С непостижимой

Пятьсот весёлый

Пятьсот весёлым назван поезд.
Мы двадцать суток до Москвы.
Тащился этот поезд то есть.
Телячии вагоны, сны

в дороге снились беспрестанно,
мы быстро едем на коне.
Подолгу мы на полустанке
стояли. Нравилось лишь мне.

Москва встречала старым гимном,
часовным боем за Кремлём.
Я был безрадостно-наивным.
Рукой махая, как крылом,

когда мы шли все к Мавзолею,
изображал я свой полёт,
прошли насквозь аллею,
спустились через тёмный вход.

А под стеклом безликий Ленин,
лежал как труп он на спине.
Вокруг метались будто тени,
все отражались на стене.

Но почему-то, я не знаю,
нам в Быхове не пожилось,
видать, стремительно земная
по осени катилась ось.

Опять в Москве мы в Мавзолее,
а там уж двое возлежат,
один другого, вижу, злее,
на смену новые спешат.

И снова я в своей деревне
на берегу. С обской волной
дружу, не ведаю я терний
и все друзья мои со мной.


С непостижимой

Вдогонку сказанному слову,
оно, увы, не воробей
и не воротится в рот вам снова.
Не потому, что ты плебей,
а потому что думать надо,
пред тем как выпалить словцо.
Иначе выглядит накладно
и замыкается в кольцо
неверия в правдивость слова.
Понятно без обиняков.
Всей речи подлинность – основа
под тенью сизых облаков
на фоне чуткого созвездья
с Полярно-северной звездой.
Не зря же это я изведал
и не прошёл там стороной.
Кривой тропинкой отчужденья
из безглагольной пустоты,
где обитают наважденья,
но без прозрений чистоты
общения меж нами с целью
оставить в вечности святой
свой след, покрыв пастелью
с непостижимой высотой.