Молчаливый

А теперь послушаем молчаливого. Он ведь тоже говорит, и его речь достойна
Особого внимания, поскольку молчание исцеляет слово.
Да, у слова свои болезни, и наиболее опасная в том, что слово,
Легкое как пух, случайно рожденное,
Ничем не сдерживаемое, ничем не связанное, ослепительное и забавное,
Обманчивое
И  ненадежное, бесчинствует среди людей. Такие слова пусты и мертвы;
Им несвойственно истинное значение; ни одно сердце они
Не заставят забиться; никакого действия они
Не вызовут; в целом —
Это духовный ублюдок,
Смутное призрачное существование.
Религия, искусство, наука, политика — все вырождается,
Когда смерч духовного разложения поднимает в огромном множестве такие слова.
Тогда хочется прямо-таки взывать
К спасению и требовать: пусть говорит
Только тот, кто умеет и молчать.
Потому что молчание исцеляет слово… Он внемлет и молчит.
Часто создается впечатление, что слова, которые он слышит, разбиваются
Об него или всецело в нем исчезают.
Однако они не пропадают,
А спускаются на дно. В душе молчаливого есть внутренние пространства,
Значение которых он сам едва ли сознает;
Тихие покои, куда он
Помещает сокровища свои;
Надежные тайники,
Где ничто не пропадает бесследно; таинственные колбы, где медленно бродит,
Оседает и отстаивается в тиши
Вино мысли. Этот процесс он не пытается искусственно ускорить;
Это было бы для него неприятно, возможно, болезненно. Это должно происходить
Само по себе; и так оно действительно происходит.
Из сердца исходят лучи света: они должны пронизать каждую колбу
И прокалить ее. Мысль должна сформироваться, стать образной;
Это требует воображения и фантазии.
Тогда пробуждается
И поднимается из глубин воля: Мысль требует выхода.
Тысячи нитей
Заявляют о себе из других покоев и тайников; стараются
Прикрепиться; пытаются создать Творческую ткань. Здесь нельзя мешать,
Прерывать, спешить; Боже упаси — подстегивать! Если мысль должна
Действительно родиться, она должна
Зреть в тишине, пока не потребует слова.
Греческие философы знали различие между словом
«Изреченным»
Т. е. произнесенным)
И «существующим внутри». Последнее не имеет ни звука, ни формы.
Это скорее внутренний, духовный заряд. Оно дремлет под сводами
Душевного царства теней; но оно пробудится. Это уже мысль, но еще не слово;
Но оно станет словом,
Оставаясь мыслью сердца, воплощением чувств, идеей воли.
Тогда и только тогда оно станет истинным словом,
Которое приходит в мир как реальность
Внутреннего: лишь высказанное, но уже деяние;
Подобно дитю рожденное, но уже созревшее; простое,
Но насыщенное смыслом настолько, что может стать
Роковым; не существующее само по себе, но проявляющее
Невидимую, возможно, божественную власть.
И когда молчаливому, который говорит подобные слова, сердечно внимают,
Порою возникает впечатление, что в душе его заключен тигель,где переплавляются
В  жидкий огонь, поднимаются
Верх, падают в жизнь раскаленными каплями
Все восприятия
Мира, все мысли и слова человечества. Поэтому такие слова светят и зажигают;
Поэтому они так весомы; поэтому каждый раз они
Сами по себе событие; поэтому их
Так долго и с благоговением повторяют.
На свете есть творческое молчание
Святая тишина, в которой рождается
Истинное слово; божественная наполненность, которая бесшумно ведет себя
Вовне; обращенное в себя созерцание, в котором возникают слова,
Подобные деянию, и деяния без слов. В таком молчании мы
Дадим нашим словам исцелиться…
Все люди хитры,
За исключением, может быть,
Душ наивно-чистосердечных и детски-невинных.
Наша хитрость происходит из инстинкта,
Из чувства самосохранения и от сознания, что очень немногие
Действительно хорошо к нам расположены;
А  иные, большинство… кто знает, как они относятся к нам? Подобно пугливой птице,
Подобно робкой серне, ходит человек по лесным дебрям жизни и остерегается,
Не хочет подвергать себя опасностям;
Он оглядывается вокруг, скрывает свои намерения, готов спрятаться
От возможных врагов или направить их
По ложному пути.
Это простой социологический факт, и только в раю, возможно, будет иначе.
И тем не менее не каждого
Из нас можно назвать хитрецом; да и саму хитрость  не следует
Так уж переоценивать.
Хитрец не тот, кто постоянно настороже и прибегает несколько чаще к хитрости,
Чем остальные; а скорее тот, кто возлюбил хитрость,
Кто наслаждается своими уловками
И проделками, кто верит в «жизнетворную власть» хитрости и принимает
Ее за «мудрость». Он презирает
Открытых сердцем и прямых,
Считая их
Всех простофилями. Он питает
Отвращение к прямым путям,
Яркому свету солнца, ко всякому смелому
Утверждению
Или отрицанию.
Все это представляется
Ему «глупым»; а «умный»
Лишь он один — большой хитрец.
В действительности же все не так. Умный
Тоже может быть хитрым; однако хитрость
Отнюдь не является субстанцией разума. Напротив:
Когда истинно умный человек прибегает
К хитрости, у него нередко возникает чувство,
Что он деградирует, действует мелочно, малодушно,
Возможно, даже «низко» и изменяет истинному пути. Он делает это крайне неохотно,
В исключительных случаях; и всегда готов признать,
Что «хитрость есть не что иное, как замена ума
У  маленьких и глупых людей». Безусловно, хитрец никогда не признается в этом. Ведь он
Не «теоретик», занимающийся
«Общими» и «принципиальными» вопросами; это он предоставляет
«Доктринерам», «филистерам»
Или, по пренебрежительному определению Наполеона, «идеологам».
«Настоящий мужчина» в противоположность этому — «практик».
«Владеть методом познания» — для него слишком высоко и скучно; он желает
Завоевывать и господствовать, не изучая и не познавая.
Он хочет вообще выгоды, успеха в жизни, прибыли; и в его интересы не входит
Различать между «плохими» и «хорошими»
Средствами;
Для этого у него также нет времени.
«Хорошо» для него то, что целесообразно; а целесообразными
Ему представляются
Окольные пути и притоны.
Его устраивают сумерки, когда трудно отличить волка от собаки.
Ему удобны
Переулки; охотно приемлет он и черные ходы. Когда он говорит, то никогда
Не смотрит в глаза
Собеседнику; если обещает, значит, уже нашел «умный» выход. И там,
Где никто не может сориентироваться, он уУж точно что-то намудрит,
Что-то придумает. О «деле» он знает мало; о деловитости говорит
Только с иронией. Главное для него —
Сделка, и не в одной
Торговле, что совершенно естественно, а вообще в жизни: он
Не «усердный»,  а просто «карьерист».
Собственные идеи и убеждения  он не воспринимает слишком серьезно: он
Всегда может иметь и другие. Прекрасных и величественных слов
Лютера: «На том стою и не могу иначе» ему никогда не постичь.
Он всегда «может» «иначе»;
А  внезапно — еще и «совсем иначе».
При этом он не думает о предательстве: он предает, не подумав о предательстве.
Поток его жизни растекается сотнями маленьких ручейков над тысячами камешков.
И чем старше становится он, тем пронырливее и лукавее
Становится его душа. Там, где властвует такой муж, вся жизнь представляет
Собой мастерское, но ложное сплетение корысти. Тут совесть молчит;
Тут стоят большие часы
«Государственного разума»;
Не процветают великие идеи; не используются широкие пути.
И Божественное исчезает из жизни,

Подсобн лит-ра И.Ильин " Я вглядываюсь в жизнь"