Властвующие аутозоопсии

Васька Морковин попал под дождь. Его затянуло в воронку. Она образовалась в асфальте, оттуда вырвался целый вихрь, стало жутко, но спустя минуты две Василий пришел в себя, потер лоб, вырвавшись из хватки злобного урагана, и превратился в муравья, а муравьи, как известно, незаметны; воронка затянулась сеткой, испарения исчезли, порыв бешеного ветра сошел на нет, и Васька вздохнул свободно полной грудью, хотя нервный тик поспешил возникнуть в глазу, но муравьиная природа стала обителью.
 Примите меня, примите в свое царство, о насекомоплемена! Зачем вам тихо жить в земной плоскости? Великаньте, расширяйтесь и входите в мир большой! А я стал маленьким до некоторого времени, образно говоря. Чтобы избежать стихийного бедствия. А вы почему прячетесь от уличного шума? Хватит трусить и жить карликами, сталкиваясь с ядром земным! Возвышаясь, вы врезаетесь в пространство, а пространство сливается с вечным двигателем материи, разве это не чудо? Так дерзайте! Насекомоплемена, я ваш товарищ! Муравьюшенька…
 Васёк был обычным героем романа под названием жизнь. Но при этом он вечно попадал во всякие бедственные положения, и ничего не мог с этим своим недостатком поделать. Он вечно превращался в насекомых, в каких-то жучков, гусениц, и каждый раз, каждый его смывало, уносило, встряхивало, как клопа в бочке, и он прятался за паутинками параллельных миров, в космической глубине мироздания, заканчивал свой бег в безмолвной пустыне туннелей и уже оттуда воскресал, как раненый олень, и тыкался рожками в купол планеты: среди доморощенных глубинок, про которые разузнал в книжечках, а потом переписал интересные описания в блокнот шариковой ручкой. Он жил в глубинке с самого рождения, и эта глубинка являлась норкой, а норка сплеталась, как крона боязливого дерева, в квартирное помещение с прикрытым занавеской окном, из которого иногда вылетало загадочное и спонтанное утро.
 Тем не менее, именно в утреннее время он мог быть спокоен, как монах в своей келье. Уединенный образ жизни путал его мысли, так как разукрашивал настроение в разные цвета, среди которых были образцы светописи, упавшие на чистый холст, и грозовые вихри, бросавшие тень на жизненные циклы восприятия.
 Жизнь всячески влезала в окно и будила Морковина. Но иногда в душу впивалась хандра, и глаза закрывались, не желая видеть созвездия настоящего, и лишь вспорхнувшая пташкой мысль о сложном и прекрасном течении этой самой жизни заставляла нацепить на макушку шляпу и выйти вон из квартиры в цветущий поток природной стихии, чтобы опять быть унесенным ветром.
 Васька сегодня, преобразовавшись в муравья, почистил немножко лапки, забрался в магазинчик для трудолюбивых и старательных насекомых, чтобы купить там инструмент для плотницких работ, но тут же невольно вспомнил, что он зашел сюда из мира великанов, а там мебель не с ноготь мизинца, и вдруг собрался выходить наружу, но тут вспомнил, что на той стороне вселенной может возродиться ураган, да и продавец, дряхлый седой муравей, позвал его хриплым голосом.
- Проходите, - приветливо пробормотал хозяин магазина. – Может, заинтересует вас что-нибудь. Уж больно у вас озадаченный вид.
 - Да я… э-э… случайно зашел к вам, - стал врать Васька, но тут же покраснел и произнес вдумчиво: - А хотя, я, как плотник с опытом, с удовольствие полюбуюсь вашим товаром через витрины. Что тут у вас? Инструмент, конечно, отличный, но боюсь, что он мне не по карману. Но самое то для плотницких работ, самое то! – сказав последнюю фразу, Васька, попривыкший за несколько минут к муравьиному телу, весело крякнул.
- У меня самый лучший товар! – хвастливо воскликнул дедуля. – С малых лет плотничаю. И вот закупаю полезные вещицы и делюсь с народом!
- Эх, красота! – Васька подыграл старому муравью.