Наш тяжкий грех унесём в могилу

Только через три месяца Валера возвращается к Исмаэлю. После того, как Исми открыл Адские врата, после того, как превратил своё дьявольское войско с его вечной грызнёй в единое целое. Преданное ему целое. Кровь Азазеля взяла верх, и Исмаэль чувствует её в каждом ударе сердца.

По лицу Валерки размазан пепел, серое с красным пятно. В его глазах тень, которая говорит, что мальчишка, наконец, вырос. Исмаэль хочет его, как прежде, до боли в суставах, до ломоты в костях. Три месяца без Валеры, без его постоянного присутствия рядом, без его тёплого и податливого тела под Исми в постели по ночам. От одного взгляда на него Исмаэль немножечко сходит с ума.
Исми всегда знал, что будет так. В глубине души он знал, что рождён не для того, чтобы спасти мир — но чтобы его уничтожить. Вот только окажется Вэл на его стороне или на его пути — этого он не знал. Он и сейчас не уверен в ответе на этот вопрос.

— Привет, Исми. — Валера быстро облизывает губы; он не улыбается, но его губы теперь розовые и влажные. — Я бы добрался ещё утром, но на дорогах чёрте что творится с тех пор, как ты снёс пол Европы.

Исмаэль ёрзает на своём троне и отвечает не сразу; если Валерка хочет вести себя так, словно ничего не случилось, Исми уж точно постарается, чтобы собственный голос его не подвёл.

— Если бы я знал, что ты придёшь, я бы позаботился расчистить тебе дорогу.

Вышло не очень. Оно всё равно прорвалось — отголосок сдерживаемого гнева, яростной страсти, тоски. Валера не откликается на эти нотки, просто приподнимает плечо и изображает ухмылку — такую же неубедительную и фальшивую, как и весь их разговор.

— Что, и испортить такой сюрприз?

Они снова замолкают, и Исми пытается взять себя в руки. Он пытается избавиться от шума в голове, пытается не обращать внимания на биение крови, которое твердит целуй-трахни-ломай, а потом мысленно махает на всё рукой. Потому что это Валера, а весь самоконтроль младшего брата, всё самообладание покидают его, стоит Валерке только взглянуть на него разок.

Он соскакивает с трона и, размашисто шагая, преодолевает разделяющее их расстояние — быстрее, чем Вэл додумывается отступить. Его рука охватывает горло Валерки так, словно только там ей самое место; тонкая полоска кожи, соединяющая большой и указательный пальцы, сдавливает яремную вену.

У Валеры перехватывает дух, но его глаза, сияющие, сине-голубые, расширяются только на миг. Он поднимает руку, чтобы опустить её на руку Исмаэля, его губы раскрываются, чтобы что-то сказать, и Исми решает, что с него достаточно. Он хватает Валерку за запястье и выворачивает ему руку за спину; он напирает на Валерика, пока тот не начинает падать на него. И прежде чем из сладких-сладких губ Вэла успевают вырваться какие-нибудь дурацкие, никому не нужные слова, его ртом завладевает Исмаэль, сцеловывая извинения и отговорки.

Он укусами пробивает себе дорогу, терзая острыми зубами полный изгиб губ брата, пока они не раскрываются перед ним. Он не знает, что означают отчаянные постанывания Валеры: боль или возбуждение, — ему плевать. Только одно имеет значение: Валерка подчиняется ему, капитулирует. Сдаётся — по крайней мере, в этом.

Поцелуй заставляет Валеру отступать назад, пока он не впечатывается спиной в стену, а рот братика всё ещё на его губах, язык братца толкается в его расслабленные губы, член братишки трётся о заострённую линию его подвздошной кости, словно, будь одного братского голода довольно, они трахались бы уже сейчас.

Валерка рывком отворачивает голову и втягивает в лёгкие воздух. Исмаэль чувствует, что он дрожит, и инстинктивно усиливает хватку. После его поцелуя рот Валеры кажется мягким, тёмным, помятым. Ему хочется трахнуть этот рот, толкнуть Вэла на колени и вжимать его голову в свой пах до тех пор, пока Валерик не начнёт втягивать его в себя глубже и глубже с каждым вдохом. Ему хочется облизывать эти губы, покрывать их легчайшими, нежнейшими поцелуями, которые умоляют дать ему второй шанс лучше, чем любые слова брата.

— Ты бросил меня, — шепчет Исми Валере в висок.

Он видит, как ресницы Валерки вздрагивают, и Вэл закрывает глаза; у Валерика угольно-чёрные ресницы, и от них на щёку ложится чернильная тень. Исмаэль ненавидит ту перемену, которую видит в Валере. Но это не его вина. Он в этом уверен. С ним Валерка никогда не был так сломлен. А если это его вина, что ж, Исми всё исправит.

— Я ушёл, когда у тебя пожелтели глаза, Исми.

— Это по-прежнему я.

Вэл смотрит на него прямо. Потом наклоняет голову обратно к Исмаэлю, без слов подставляя ему свой рот. Его ответ значит для Исми едва ли не больше, чем поцелуи, но прошло три месяца, и Исмаэлю кажется, что только для того, чтобы забыть о них, ему придётся целовать Валеру ещё три года.

Он спиной ведёт Валерку в свою спальню, его губы не отрываются от челюсти и горла брата, его руки с отчаянием и благоговением гладят тело братца. Край кровати бьёт Валеру под колени, и Исмаэль толкает его вниз. Начиная его раздевать, он нежен и осторожен, но чем больше загорелой кожи он успевает обнажить, тем грубее делается. Вэл так легко уступает, так просто позволяет Исми брать всё, чего ему хочется. Валерик похож на тряпичную куклу, и только член наливается силой, словно наперекор вялой расслабленности тела.

Притворяться бесполезно. Исмаэль это знает. Он знает, что Валера точно так же неспособен сопротивляться ему, как он неспособен сопротивляться Валерке. Для них нет выхода из этой связи, разве что ногами вперёд.

Исми едва касается костяшками пальцев натянутых мускулов над лобком братика, и его ноги мгновенно раздвигаются перед Исмаэлем. Валерка закрывает глаза, отворачивает лицо. Розоватый румянец вспыхивает вдоль линии его скулы, как будто он смущён. Может, и так. Посмей кто-нибудь назвать Валеру шлюхой — и Исми собственноручно вырезал бы наглецу глаза его собственными рёбрами, но он не может отрицать истинности этих слов. Валерка — абсолютная шлюха, но только для Исмаэля.

Пока Исми возится в поисках смазки, Вэл снова смотрит на него и говорит:

— Я видел, что ты сделал в Париже. Видел тела. Мне неделю потом кошмары снились.

— Так было нужно, — говорит Исмаэль. Его скользкий палец входит в Валеру, растягивая его, подготавливая к члену брата. Он был бы нежнее, но прошло уже три месяца. Если дело кончится тем, что он выебет Валерика всухую, до крови, Валерка сам будет в этом виноват, он не должен был бросать Исми. — Я должен был достать кое-что из-под города.

Вэл издаёт отрывистый, сухой звук, который Исмаэль предпочитает принять за смешок. Смешок переходит в брань и сорванное дыхание, когда Исми приподнимает его, стаскивая вниз по постели, и насаживает на свой член.

Именно в этот момент — в первый момент, когда он проникает в Валеру, тонет в нём, в ту секунду, когда головка члена преодолевает последнее сопротивление и погружается в него, — Исмаэля всегда захлёстывает пьяное безумие. Ему нравится раздвигать ягодицы братишки и смотреть, как он растягивается, принимая Исми в себя. Исмаэль бы часами мог смотреть на то, как его член входит и выходит из Валерки, из его опухшего, блестящего от смазки отверстия.

Но — три месяца, и Исми не может дать себе времени, чтобы насладиться всем этим. Только брать-брать-брать. Он вбивается в Валерика так, словно хочет его разорвать. Валерка царапает простыни, пытаясь за что-то уцепиться, — своими толчками Исмаэль отпихивает его назад.

— Ты ушёл, — говорит Исми. Он вжимается в Валеру, выгибает спину и яростно работает бёдрами — потому что ему нужно быть ещё глубже, нужно убедиться, что, стоит Валерке даже просто подумать об уходе, ему всё ещё будет больно. — Куда ты делся? Я искал тебя. Или ты прятался от меня? Разве я когда-нибудь плохо к тебе относился?

Он слегка задевает зубами нежную кожу у Валерика на горле, быстрым движением языка касается бьющегося на вене пульса, а потом его зубы впиваются в плоть. Вэл бьётся под ним, его пальцы пытаются схватить Исмаэля за загривок, словно желая его отодрать. В его стонах ясно слышна боль, но Исми только крепче сжимает зубы, вгрызаясь в его плоть, пока Валера не перестаёт вырываться.

Исми вбивает в него свой член, оглаживая его острые бёдра, дёргает его на себя, навстречу своим движениям, и снова впивается в его горло, в безобразный синяк, который уже начинает проступать. Он чувствует во рту вкус Валерки, чувствует, как страх, которому уже три месяца, начинает отпускать, словно, трахая Валеру, Исмаэль гонит этот страх прочь. С тех пор, как Вэл пропал, всё тело казалось закостеневшим от напряжения, но чем дольше он чувствует свой член в заднице брата, тем больше тает это напряжение.

К моменту оргазма он уже снова счастлив и спокоен. Он стонет Валерику в рот, лениво двигаясь на излёте. Его член выскальзывает на свободу с непристойным влажным звуком, и Исмаэль замирает, чтобы посмотреть на свою сперму, вытекающую из Валеры. Он проводит кончиком пальца по покрасневшей, пылающей коже и собирает свою сперму, чтобы затолкать её обратно, в Валерку. Туда, где ей и место. Три месяца.

Вэл стонет, когда кончик пальца братика тыкается в его истерзанное отверстие, и пытается отодвинуться, и это означает, что Исмаэль должен немедленно скользнуть вверх по его телу, прижимая его к кровати. Он слабо целует Валеру, сжимая его член, а Валерка кажется слишком измученным, даже чтобы кончить.

— Я сломал тебя тогда, малыш? — спрашивает Исми, и улыбка тянет кверху уголки его губ.

Валерик плывёт, его глаза полузакрыты, но при звуке этих слов они обращаются к Исмаэлю. Валерка сейчас такой, каким нравится Исми больше всего: свежеоттраханный, весь в синяках, размякший. Здесь. Он облизывает губы Валеры, пока не получает возможность снова скользнуть языком в его рот.

— Да, сломал. На какое-то время, — отвечает Вэл, когда Исмаэль отрывается от его рта. — Я оклемался.

Он мог бы сказать больше, но рука Исми на его члене ведёт себя настойчиво, и он толкается ей навстречу, требовательно вскидывая бёдра. Его лицо искажает какая-то мука, которой Исмаэль, глядя на него, не может понять. Он закусывает губу, и тусклый свет комнаты выхватывает слёзы в его глазах. Он кончает, забрызгивая себе весь живот и руку Исми. И пока Исмаэль, потрясённый, смотрит на него, Валера снова тянется к нему за новым поцелуем.

Этой ночью они больше не разговаривают. На несколько часов они засыпают, потом снова трахаются, перед самым восходом адского солнца на затянутые дымом небеса.

Вэл больше не заговаривает, во всяком случае, осмысленно, пока Исмаэль не возвращается на свой трон. Валера изменился, и от этого никуда не деться. Исми ждёт; он не барабанит пальцами по подлокотнику и не поднимает бровь, но внутри у него царит хаос.

— Ты спрашивал, где я был, — наконец говорит Валерка. — Я был с ними. С охотниками. Они собрались в команду, объединились. Как ты объединил демонов. Они придумали, как тебя убить.

Любимый пистолет в руках Валеры — всего лишь приглушённо блеснувшая полоска серебра, но Исмаэль всё равно напрягается. Валерик не сводит глаз с револьвера. Он держит его легко, но уверенно.

— Они знают, в чём твоя слабость, Исмаэль. Точно так же, как мы с тобой её знаем. Это я.

Его голос звучит устало. Даже сквозь внезапный ужас, потрясающий всё его тело, Исми находит в себе силы, чтобы беспокоиться за Валеру. Валерка так устал. Он дрался и дрался — и всё равно всё кончилось вот этим. Наверное, если быть честным, Исмаэль знал, что так выйдет. Может быть, он надеялся, что получится иначе, но знал он другое.

Нет другого человека на свете, который мог бы подобраться к Исми настолько близко. Только Валера. Дело даже не в том, что рядом с Валериком Исмаэль теряет осторожность — Исми просто открывается перед ним.

Только Валерка мог подойти к нему так близко.

Кровь Азазеля требует, чтобы он боролся. Чтобы свернул Валере шею на месте. Чтобы позвал потусторонних и велел разорвать его на влажные, кровавые ошмётки.
Но это Валерка, и если три месяца его чуть не убили, то стоит Валере умереть — и он не выживет тоже.

Поэтому он просто отворачивается — довольно и того, что Валерке пришлось на это пойти, по крайней мере, Исмаэль может не заставлять его стрелять, глядя Исми в глаза. Он знает, что Вэл всё сделает быстро, и надеется, что Валера скоро последует за ним, — надеется, потому что всегда был эгоистом.

Но когда он пытается отвернуться, Валерик опускается перед ним на колени, безмолвно и плавно, словно падающий снег. Валерка опускается перед ним на колени и протягивает ему пистолет.

— Я убил их, — говорит он. — Кого я дурачу? Я твой. И всегда буду твоим.

Когда Исмаэль медленно протягивает руку, чтобы забрать у него револьвер, Валера улыбается легко, но искренне. Он ловит Исми за руку и отодвигает револьвер, чтобы прижаться губами к костяшкам пальцев брата. Любовь и верность — в этом поцелуе сошлось всё.

— Да здравствует мальчик-король.

Я вдыхаю твой запах:
Ты ещё спишь - отдыхай,
Ты не против, я рядом прилягу
Ты не бойся: не буду мешать...

Я легко опущусь - сяду рядом,
Прошепчу тебе ласково: "Спи..."
И возьму себя за колени,
Прижимая их крепко к груди.

Так спокойно и чисто ты дышишь,
Словно музыку сердца поёшь.
Ты, наверно, тот сон сладкий видишь,
Где спокойною жизнью живёшь.

Я с тоской и дрожа вспоминаю
Ту мучительно страшную ночь:
Как в твоих глазах застывали
Слёзы боли: я не в силах помочь...

Взгляд потерян, бессмыслен, опасен
Из слов, лишь, печальное: "Нет..."
Ты не мог пренебречь обещанию,
Ты исполнил братский ответ.

Ты всё спишь, милый? Спи же, я рядом,
Я всегда буду здесь и с тобой,
Ты был избран и пусть той наградой
Будет счастье в жизни со мной...