Гостиница для путешествующих... Поздний выезд

Есенин, изъездив Европу и Америку, начал задыхаться в ограниченном кругу советского имажинизма. Сам имажинизм 1923 года — уже не был трибуной, которой Есенин мог бы воспользоваться, чтобы быть услышанным всей  Россией.  Есенин 1924 —1925 годов это: кофейный костюм, широкополая шляпа ковбоя, белые штиблеты, трость в крепко сжатом кулаке, опухшее лицо, слегка подкрашенные губы и подведенные, но уже «выцветшие» глаза.
Не создав своего «толстого» журнала, Есенин искал широкой «трибуны» в других тогдашних толстых журналах. Подобно тому, как он начал тяготиться Айседорой, он начал так же тяготиться и имажинизмом. Однако, будучи очень осмотрительным, осторожным, по-крестьянски сметливым, несмотря на свою экспансивность, он не разрывал окончательно с имажинизмом. Свое недовольство имажинизмом он не вдруг перенес на Мариенгофа. Он стал различать как бы два имажинизма. Один — одиозный мариенгофский, с которым он «будет бороться», а другой свой — есенинский, который он «признавал» и от которого «не уходил».
Основное расхождение между Есениным и Мариенгофом заключалось в следующем.  Есенин, признавая самоцельность образа, в то же время признает и его утилитарную сторону — выразительность. Для Мариенгофа, Эрдмана, Шершеневича — выразительность есть случайность, набор характеристик.  Если для символизма, например,  электрический счетчик — элемент диссонанса с вечно  прекрасным, женственным, для футуризма — это реальность, факт внеполый; для имажинизма — новая икона, на которой Есенин чертил лик электрического мужского христианства, a Mapиeнгoф  и Эрдман — свои лица.
Журнал имажинистов «Гостиница для путешествующих в прекрасном» стал не только местом их творческого объединения, но и полем столкновения личных интересов, причиной творческих конфликтов и, в известном смысле, катализатором распада группы. Группе удалось выпустить 4 номера альманаха: 
№1 в 1922 году в которым  дали материал (авторы размещены по алфавиту):  Б. Глубоковский, С. Есенин, Павел Кузнецов, А. Мариенгоф, О. Мандельштам, В. Соколов, А. Таиров, А. Топорков, Н.Эрдман, Г. Якулов.
№2 в 1923 году: Грузинов, Есенин, Ивнев, Мариенгоф, Ройзман, Вл.Соколов, Шершеневич, Чекрыгин, Якулов, Эрдман.
№3 в 1924 Грузинов, Есенин (последняя публикация), Ивнев, Кржижановский, Леже, Мариенгоф, Ройзман, Фельдман, Шершеневич, Якулов и др.
№4 в 1924 (вышел без стихов Есенина) Глубоковский, Грузинов, Рюрик Ивнев, Искона, Кржижановский, Мариенгоф, Рачиотти,  Ройзман, Шершеневич и другие.      

Вероятнее всего крестьянское нутро, крепко заложенное в Есенине, конфликтовало (по словам советской критики В.Киршона) с окружающей богему буржуазно-мистической обстановкой, оказывающей на поэта реакционное влияние. От приторной божественности он перешел к дикому хулению бога.
От кротости и смирения — к озорству и буйству.
От проповеди мира и любви — к призывам разгрома и разбоя.

А. Селивановский в «Очерках по истории русской советской поэзии», 1936 года писал: «Нет, Есенин по существу не был ни «имажинистом», ни вообще новатором. В поэзию он вошел как продолжатель канонического русского лирического стиха, напевного и метафорического. По своей метрике есенинская поэзия продолжает линию, прежде всего — А. Блока, но от Блока Есенин отличается — вопреки частой своей религиозной оболочке — материальностью, реальностью, конкретностью своей поэзии.
Он был настоящим поэтом, умел акварелью передать картины русской природы, поэтическая поза и ходульность были ему, как правило, органически чужды. Но еще более значителен Есенин теми возможностями, которые в нем таились и которые не получили полного развития. Смерть Есенина стала потерей для советской поэзии, ярким фактом вторжения вражеской идеологии в ее пределы, стрелой, долетевшей из чужого стана в то время, когда поэт всей силой, всем существом своим рванулся к советскому строю». 

Поздний выезд Есенина из «Гостинице» был вызван и тем обстоятельством, что журнал  пропагандировал и выдвигал на первый план Московский Камерный театр Таирова. Есенин был чрезвычайно  недоволен таким положением вещей, неоднократно повторяя:
«Во-первых, вы меня ссорите с Мейерхольдом, с которым я ссорится не намерен; во-вторых я нахожу, что театр Мейерхольда интереснее театра Таирова. В журнале, где выдвигают Таирова и нападают на Мейерхольда, я участвовать не желаю. В журнале, который я организую в дальнейшем, будет пропагандироваться театр Мейерхольда».               
Примечательно, что №4 журнала имажинистов «Гостиница для путешествующих в прекрасном» вышел в издательстве «Ассоциация вольнодумцев» коллегии имажинистов. В этом номере были анонсированы выход № 5 «Гостиницы…» и №1 журнала «Вольнодумец». Оба издания так и не были опубликованы, причем Есенин отказался от публикации своих стихов уже в №4 «Гостиницы».         

Как оценивала агрессивная советская критика начала 30-ых творчество имажинистов?

В. Киршон писал: «Конечно, совершенно естественно, что в группе этой были Мариенгофы, Ивневы, Шершеневичи. Куда еще мог пойти эго-поэт, из северянинской компании надушенных приказчиков, — Шершеневич?  Но то, что в эту группу попал Есенин можно объяснить только провалом в его пути, бездорожьем, отсутствием связи с жизнью, проходившей мимо него. Есенину в этот период нечего было сказать».

У А. Селивановского читаем (и подобные оценки в период напряженного социалистического строительства в СССР предсказуемы):
«Поэтическое творчество имажинистов представляет собой — в своем большинстве — антикультурное явление в поэзии, помесь претенциозной безвкусицы с хулиганством и порнографией. Есенин был для имажинистов ширмой. Приход его к имажинизму совпадает по времени и смыслу с его отходом от революции. Его безыскусственный, густо насыщенный метафорами стих начинает теперь строиться по извне навязанным рецептам. В своем «Пугачеве» он хотел дать образец имажинистского стиха, но именно поэтому поэма, при наличии отдельных удачных мест, изобилует вопиющими безвкусицами. Одно имажинистское преувеличение следует за другим».

И меня по ветряному свею,
По том ль песку,
Поведут с веревкою на шее
Полюбить тоску.

"Голубень".

Первой потерей имажинистов стал отъезд (точнее бегство) в 1922 году за границу Александра Кусикова. В 1924 году от имажинизма отмежевались Есенин и Грузинов. К этому времени Николай Эрдман, увлекшийся театром, уже не принимал активного участия в деятельности группы. Мариенгофа и Шершеневича также все больше поглощала работа для театра. Матвей Ройзман обратился к прозе. На уход в другие области литературы повлияло, безусловно, помимо субъективных причин, ощущение всеми членами группы «общего кризиса поэзии» в стране, ознаменовавшего переход к социалистическому реализму во всех видах искусства. Имажинизм, подвергаемый непрерывным нападкам в советской периодической печати,  фактически прекратил свое существование как организованное движение в 1925 -1927 годах.