Потеря

Не стану биться

Нет, я не Пушкин, не Есенин.
Сергей Сорока я, друзья.
Исполнен грустью и весельем.
Таким узнала вся Земля,
Елунино, Боровиково,
в Алтайском крае на краю
не выкованной той подковы.
Но словно бы в степном раю
живу я в детстве под горою
и восходящую зарю
я вижу. Радости не скрою,
чем те, живущие в верху
горы на межозёрном месте,
где школа, сельсовет и клуб.
Поются где протяжно песни,
чечётку бойко бьёт каблук.
Там, где правление колхоза –
грабитель подлинный колхоз –
владелец кузни нашей, взвоза
и похититель наших грёз.
Но, слава богу, он распался
и сельсовета больше нет.
Лишь клуб да магазин остался
и провели казённый свет.
Я далеко не Евтушенко
и даже не Борис Ручьёв.
Но я не стану биться в стенку
и тратить беспечальных слов.


Потеря

Невосполнимая потеря.
В декабре, в сорок первый год,
в победу над Гитлером веря,
померк окровавленный свод.

Гранаты кончились, патроны,
молчит и ротный пулемёт.
Летают, каркая, вороны.
Погиб, сражаясь, целый взвод.

Союзник Гитлера Суоми
пленил всех раненых бойцов,
в глубокой находились коме,
залиты будто бы свинцом.

Среди бойцов лежал мой дядя
Никифор – крёстный мой отец.
Наверно, в небо сине глядя,
не думал, что ему конец.

Жену свою он видел ясно,
а может, даже и меня.
Два финна всё же, всё ж напрасно
спасли его из-под огня.

От ран скончался он в больничке
за лагерной стеной – боец.
Отпели не попы, а птички.
Ты в сердце, крёстный мой отец…