как наша дорога вся арестантскими кандалами сглажена. Одно слово – Сибирь…
Бородатый мужик:  (задумчиво, нежно гладит девочку по голове)
Правильно, ты дочка, сделала. Места у нас хоть и суровые, да зато сердца не злые.
(Подходит к столу, где лежит монета, берёт денежку  в руку. Говорит испуганно, чуть возмущённо)
Откуда деньги, Агаша? Неуж за постой с трудной души взяла?!
Девочка: (испуганно)
Что ты, тятенька! Видно она сама на зорьке туточки и оставила…
Бородатый мужик: (раздумчиво, как бы вспоминая)
Постой-ка, Агаша. Не та ли это чудная странница, о которой  мужики на ярмарке толковали. Говорят, мол, что больше года к своему милому через всю землю идёт, с ним век остатний провести хочет…
(Усаживает девочку на колени и по-прежнему держит монетку в руке. Начинает говорить очень задумчиво, медленно)
Ещё мужики из самых дальних мест толковали, что слышали уже от других, будто странница-то непростая. В добром дому на столе под иконой медный пятак оставит, да шепнёт слово знаемое. И вроде с той поры в избе той всё на лад хороший построиться…всё в радость обернётся…
Девочка: (радостно)
А ведь верно, тятенька! Когда она в избу-то нашу  вошла, да на иконы помолилась, сказала тихо так: «Да минует беда», - и  когда за стол села, а я ей про корову нашу без молока сказывала, она опять: « малый хлеб, да вода, а сердце не очерствелое», и с ладошки так легонько на меня дунула. У меня вот тут (показывает на сердце), в серёдке, как будто тёплая радуга заиграла…К чему бы это, тятенька?
Бородатый мужик: (ласково, разворачивая узелок и доставая красные бусы)
К добру, дочка, к добру…Ты медь-то прибери, тратить неприбыльно, пусть тебе заместо обережка будет… (Девочка берёт буски, целует отца в бороду уходит. Мужик сидит, подперев голову обеими руками)
(Задумчиво, грустно)
Жаль, со странницей не встретился, доброе слово ей за дочку не сказал.  Может,  и совет какой дала…(вдруг вспоминая что-то, хлопает рукой по лбу) 
А ведь видно про этот случай наш урядник  толковал. Что вот где-то немыслимо далеко, там,  где вода не мёрзнет долго, случай вышел. Федотка-стрелец, тамошний драчун и теребень кабацкая, перед смертью повинился, что  лет семь тому назад какого-то богатого Мельника  по пьяному делу до смерти зашиб. И что, мол, их урядник не поленился, доклад о том высшему начальству представил. А уж наш урядник его на каторгу свёз. Не за безвинным ли арестантиком, что заместо Федотки  тяготу несёт, наша гостья в Сибирь-то зашла…

ЭПИЛОГ

Большое село, где жила Настёна-Мельничиха. На переднем плане река, крутится мельничное колесо на отворённой плотине. Избушка с заколоченным  оконцем рядом с заросшей будыльём мельницей. Настёна сидит со своим Ясноглазым в дорожной одежде на ступеньках избы, прислонив голову к его плечу. Рядом котомка и два дорожных посоха. Появляются Любопытные, останавливаются у калитки. Подходят  две бабы. Старая проходит во двор и встаёт рядышком с Настёной, Молодая  остаётся  за спиной Любопытных, у калитки.

Старая баба: (усаживаясь рядом на крылечко и как бы не замечая Настёну и Ясноглазого, говорит в зал)
А деревня всё это время своим чередом-укладом жила. Только зерно в другое село на помол возила. Никто не посмел Настёнин камешек чёрный из желобка вынуть, крест из глиняных черепков в угол смести…
1любопытный: (опираясь на распахнутую калитку и глядя на Настёну и Ясноглазого)
Нашла Настёна своего милого-ясноглазого, без вины сосланного! Не скоро, не быстро. И не молодой-яркой. Встретила да и домой с ним в обратку пошла…
2любопытный: (берёт1любопытного за плечи, поворачивает к зрителям)
А молва своим обычаем поперед побежала. Сказку о любви необычной сложила…
Молодая баба: (раздвигая Любопытных руками и становясь про меж них)
Да и люди, у которых Мельничиха на постое была, ее не забыли.  Медь из Настёниных  рук под иконой сохранили…
Старая баба: (задумчиво, поднимаясь с крылечка)
Говорили, что не темнела та медь от времени, а светилась ровнёхонько, сердца каким-то непонятным теплом укрывая, удачу в руки добрым людям подкладывая…
1любопытный: (подходит к крыльцу, берёт за руки Настёну и Ясноглазого, ставит чуть впереди себя – сам посерединке-поодаль, говорит,  вспоминая)
Дед моему деду рассказывал, что аккурат к Покрову, (Старая баба подходит к Настёне, кланяется, покрывает её голову большим  холщовым платком с красными затканками, крестит обоих)  когда река еще не схватилась, закружилось колесо брошенной мельницы. А утром вся деревня на смотрины пошла…
Молодая баба: (подходит, кланяется сначала им, затем залу)
Чужим счастьем порадоваться, о неслыханном случае посудачить…
2любопытный: (плечом отодвигает Молодую бабу)
Догадлив глаз людской. Всё примечает, А не приметит, так додумает...
Молодая баба:
Да тут и додумывать нечего было…
1любопытный:
Светились Настёна и её милый-ясноглазый и сединой ранней, и светом из самой серёдки сердешной…

2любопытный:
Светились, да не зная того, другим путь освещали. Верную дорогу указывали.
Старая баба: (присоединяясь к центральной группе)
Потому, как вышел им срок земной, положили их рядышком, недалеко от мельницы. Клен посадили. Сказ сложили. Верную примету вывели. Но об этом  вам  другие лучше моего расскажут…
Свет гаснет. Занавес.
               
 «Сказки ко дню Покрова». Пьеса.
Часть вторая. Верная примета

Картина первая, действие  первое

На скамеечке под рыжим клёном,  рядом с которым бьёт родник,  у могилки Настёны-Мельничихи и её Ясноглазого  сидят рядышком Старик  и Агаша-Коровница. У Агаши, сидящей к зрителю боком,  в руках чёрный камешек, лицо под низко повязанным белым платочком задумчивое, но не печальное.  Рассказчик, мудрый, поживший Старик без возраста, гладит Агашу по голове, (та не замечает, не шевелится), медленно встаёт, поворачивается к зрителю и начинает рассказывать…

Старик - священник:
Клён на могилке Настёны-Мельничихи, что рядышком со своим Ясноглазым лежит, сильно вырос. Чьи-то неравнодушные руки скамеечку под ним приладили, а родничок махонький сам-собой там оказался, пробил  русло  в мягкой земле вокруг могилки  и дальше лёгкой водой пошел. Вроде всё по-простому, да особинка все-таки была. Дно ручья все больше от времени темнеть стало. Молодые девчата перед тем, как замуж идти, сюда с матерями  приходить стали, камешек,  точь-в точь как Настёнин, который она в жёлоб мучной перед уходом положила, в ручеёк бросать новым обычаем начали.

На скамеечке сидели до тех пор, пока солнце к низу не покатится, да на лугу хороводы не замелькают. Сидели, молчали, слушали. Ласково шумел клен, если свадьба ожидалась добрая. Молчал, если сказать особо нечего было. Только когда чьё-то девичье сердце от горя выкипало слезой тайною, когда чей-то ясноглазый в угаре горячем ходил, криком кричали листья кленовые. Ветка об ветку, как жёрнов о жёрнов стучала, а ручей  камешек брошенный ни с того, ни с сего на сторону могилки сбрасывал.

Тут думай не думай, а примета верная. Добром не кончится, впрок не пойдет. Откладывали свадьбу на год. Иногда вовсе отменяли. Потому что у тех, кто примете не поверил, все вкривь и вкось ехало.

Картина первая, действие  второе

Рассказчик подходит к Агаше, трогает её за руку, девушка (как бы очнувшись)  поднимает и поворачивает  голову, смотрит на Старика, потом на зрителей, встаёт, кладёт камешек на скамеечку, и начинает прибирать могилку.

Агаша: (сметая листву клена, вырывая сорную травку)
Назвала меня матушка в честь доброго праздничка Аграфены-коровницы. Сказывала, говорят, моя матушка: «Праздник добрый, и душа у девчонки добрая случится. Может, норов отца её, Федотки-драчуна,  в  сторону-тень отойдёт. Не будет дочке душу застить...».

(садится на скамеечку и поёт)
Собирался в плошке воск мягкий,
Пошивался белый лён на рубахи,
Скоро сваха на порог, на поглядку,
Ты уж дочка покажи стан-повадку…               
Из-за куста  яро-алого шиповника (осень!), что за клёном, на словах «Скоро сваха на порог, на поглядку», выглядывают две девушки-славутницы (признанные деревенские красавицы).

Первая деревенская красавица: (гордясь и поправляя красный платок с цветами)
Уж ей-то сваху ещё долго ждать!

Вторая красавица: (тоже поправляя синий платок с цветами, с сожалением)
Ни к тому к Покрову, ни к этому, да и вовсе ни к какому…

Первая деревенская красавица: (смеясь)
Ей бы хоть за помело, да в любое село!

Вторая красавица: (подхватывает беззаботно и радостно)
Хоть за курицу, на соседскую улицу!

Обе выбираются из-за куста  шиповника, подходят к скамеечке, где сидит Агаша в простеньком белом платочке.
 
Первая деревенская красавица: (берясь за концы красного ситцевого платка)
Смотри, Агаша, какой платок мне тятенька к празднику подарил!

Вторая красавица: (снимая с головы синий платок и разворачивая его перед подругой и Агашей)
Мой  васильковый ничуть не хуже будет! У меня в укладке  уже три платка «хранцузских» покупных  лежат! Нынче  летом в хороводы девушки только синие да красные платки надевают!

Первая деревенская красавица: (дерзко, с чувством превосходства)
А  Агаше и белый пойдет. Всё одно  в хороводах не играет, в  круг не вступает. Да и люботы-парня себе на посиделках так и не нашла! Ещё год-другой, и навсегда в девках засидится-останется. А старым-то девкам-вековухам белый-то цвет только и положен!

Вторая красавица: (испуганно дёргает подругу за алый рукав, говорит с жалостью)
Не тужи, Агаша, что не вышла лицом. Матушка вчера ещё сказывала, что дар у тебя особый.
Что вся скотинка  тебя без меры любит. Ты её болячки, как рукой разведёшь-снимешь, деревенское стадо, не глядючи, вокруг себя соберёшь и домой без урону сгонишь, всё до самой ледащей и разгульной коровёнки…

Агаша: (беря из рук Второй красавицы синенький платочек и накидывая ей на голову)
Спасибо, Арина, на добром слове. А платок хорош, пусть тебе счастье девичье   в узелке принесёт-припрячет.
( поворачиваясь  к Первой деревенской красавице)
Покров-батюшка сам разберёт, кому и когда Кузьме да Демьяну свадьбу ковать, гостей созывать!
(бросает чёрный камешек, что лежит на скамеечке, в родник, умывает лицо водой и  уходит вслед за убежавшими девчатами)

Картина вторая, действие первое

За деревней играет гармонь, слышится  песня – то девчата и парни деревенские  на лугу хороводы водят-играют. На переднем плане Старик-священник.

Старик – священник: (оглянувшись на хоровод и помахав кому-то рукой)
Камешек-то, что Агаша, сама не своя,   аккурат в самое начало-приямок махнула, вверх вместе с родниковой силой вскинулся, лицо под белым платочком забрызгал и — ничего, на землю не упал, побежал дальше.

Утром повела Агаша-Коровница стадо за деревню, вечером домой пригнала. Бабы, что у своих калиток коров хлебом-солью привечают-заманивают, на нее глядят- оглядываются. Девки, по материнской указке, рядом  тыном стоят,  в хоровод заманивают. Парни наперебой на круг в пляску зазывают. С утра, как в обычае было, Агаша к клёну пошла, да не по-обычаю в ручеек заглянула. Заглянула-охнула. Лицо своё не узнала.

Хоровод. В центре  Агаша всё в том же беленьком платочке. Пляшет и радостно смеётся.

Хороводные: (вместе, взявшись за руки,  поют, идут по кругу и делают движения соответственно словам песни)
Плыла утеня через сине море,
Как утеня ноженьки обмочила?                (хоровод останавливается)

Агаша: (смеясь и ставя поочередно  ноги то на носок, то на пятку, отвечает)
Вот так, вот так утеня ноженьки обмочила!

Хороводные: (вместе вновь поют-спрашивают, хоровод поворачивается и идёт в другую сторону)
Скажи-скажи утеня, как  крылышки отрясала?

Агаша: (разведя руки в сторону, трясёт ими и хлопает по бокам, одновременно поворачивая голову и кружась на одном месте, отвечает)
Вот так, вот так утеня, крылышки отрясала.

Вторая красавица: (идя в хороводе)
Как Агаша-то хороша, правду люди говорят, что радость красит!

Первая деревенская красавица: (с завистью)
Тут не радость, а секрет видно особый.  Сама говорила, что дар у неё. Надо всё разузнать-выведать, авось скажет, потому как проста и добра без меры!

Весёлый парень: (обнимая обеих и приплясывая)
Вот вам и Агаша-простота, вот вам и Агаша-Коровница! Платочек холщовый, не рублёвый, не купленный, а краше неё в хороводе то и нет!

Первый парень на деревне: (выходя в круг к Агаше для парной пляски, встаёт напротив)
Как же я тебя раньше не приметил? Уж я бы приветил, полой укрыл, от ветра схоронил!

Агаша: (поводя плечами, взмахивает платочком у него перед носом)
Под твоей полой не ко мне домой! Мои петухи проклюют сапоги!

Замужние молодые бабы и старухи, стоя перед хороводом, смеются одобрительно:

Первая баба:
Ай, да  Агаша, красавица наша, знатно приветила!
Вторая баба: (поддерживая)
Полы не заметила!
Первая баба:
Краса с добром, куда уж лучше!

Вторая баба: (вновь поддерживая)
К добру, да красе, да к девичьей косе пару надобно!
(обе бабы разом)
Ну, теперь сладится-справится!

Бабы уходят. Хоровод останавливается. Девчата и парни берут Агашу в плотное кольцо.

Весёлый парень:
Ой, Агаша, возьмут тебя девки приступом, всю красу ты их нынче затмила!

Первая деревенская красавица:
Кто ж тебя в одну ночь научил так смеяться-прихорашиваться? Может, тайный заговор на раззожженье сердечное на зорьке шептала? Или притирку какую у Соломониды старой выпросила? Грех на тебе будет…

Вторая красавица: (перебивая)
Не пугай, не придумывай! Лучше рассказать попроси, глядишь всё простым да добрым окажется…

Агаша: (кланяясь хороводу и на особинку, Второй красавице)
Спасибо вдругорядь, Аринушка, на добром слове. Ведь и вправду, греха да тайны запретной никакой и нету. На ручье у Настёны-Мельничихи я вчера на вечерней зорьке умывалась, на утренней повторяла-брызгалась. Может, от той воды  лицом и переменилась. Пойдёмте к ручью вместе, как раз солнышко  за горку уходит, вместе умоемся. Друг на дружку глянем…

(Все убегают)   
                Пролог
Скамеечка под рыжим клёном, рядом с которым бьёт родник  у могилки Настёны-Мельничихи и её Ясноглазого.  Рассказчик, мудрый, поживший Старик без возраста, сидя на скамеечке, поворачивается к зрителю и начинает говорить.
Старик - священник:
В тот раз, когда Агаша-Коровница всех девок переполошила да  на ручей умываться-прихорашиваться повела,  всё и вызналось. Непростая оказалась водичка-то у родника. Особенная. Доброй душе, девичьей красе помогает, а  злому сердцу ни прибытку, ни худа от неё нет. А Агафьюшке доля добрая женская выпала. И свадьбу сыграли. И детушек понаводили. И в хозяйстве ни к одной скотинушке хворь не прилипала. Всё своим чередом и ладом. Да и на ручей Агаша до самых морозов, до белого Покрова хаживала. Могилку прибрать, на скамеечке посидеть, в лицо водой студёной поплескать.

Годы чередом листья на могилку клали, морщины в лицах прибавляли. Да вот только у Агаши лицо не трогали. Говорили, что особым даром её Настёна-Мельничиха одарила, зла на отца Федотку за старое не помня, а дочь за сердечное тепло приветив. Не старела лицом Агаша до самого краешка жизни.

... А в родничок и по сию пору девушки камешки бросают. Не помнят, для чего. Говорят, так бабки с матерями делали. Вот только  умываться ранним утром и вовсе забыли. Зато все дно-донышко устлано чёрными камешками, как жемчугом редким. Всю могилку Настёны-Мельничихи и её Ясноглазого покрыло. Ну и пусть. Что может быть лучше для красы женской, чем эти бусы из камешков тёмных, каждый из которых в руке девичьей трепетал,  жаром сердечным покрылся, а потом в родниковой воде на Настёниной груди жить-перекатываться остался…

«Сказки ко дню Покрова». Пьеса.
Часть третья. Алёнкина любовь
                ПРОЛОГ
Маленький домика  с соломенной крышей у самой кромки леса, в стороне от прочих деревенских изб. Под навесом из жердей, прикрытых рогожкой, сушатся первые весенние травы. Рядом  ступа с пестом, огромный пень, на нём дощечка, нож для резки трав, топорик и клубок прочной льняной нити. Солнышко клонится к закату.  Старая бабка Соломонида вяжет высохшую травку в пучки, обрезает ножом.  Потом берёт  траву в уже увязанных пучках и идёт с ней к дому. Садится на крылечко – отдохнуть. Задумывается и  начинает вспоминать-рассказывать.

Бабка Соломонида:
Внучку  свою Аграфена-коровница Алёнкой назвала. Кто как об этом думал, а у Агаши свой сказ. Лицо у девчонки мягким белым светом светится, ровно лён для рубах, в росе вымоченный. Такие рубахи в народе «алёнными» прозывали. Много чего рассказывала Алёнке бабушка. О влюбленном вороне и одолень-траве заповедной. О Настёне-Мельничихе и её верной примете. Да только когда слышишь — не знаешь. Не знаешь — не чувствуешь, сердцем вглубь не берёшь.

Обступает Алёнку весна со всех сторон. Солнцем стрельчатым, водой чуть приметной, крылом грачиным. Обступает, будто в плен берёт, сердце тревожит. А как ему не тревожиться, коли причина есть. Девчонка еще её и знать не знает, а чувствует. Любовь в ней прорастает. Первая самая, из снов намолённая. Не издалека-далёко, как часто случается, а тут, рядышком, Егорушкой кличут…

Картина первая, действие  первое

Старая, но ещё очень крепкая, добротная изба, в которой жила Агаша-Коровница и её семья. Изгородь из горизонтальных жердей. На них вывешены для проветривания самотканые  холсты. Распахнутые створки оконца. В окне видна хорошенькая девичья головка, повязанная алой лентой, склонённая над работой. Куски домашнего полотна на скамейке. Алёнка сидит на донце деревянной швейки, к столбику  швейки, повязанному чистой тряпицей с очёсами льна, приколота работа – рукав нарядной мужской рубахи.

Алёнка: (сидя за работой  у оконца, отрывается от работы и говорит сама себе)
Шью рубашку суженому. Испокон веку так принято — одёжу  на все времена будущей жизни в девичестве готовить. Уж не один год  за приданым сижу. Только раньше-то  безымянно-незнаемо, а вот этой зимой … Ой!

Егорушка: (заглядывает в окошечко с улицы и кладёт на него жёлтые  лохматые одуванчики)
Для какого суженого-ряженого рубашку шьёшь, Алёнушка?

Алёнка: (смеясь и забирая с окошка цветы)
Сказать не берусь, а песню спеть сумею. А ты уж сам тогда разгадывай!
(плетёт из одуванчиков венок и поёт)
Ох, вдоль по марю,
Ох, вдоль по марю,
Вдоль  по морю, морю синему,
Вдоль  по морю, морю синему,
Ох, плывёт стада,
Ох, плывёт стада,
Плывёт стада лебединая… (надевает венок Егорушке на голову)
Егорушка: (берёт Алёнку за руку)
Тятя мне нынче утром сказывал при матушке, коли ты мне люба, он не прочь наши семьи связать. К Покрову, как с хлебом и делами завершим, свадьбу сыграть. А маманя тебя хвалила очень. Рубахи шьёшь добрые.  Ещё сказывала, что только ты изо всей нашей деревни именные  пояски с буковками  плетёшь, потому как грамоте обучена. Я ей твой подарок показал, а она подержала в руках и говорит,  что такая работница в семье и к радости, и к достатку.

Алёнка: (выпрыгивает из окна на руки к Егорушке)
Побежали к лесу, к Соломониде. Я ей холстов отнесу, за добро поблагодарю. Она мою бабу Агашу хорошо знала, и меня, как одна осталась, привечала и уму-разуму учила…

Картина вторая, действие  первое

Вновь домик бабки Соломониды.  Соломонида стоит у калитки, ждёт. Рядом с крылечком на скамеечке кувшин с квасом, краюха свежего ржаного хлеба под тряпицей.

Бабка Соломонида: (вздыхая)
До Покрова рукой подать, свадьбу играть. Весна пригреет, лето вырастит, осень всё соберёт да в запас уложит. У девчонки мысли цветут. Как ей  про  беду сказать, уж и не знаю… Правду говорят,  если ладно-складно с начала самого, как ручеёк весенний,  насторожиться бы надо.  Идти близко,  почитай  всегда  долго выходит…. (Подбегают, взявшись за руки, Алёнка и Егорушка)

Алёнка: (кланяясь, радостно)
Здравствуй, бабушка!

Егорушка: (также кланяясь, степенно)
Хорошего денёчка, бабка Соломонида!

Бабка Соломонида: (пропуская их в калитку)
Испейте-ка  кваска холодного с травкой мятной. В дом не пойдём, тут, на крылечке посидим, я свои косточки на первом солнышке погрею,  да на вас полюбуюсь.
(Усаживается на ступенечку, Алёнка и Егорушка, испив квасу, садятся поодаль в тенёк, на брёвнышко)


Бабка Соломонида:
Я гляжу, ты, Алёнушка,  самолучшую рубаху  надела. Хорошая работа. Хвалю.
(поворачивается к Егорушке)
Я слыхала, уж и сговор был. И порядную о приданом составили. И «колышкам» жениховым смотр был?

Егорушка (степенно)
У нас,  Стрельцовых, все пять сынов женаты, только я  свободен остался. Пора и мне гнездо ставить.

Подбегает запыхавшаяся  простоволосая девочка, следом за ней бегут две бабы.

Девочка: (кричит издалека)
Бабка Соломонида! Бабка Соломонида! Меня мамка послала, просила узнать, у вас ли  наш Егорка будет!
Первая баба: (подбегая, вытирает рот кончиком платка и начинает голосить)
Ой, беда, как вода, набежала, незнамо откуда. Всю радость смыла, солнышко застила, сердце в полон  взяла-а-а-а…
Вторая баба: (подбегая, говорит запыхавшись)
Девья и бабья доля не по указке, не по подсказке, а как Бог ссудит…

Алёнка испуганно вскакивает с брёвнышка, подбегает к бабам. Егорушка подходит к девочке, берёт её за руку. Соломонида откладывает травы, встаёт с крылечка,  останавливается  у Алёнки  за спиной и часто крестится

Девочка: ( Егорушке)
Пойдём домой, тебя наши кличут (оба уходят).

Первая баба: (вновь начинает голосить)
Вы всё вместе шли, не бранилися, не бранилися, да не ссорилися. Да кому ж теперь всё достанется, краса девичья, сердце жаркое…
Бабка Соломонида: (рассердившись, Первой бабе)
Ну,  что ты, Палаша,  по белому дню беду чёрную кликаешь…

Вторая баба: (отдышавшись, говорит спокойно, показывая на Алёнушку)
Так ить и есть беда…По-кругу на старостин дом солдатчина в этом годе выпала. На его младшего сынка. А староста взял, да и переложил  повинность на Стрельцовский двор. Я, как шла мимо их избы, сама слыхала,  как семья решала-мерила, кому служить-жить на солдатчине…

Алёнка: (сухим, спокойным голосом, речитативом)
С горя ножуньки не хотят идти…С горя глазоньки  мои не глядят…Злые люди всё не дают любить…Велят бросить всё, и его забыть…(падает Соломониде на руки)

Первая баба: (начинает очень тихо голосить, склонившись над Алёнушкой)
Всё ребятушек во солдатушки, да на двадцать лет с пятью прочими…
Вторая баба: (присоединяясь, громко)
Всё от жёнушек, да от детушек, да от стар-стариков отца с матушкой…
Первая баба: (резко остановившись, выпрямившись и уперев руки в бока)
Да ты в своём уме, Лукерья! Какие детушки! Свадьбу только к Покрову играть думали! Какие стар-старики!  У Алёны нет отца с матерью.  Аграфена-Коровница внучку поднимала, избу ей свою оставила…
Вторая баба: (задиристо, упрямо)
А я по тем деткам, Палаша, плачу, которых теперь и вовсе не случится!  А что Соломонида  Алёнке заместо отца-матери, я и без тебя знаю…
Бабка Соломонида: (рассердившись)
А ну, все лишние -  вон, а то заместо ворон - раскаркались! Видите, девка застыла вовсе! До своих изб дорогу знаете, так и ступайте! (Испуганные бабы убегают)

Картина третья, действие  первое

Старая, но ещё очень крепкая, добротная изба, в которой жила Агаша-Коровница и её семья. Большая белёная печь справа от двери. Проём завешен занавеской. Чистый скобленый стол без скатерти. Над ним иконы на полочке, украшенной белой вырезанной бумагой. Окно закрыто. На скамейке клубки разноцветной шерсти. Алёнушка плетёт поясок, привязав один конец работы к своему поясному фартуку, а другой, к клинышку в стене избы. Под окнами  слышны голоса парней.

Первый парень: (заглядывая в закрытое окно)
А как Алёна-то хороша!
Алёнка: (сама себе, тихо)
Да усохла, как травка,  душа…
Второй парень:
И другие не прочь такую работницу в дом взять…

Алёнка: (снова сама себе, гордясь и оглядывая работу)
А пояс — он завсегда первый подарок. Крестить, женить, в последний путь проводить — без него нельзя.
Первый парень: (восхищённо)
Что волос, что голос, что девичья стать…
Алёнка: (тихо, не поворачивая головы)
Да только не тебе меня брать…

Второй парень:
Говорят, она одна на всю округу может  буковки в тканом поясе вывести. Дар!

Алёнка: (рассматривает готовый поясок, встаёт, подходит к большому сундуку, открывает его, чтобы убрать готовую работу, но останавливается, залюбовавшись своим рукодельем) Именной пояс, он  на особинку, отдельной статьей,  вроде оберега тайного. Никак не убывает   работы. Своё приданое нетронутым в переполненном сундуке лежит. К чужому  поясок  работы особой добавляю…
(Выглядывает в окно. Парни от неожиданности резко нагибаются, стукаются лбами,  присаживаются, а увидев приближающуюся Соломониду, убегают)
Бабушка Соломонида в гости пожаловала. Года капают -  рябины плачут, а Соломонидиного лица не касаются. А я в зеркальце и глянуть боюсь – вдруг Егорушка меня теперешнюю и не признает…

Бабка Соломонида: (отворяя дверь)
Почто, Алёнушка, окно закрытым держишь, вольный дух да птичье пение в дом не пускаешь?

Алёнка: (отходя от окошка и кланяясь)
Здравствуй, бабушка. Проходи, усаживайся.

Бабка Соломонида: (крестясь на красный угол с иконами, кланяется ответно и присаживается поближе к печке на маленькую скамеечку)
Вся округа тебя Алёной-Буквицей кличет, твоей работой в своей укладке похваляется, а  ты всё сердцем спишь, от птиц, и от парней слюдяным окошком застишься!

Алёнка: (возвращается к открытому сундуку, укладывает в него новый, только  сработанный  поясок)
Сколько уже поясков-то за эти годы выткано, а имечко всё  одно. То самое, от которого мысли цвели и душа кипела. Егорушка... Двадцать пятый поясок почти закончила, двадцать пять годочков отмерила. Вдруг Егорушка мимо пройдёт, другой засмотрится, а меня и не узнает вовсе?

Бабка Соломонида: (встаёт, сердито распахивает окна)
Негоже от белого света и людей заживо хоронится! Не одна ты такая осталась! Мой Прокопий со мной только единую ночку и побывал, будто вовсе не бывал. Ни жена, ни вдова, а так – отрепье соломенное… Пойду я. Завтра вновь загляну. Июнь-то, смотри, какой жаркий стоит,  сундук твой на двор выставим, приданое для сохранности  под солнцем прокалим! (уходит).

Картина третья, действие  второе

Алёнка: (задумчиво, доставая праздничную рубаху с алыми рукавами)
Нельзя девке-вековухе бабью одёжу носить, приданое тратить… (надевает свадебную ярко-алую рубаху, клетчатую понёву и красный, с цветами, платок. Повязывает именной поясок свой работы и поёт)

Уж  вы девушки мои подружуньки,
Эх, юж вы де…
Сабяритеся да ко мому двору,
Ох, сабяри…
Ка мому двору, ка широкаму,
Ох, ка мому…
У мово, ой, у двора, крутая гора,
Ох, у мово…

Первая баба: (заглядывая в открытое окошко)
Слышь, Лукерья, какую Алёнка-Буквица песню-то  поёт!
Вторая баба: (подбегает и тоже заглядывает в окно)
Знамо, слышу! Свадебную! Не ты ли, Палаша, годков тридцать тому назад сама мне её на девичнике-то и певала? (толкают одна другую в бока)
Первая баба: (всплёскивая руками)
Соколик с места, всем воронам  масть! Для кого ж так  рядится?
Вторая баба: (прижимая обе руки к щекам)
Соколик с места, бабе пропасть! С кем бывает-ладиться?
Первая баба: (поджав губы и скрестив руки на груди)
Был Егорка, да скатился с горки…
Вторая баба: (тоже скрещивая руки)
Была Алёна, глаза солёны…
Обе разом: (повернувшись друг к дружке, торжественно и злорадно)
Где это видано, бабью одёжу девке-вековухе на себя примерять, обычай деревенский рушить!

Алёна: (захлопывает перед ними окошко, усаживается на лавочку у печки, говорит грустно)
Где Лукерья да Палаша, там и беда наша. Непременно по деревне разнесут, да своё для важности прибавят. Может, Егорушка уж в дороге и  близко совсем. Ведь не просто так Соломонида старая мне сон свой сказывала. Говорила,  что идти легко не всегда быстро, а идти далеко бывает и незаметно вовсе. Велела праздничную сряду примерить, травку духмяную из неё повытрясти, да свадебную песню вспомнить…

Картин четвёртая, действие  первое

Жаркий летний день. Деревенская улица. Избы. У открытых ворот стоят бабы. Во дворах видны вынесенные для просушки сундуки. На жердях сушатся холсты и праздничные одежды.

Егорушка: (оглядываясь по сторонам)
Алёнка-невеста, молодая пташечка. Сколько деток в гнезде ты повывела, сколько кудрей на чужой головушке  гребешком повыпрямила. Хоть и близко я совсем, а до сердца твоего не достану. Хоть и рядышком, да за руку жену чужую не возьму…  Поясок твой дарёный, на холстинку  не однажды ставленный, больше память хранит, чем душа твоя ветреная…

Бабка Соломонида: (крестясь и кланяясь навстречу, говорит чуть рассержено, с укоризной)
Рано думами Алёну  замуж выдавать. Рано детей от другого пересчитывать. Эх, сердце мужское неразумное. На скольких женских тайнах ты споткнулось-удивилось.
(Мягко)
 Здравствуй, Егорушка!

Егорушка: (низко кланяется)
Доброго здоровьичка, бабка Соломонида! А ты и не изменилась вовсе, дай тебе Бог ещё много лет  землицу ногами топтать, счастье выискивать…

Бабка Соломонида: (подносит руку к глазам, смотрит на солнышко, говорит чуть насмешливо)
А счастье само нужного человека находит, коли он для него сердце открытым держит, да душу проветривает.
(Поворачивается к Егорушке)
 Без веры, да без меры и соль тяжела, и доля горька. Ступай к избе Аграфены-Коровницы, чай тропинку не забыл, окошко не перепутаешь. Ждёт тебя Алёна. Окна не раскрывает, дверей не отпирает, работой от думки-тоски спасается, тебя дожидается!

Егорушка: (радостно)
Ай, Соломонида, ай, утешила, кручину-боль с сердца сняла!
(кланяется Соломониде в пояс и убегает)

Бабка Соломонида: (вздыхает, смотрит вслед Егорушке, говорит грустно, глядя уже на баб у ворот)
Девья воля, бабья доля - вечный  хомут. Не стряхнёшь, не испьёшь, не износишь, только, как Бог приберёт, так и сбросишь. Так ведь вековухин девий век ещё тяжельще будет – одёжа белая, да сердце седое. И ни единого глоточка радости бабьей. Пойду. Травку прибрать надо, молодым квасу сладить…

Картин пятая, действие  первое

Изба, в которой жила Агаша-Коровница. Изгородь из горизонтальных жердей. На них вывешены праздничные женские наряды, расшитые полотенца, скатерти, тканые пояса и цветные платки. Большой кованый сундук, раскрытый и пустой, положен  на два кругляка – жарится под солнышком.  Алёнка рассматривает пояски своей работы, проверяет сохранность, любуется. Берёт в руки нарядную  мужскую рубаху, вздыхает.

Алёнка: (задумчиво)
Какой июль  жаркий нынче стоит. Который год приданое нетронутое на добром солнце  сушу-сберегаю, женихов отваживаю…
(Берёт поясок с именем Егорушки)
Двадцать пятый поясок  готов. И не молодая я теперь вовсе, и краса моя что-то рано пообсыпалась. Женихи-то всё больше за уменье моё рукодельное на примете до сей поры держат, свах засылают. Хоть и говорит бабушка Соломонида, что это не краса, а думки мои рано отцвели, что всё неистраченное доброй и верной душе назад возвратится, да так ли уж, и не знаю теперь…

Картин пятая, действие  второе

К избе Алёны-Буквицы подбегают с разных сторон деревенские бабы, которые уже видели  вернувшегося Егорушку. За ними медленно (уже не бежит) приближается задумчивый Егорушка. На втором плане все действующие лица сказки в праздничной одежде (возможна несколько раз меняющаяся живая картина)

1любопытный: (повиснув на изгороди)
Говорят, невеста красива и работяща?!
2любопытный: (перекидывая ногу через жердь)
И красива, и работяща, и пара подходяща! (радостно берут сундук с двух сторон, несут и ставят перед Алёной)
Молодая баба: (хмуро, завистливо, пока любопытные тащат сундук)
Перестарок!
Девочка: (собирает платки и пояски, развешанные на изгороди, укладывает в сундук)
Да душа с добром и огнём, а руки с уменьем!
2любопытный: (идёт к изгороди, рассматривает праздничную одежду, вывешенную для просушки, собирает и тоже несёт к сундуку)
И другие не прочь такую работницу в дом взять!
1любопытный: (гладит девочку по голове, оборачивается ко 2-му любопытному, говорит насмешливо)
Где тебе, неповоротливому, Алёнино сердце догнать!

Егорушка подходит к калитке. Останавливается. Молча смотрит на Алёнку. Алёна его не видит, занимается укладкой сундука

Девочка: (всплёскивая ладошками)
А Алёна его и не видит!
Молодая баба: (уверенно)
Вот сейчас он её и обидит! Не признает, не узнает… Приданое нетронутым в переполненном сундуке так и будет без урону лежать!
Весёлый мужик: (подхватывает девочку на руки, говорит, обращаясь к заплакавшей девочке)
Как не узнать,  знамо узнает! В молодости сердечный отпечаток самый крепкий да яркий!
Старая баба: (поддерживая Весёлого мужика)
Оба друг друга сердцем вмиг и увидят…(помогает надеть Алёнке алую свадебную рубаху, девочка подаёт поясок)

Алёнка: (оглядывает говорящих, говорит ласково, уважительно)
Здравствуйте, люди добрые. Спасибо и за помощь (кланяется), и за слово доброе…(вновь кланяется)
(Видит стоящего у калитки Егорушку, берёт в руки нарядную  мужскую рубаху и медленно идёт к нему, говорит, почти поёт, как во сне)
Собирался в плошке воск мягкий,
Пошивался белый лён на рубахи,
Скоро сваха на порог, на поглядку,
Ты уж дочка покажи стан-повадку…
(останавливается, подоспевшая Старая баба берёт у неё из рук мужскую рубаху)

Егорушка: (берёт Алёну за руки, поёт и медленно поворачивается вместе с ней на одном месте)
Зорюшка-зарянка,
Девице пособница,
Ты катись под горку
За зелёный луг.
 Зорюшка-зарянка,
Зорька-хороводница,
Там, за речкой быстрою
Ждёт сердешный друг… (Старая баба и Алёна надевают на Егора праздничную женихову рубаху, девочка крутится рядом, держит мужской поясок с буковками)

Девочка: (звонко, радостно, во время надевания рубахи)
Уж кто у нас холост, кто не женатый,
Егор неженатый, бело-кудреватый,
Он по двору ходит…
Молодая баба: (недовольно дёргает девочку за руку)
Мала ещё рукавом трясти, песню свадебную без причины на  людях вести. Не по чину, не по месту…
Весёлый мужик: (показывая на Алёнку и Егорушку в праздничной одежде и подмигивая девочке)
И по чину, и по месту, вот жених, а вот невеста!
Молодая баба: (недовольно)
Ишь, расходился, как квашня без догляду!
Старая баба: (неодобрительно)
Это ты, Лукерья, что-то расходилась нынче. Ты чужому-то долгожданному счастью не завидуй. Глядишь, и тебе от чужой радости, как от доброй краюшки, кус перепадёт, душу согреет…

Егорушка: (кланяясь поясно собравшимся)
Доброго вам здоровьичка, светлого дня, весёлой минутки, люди добрые. Вы про нас с Алёной всё знаете. Мы перед вами, как на ладоньке Божьей. Не прячемся…
Алёнка: (прижимаясь к Егорушке)
Не таимся…
Егорушка:
Счастье, так долго плутавшее, испить пробуем. Свой остатний век  друг на друга потратить хотим.
Картин пятая, действие  третье

На сцене все замерли там, где стояли. Время вышло. Сказка к концу пришла. Звук колоколов дальнего села. Людской говор, обрывки смеха, песен и частушек. Праздник. Появляются старая  Соломонида и Старик-рассказчик.

Старик - священник:  (залу)
Вот такую её Егорушка и застал. Что тут сказать можно…
Бабка Соломонида: (Старику и залу)
Свадьбы играть не стали, чего уж людей смешить…

Старик – священник:
Повязал Алёнкин суженый новый поясок, старый бережно в углу на лавке оставил, да и пошёл с утра на покос.
Бабка Соломонида:
А она ту самую свадебную одежду, что тайком мерила, надела и к нему с узелком обеденным на луг через всё село скрозно пошла…
Старик - священник:
Пояски-то Алёнка-Буквица до самого своего последнего часа  для себя и других делала. Именные. Потому, самые заветные. Дар был.
Бабка Соломонида:
И в моем сундуке один такой имеется. Если на сердце скудно, достаю его, буковки читаю, имечко заветное складываю. Может и вам такой поясок из прабабушкиного сундука достанется. Тогда свет Алёнкиной любви и вас  своим краем, коль чужому счастью радоваться умеете,   заденет.
                Эпилог.
Забытый родник

Свет гаснет. На сцене остаются только Старик-рассказчик и Бабка Соломонида. Сидят рядышком под клёном на скамеечке. Слышно  журчание воды и шум листьев. Свет медленно нарастает.  Рассказывают старики по очереди, вздыхая, задумываясь, вспоминая и размышляя. Свет (поочерёдно, во время слов каждого)  выхватывает их фигуры (лица).

Старик – священник:
Обезлюдела деревня вокруг Настёниной мельницы. Молодые по-новому времени на другое житьё-бытьё в город перебрались. Старые в свой черед в землю легли.
Бабка Соломонида:
Заросли будыльём диким и лежбище деревни прежней, и мельница. Только чёрный ручей, как раньше,  бежит. Да в семьях, которые из  деревни ещё молодыми снялись, нет-нет, а и всплывёт в день белого Покрова сказ о Настёне-Мельничихе и её Ясноглазом.
Старик - священник:
То песней лёгкой. То сказкой давней. А то прямым сказом-указкой из рук верных.
Бабка Соломонида:
Вот и вы в свой черёд о роднике Настёны-Мельничихи правду узнали, да так сразу всем сердцем и поверила.

Старик - священник:
Потому и говорим сейчас  для вас. В верные руки передаём. Вдруг кому и выпадет найти ручей, где все дно-донышко чёрными камнями выстлано…

Бабка Соломонида:
Ну, а что делать тогда, каждый для себя сам решит. Чудеса еще не редки на этом свете, где мы с вами живём… (общий мягкий свет постепенно угасает)

Старик – священник  и Бабка Соломонида встают со скамеечки и расходятся в разные стороны. Неожиданно останавливаются, возвращаются навстречу, не доходя до скамеечки, вновь останавливаются и кланяются в пояс зрителям (слушателям)

Старик – священник и Бабка Соломонида: (вместе)
Ну вот, теперь — все!  (занавес)