37. Ты веришь ли, что победим? Москва уже близка

 Фрагмент романа «Вдова»
  (предыдущая глава из романа «Вдова»
    http://stihi.ru/2024/06/05/3662
     «36. Навязывал свой путь Европе-шельме»)

«Французы, наступая нам на пятки,
Для битвы развернуться не дадут.
Подольше бы играл я с ними в прятки,
С   Мюратом   потягался бы, да тут
Штабные от меня ждут донесенья.
Не получить бы в чине пониженья!
Не   спал   я, но вас жаль, однако, мне, –
Пехоту обгоняя на коне,
Дразнил казак улыбкой молодецкой
Колонну подуставшего полка. –
Терпи, пехота! Путь на облака
Короче    будет, если не по-детски
Приспичит   Бонапарта    испытать!
Мечтает на постой он в избы стать

Под самою Москвой – так не давайте!
Вгрызайтесь в землю глубже всех корней!
По брёвнышку все избы расхватайте
Да стройте    укрепления    скорей!
Слежу за супостатом в оба глаза»!
«Да мы бы рады. Не было приказа.
Тебя    нам не хватало – удальца, –
Матёрый егерь глянул на донца.
Вернул себя из дальнего дозора
Живым, но трохи раненым казак. –
У Бонапарта, так его растак,
 С Кутузовым давненько вышла ссора.
Не должен упустить Кутузов шанс
Побить врага, сраженья не страшась.

Пускай откроешь самое худое,
Ответь нам   честно   на вопрос, казак.
Французов против нас побольше вдвое,
Вчера денщик полковника сказал.
А пёрло поначалу даже втрое!
Эх, кабы к нам Суворова-героя!
Нельзя аж до Москвы всё отступать»!
«А ты гляди-суди по   росту,    бать.
К нам в помощь поступает пополненье,
А враг в пути теряет в силе вес.
Гнев праведный наш вырос до небес,
Давно самим себе на удивленье, –
Ответил – в убеждённости упрям –
Казак бывалым русским егерям.

«Пока что воевать не разучились!
У жизненной удачи мы в долгу,
Но слишком быстро шли, не раз кручинясь,
Что ходим от врага, а не врагу, –
Ответил казаку лихой фельдфебель.
Смерть шутит, мол, в бою бросайте жребий…
Я жизнь люблю, но без амуров лгу,
Что скоро в поле или на лугу
Останусь с ней навек в игре со Смертью.
Крутись, чтоб выжить, как веретено!
У нас на сумках, как заведено,
Вот цифры полковые блещут медью,
А сколько лет дано прожить, на лбу
Не писано. А всем ли быть в гробу»?!
            .            .            .
Артиллеристы дельно про редуты
Вели беседу, словно бы про дом:
«…Нам бить бы по колонне их раздутой
Картечью сразу в цель! Да и потом
Успеть что распознать в дыму кромешном.
Эхма, не обмишуриться бы с местом
Для боя скоро главного для нас!
А что нам скажет дядька Опанас»?
«Кутузов место верное   давно   бы
Нашёл нам, чтобы выстроить редут,
Да ведь штабные разом отметут.
Для них французы – это не зазнобы,
Чтоб жаждать с ними встречи. Там не тут.
Но до самой Москвы бежать – не труд…

Враги так прут, аж лезут вон из кожи.
Бог с нами! А у них, я слышал, Марс.
Бои, что были, станут не похожи
На то сраженье, что   грядёт   для нас.
Скажу я, братцы, вовсе ведь негоже
Сдаваться им, когда плен станет горше,
Чем гибель за Отечество в бою.
О нас я понял, ибо в оба зрю,
Что смерть принять на пушечных лафетах
Куда достойней, чем дать стрекоча,
А пушки бросить. Станет нас кончать
Враг в рукопашной, но зато в приветах
Последних он от нас сожрёт картечь».
«Ты верную за всех сказал, брат, речь...»
                *                *                *
Минувший день – лишь перестрелка
Проворных метких егерей.
Крошить кайенский перец мелко
В глаза начнут теперь скорей.
С утра для пришлого имперца
За неименьем злого перца
Сойдут и пули, и картечь.
И не начнут тут лишь беречь
Жизнь и здоровье в мясорубке.
Готов ли был в «игре» сторон
В бедро словить Багратион
Осколок от гранатной трубки?
День генеральной бойни – вброс
Ста тысяч жизней под вопрос…
          *           *           *
Наполеон, озвучив мненье
О русских, пел, как соловей:
«Я армий двух соединенье
Со старым лисом во главе
Прикончу с полным их распадом.
Удача к русским встала задом.
Уловки их преодолев,
Сумой Удачи овладев,
Не озабочен я   судьбой   дня.
Успех лишь вытрясти бы мой!
Страх неизвестности былой
Совсем во мне пропал, а бойня,
Пусть и затянется на день,
На славу русских бросит тень.

Сраженью быть! Не    балабол    я»! –
В прогнозах был злой гений прав.
Для Бородинского предполья
И примыкающих дубрав
Ни «волчьих ям» и острых кольев,
Ни рвов для сбора общей крови
Нет никаких: на свой ночлег
Французы, не дойдя до рек,
С размахом встали накануне.
Лишь у Шевардино тлел тут
Сожжённый ранее редут.
От пепла в лагерь свой шмыгнули
Вчерашней ночью прямиком
Упрямцы русские тайком...

«Француз» звучит, конечно, гордо,
Но… ночевать привык в тепле.
Весьма дождливая погода
С ночёвкой на сырой земле,
Когда простуда   спину   ранит,
Когда сухих дров для   костра   нет,
К утру не всех вояк бодрит,
Зато у каждого горит
От жажды в горле пересохшем.
Нет питьевой воды. Гнобит
Пред полем Бородинским быт
Пришельцу, если гость не прошен,
Суровый русский климат: «На
Взамен жары озноб до дна»!

Хотя костров и было мало,
Но каши рисовой к утру
Кому-то всё же перепало.
«Запить кто б дал, не то умру»! –
Бурчал вояка-бедолага,
Пусть под ногами всюду влага.
Что обезвоживанье! Блажь
Изнеженной лишь плоти. В раж
Войдёт планида русской яви,
Когда французу пустит кровь,
Пока ещё он жив-здоров,
Когда пришельцам счёт предъявит,
Да так, что в каждой из всех рот
Смерть четверть жизней заберёт!
             *             *             *
В краю врага (и без небесной манны)
Быть трудно императором-вождём…
Когда ещё рассвет тлел за холмами,
но лагерь был побудкой пробуждён,
Наполеон, сочтя ночной сон вздором,
Наружу из шатра тревожным взором
Своё в ночь любопытство устремил…
Когда кто в человечьем море мил
Аж сотне тысяч кадровых военных,
То, значит он для них и вождь, и бог.
А если оный не из лежебок,
То в этом «море» прямо из волн пенных
Увидит он победный свой Олимп.
Увы, над головой не вспыхнет нимб…

О вспыльчивой гордыне Бонапарта
Бертье не понаслышке узнавал,
Но не было натуры вольной барда
В Бертье, чтобы тирана он назвал
Садистом за побои, униженья
И все неуставные отношенья.
Начальник штаба многое терпел
И только дифирамбы льстиво пел
Хозяину судьбы своей, как богу.
«Вы – Марс»! – изрёк Бертье учтиво перл;
Победу предвкушая, он взопрел.
«Я этой битвой новую эпоху
Открою для Европы. Дождь наград
Пролью на многих, – молвил Бонапарт. –

Теперь я точно знаю, даже вижу:
Позиций не покинет старый лис.
Вчера ещё надежды, словно в нишу,
Я прятал   глубоко   в себе. Взбрелись
Такие опасения и страхи
В сознании моём, что право драки
Никак я не хотел отдать Даву
с его ночным маневром-рандеву.
А маршал так настаивал на рейде,
Что планом заразил и вас, Бертье.
Но риск был не в ночной белиберде,
А в том, чтобы до времени не сбрендил
Кутузов и не стронул войско прочь, –
Вгляделся Бонапарт с усмешкой в ночь. –

Ну всё! Кутузов выставил не палец.
Тут вся   башка   под нашим топором!
И мы, поскольку русские попались,
Сегодня обеспечим им разгром».
Бертье ответил: «Сир, я рад чертовски»!
«Но если Ней, Даву и Понятовский
Поймут: жив русский раненый медведь –
То будет и    Мюрату    жарко впредь».
«Огромной нашей кровью с напряженьем
Нам дался у Шевардино редут.
Редутов против нас не море тут,
Но бой зеркальным станет отраженьем
Потерь позавчерашних.  Недруг смел».
«Не спорю», – Бонапарт чуть погрустнел.

Воитель не забыл, что каждый спорщик
По поводу похода на Москву
Был искренне встревожен: «Стало проще
Им рты закрыть теперь. Всех в    бой    зову!
Что значит мой в военном плане норов!
Два месяца не слушал паникёров
И цели наконец-то я достиг!
Спонтанно ропот свиты рос, да стих.
Час битвы генеральной неизбежен!
Теперь, когда всё ясно и ежу,
По русскому походу я сужу:
Ряд маршалов комфортом был изнежен,
С чего и возражали тупо мне.
Россия, мол, опасней в глубине»!

Стотысячному плавать в поле стону…
В пути трёхвёрстном от Бородина
Поставили шатёр Наполеону.
Не просто штаб, а штаб-величина
(жаль, некому ударить по притону!)
Значенья европейского. Препону
Дальнейшим продвижениям шатра
Поставило кричавшее «ура»
Российское кутузовское войско.
Икону Божьей Матери везла,
Чтоб противопоставить силам Зла,
Смоленская сакральная повозка
В российский лагерь. В это время старт
Напутствия взял в голос Бонапарт:

«Все воины от франка до гасконца
Зовут к победе, всем смертям назло!
Вновь Аустерлица припомню солнце
И верю, что опять для нас взошло!
Солдаты! Братья! Мы почти у цели!
Нас общий подвиг ждёт! Так неужели
Победный шанс отдал бы кто врагу
Из вас? Нет! Друг у друга вы в долгу.
Незрелых зёрен вместо сочных ягод
Набрать вам удавалось на еду
По случаю, в жару в полубреду.
Порой в пути от всех походных тягот
В отчаянии думалось сквозь гнев:
Весь ужас наяву или во сне?

Скорей бы смыло нас земным потопом!
Мы шли сюда, покрытые песком
И пылью, что смешалась с жарким потом.
Дышали пылью. И без сил ползком
К питью стремился кто-то, вняв заботам,
Поверив напоследок неким льготам
Зовущей смерти: жизнь не по плечу –
Пей, чтоб не сбрендить, конскую мочу.
Ведя народы, стану полиглотом
Иль вовсе я навеки замолчу.
Я, как и все вы, отдыха хочу.
Увы, влечёт опасность полным ходом
Нас всех необратимо на Москву
И вовсе не по млечному мосту…

Давно победа нам нужна, как воздух!
Кутузов устремится брать реванш,
Когда по-русски станет на    авось    вдруг
Из нас картечью завтра делать фарш,
Чтоб следом палашами и штыками
Краснеть заставить Францию веками…
У нас зарядов больше, посему
Я стружку с русской армии сниму!
Ослы, завидя гнев Наполеона,
Упрямиться в дальнейшем не должны.
Оценят сочетанье тишины
И полного смиренья без урона
Своей условной чести. Предо мной
Должна Россия сделаться иной! –

Наполеон ушёл речами в пафос. –
Знак Аустерлица не обронён.
Мил звук фанфар – не надо долгих пауз.
Я жажду дня победы, опьянён
Предчувствием триумфа, что не странно».
С прогнозом прорицателя из храма
Был монолог вождя сопоставим.
Присутствующим маршалам своим
Сказал он, поглощая дымный воздух
От тысячи горящих в ночь костров:
«Всяк верит, мол, сгоняя русских в ров,
Награду по заслугам не за    хвост    жду
Колонны арьергардной… С головой
Разбитой русской армии живой

Общаться будем в час её плененья…
Две армии у русских. Обе-две,
Как два крыла с нехваткой оперенья,
Кутузов ко своей ли голове
С утра-то прислонит? Какие тренья
Барклай с Багратионом без зазренья
Взаимно жгучей совести опять
Начнут – никто не склонен уступать?
Бертье, вы от разведки, от дозоров
Сегодня получили всё сполна
И мне пересказали, но волна
Тревожная пошла с избытком взоров
Просительных от вас. Вам слово дам –
Расставьте все поправки по местам».

«Картечи, ядер нам не жаль, но жаба
Замучает: подвоз нейдёт на лад.
Сир! – вымолил Бертье, начальник штаба,
Права на свой внеплановый доклад. –
У русских нет в строю головотяпа.
Атакам нашим первого этапа,
Где будет и у   нас   свой недогляд,
Враг противопоставит невпопад
Всё ближнее, однако, не резервы.
Стрелять в них, всё равно что по Москве.
Из прибывших орудий в большинстве
У нас малокалиберные зевы.
Мы пушками   тяжёлыми   должны
Резервы бить, что ждём из глубины…»
            .            .            .
Уверенность не хуже, чем доспехи,
Должна в бою поддерживать задор…
Уверенностью маршалов в успехе
Сраженья пропитался весь шатёр…
«В Санкт-Петербурге вестью нарочито
Особенно хотел бы   огорчить   я
В письме императрицу и вдову.
Разгрому русской армии, Даву,
Мешать сейчас не станете. Не так ли?
Издалека ли, в собственных рядах ли,
Про рейды-провокации свои
Забудьте, не вспугните визави!
Мы    завтра,    как актёры на спектакле,
План битвы разыграем, а пока
Кутузов задаёт пусть храпака,

Не дёргаясь и с войском не сбегая,
Ваш рейд им в тыл я напрочь запретил,
Кутузова тем самым опекая
Вне лишних треволнений. В зад ли, в тыл,
Во фланг ли я ударю вдруг, но… завтра!
Сегодня старый лис игрой театра
Французского не должен пренебречь», –
Простуженный воитель кончил речь
И лично вывел маршалов из штаба
Взглянуть на лагерь, что не утихал.
Наполеон сморкался и чихал,
Но битва грандиозного масштаба
Заранее бодрила. Чёткий план
Сраженья исключал любой изъян…
            .            .            .
Не стало на закате многолюдно
В шатре Наполеона, где был штаб.
«Казак, ко мне летевший,    страхолюд,   но
И сам он испугался и ослаб,
Когда его соратники отстали.
Гвардейской нашей роты в звоне стали
Достаточно, чтоб враг был вразумлён».
«А всё же казакам Наполеон
Насколько-то казался беззащитным.
Оскомину набил до боли Дон
С кентаврами его! У нас, пардон,
Понос у фуражиров стал визитным
Явлением, ведь наших бедолаг
Встречает в деревнях в обед казак», –

Жан Рапп уел Армана Коленкура
Армейским остроумием, но тон
Смурного генерала-балагура
Далёк был от веселья. Скверно Дон
В умах воспринимался европейских.
Арман ответил: «Я ещё в апрельских
Отчётах намекал, что казаки
Нам портить кровь – навеки мастаки».
Всех маршалов отправив в час ночлега,
в шатёр вернулся хмурый Бонапарт:
«Кутузову бы рад поставить пат,
Но старый лис – не    умственный    калека
И в ночь с позиций вправе войско снять.
И вновь мне    партизан    его гонять?!

Не    то    чтобы злы, собственно, французы,
Но пёстрый наш армейский контингент
Обширно длит позорные конфузы
С окрестными селянами в момент,
Когда вглубь этой Скифии мы влезли.
Пойдем с ожесточеньем новым, если
Лояльность мы крестьянству не привьём.
Рост реквизиций – грубый наш приём, –
Открылся Коленкуру император. –
Арман, всё это вижу и без вас»!
«Понятно, сир, что все мы не без глаз.
Но мы, похоже, дерзко влезли в кратер
Вулкана, сделав всё, чтоб разбудить
Стихию, нас способную убить».

Косился Бонапарт на Коленкура:
«Излишне чистоплюем быть, Арман,
Не надо. Вы – военная фигура.
Приказ упрётся в душу, как таран,
И вам не отвертеться от приказа,
Смотреть не забывая в оба глаза
На чаши Долга, Благородства – шанс
Даю я вам удерживать баланс.
Но ставка на приказ – в приоритете!
В чём наше преимущество в бою?
Солдаты верят мне, что я борюсь
За мир в Европе и за земли эти,
В которых проживают дикари.
Законы? Да огнём они гори,

Мол, ваши европейские законы
И весь цивилизованный ваш мир!
Таков настрой у варваров, а корни
Всей дикости в России. Царь – вампир
И жаждет нашей крови европейской.
Он властью наделён на вид имперской,
Но варварами правит, чей девиз:
«Смотреть не вверх-вперёд, а лбами вниз.
Способны ли при дикости убогой
Они, располагая всей страной,
Землёй разумно пользоваться?! Мной
Дан армии приказ: дыша эпохой,
Расширьте новый мир, что Бонапарт
Построил, не жалеючи затрат! –

Наполеон оставил Коленкура
Для спора тет-а-тет во тьме шатра. –
Шпионская большая агентура
Скорлупку поставляла без ядра.
Царь и народ… Армейцы – пуповина?
Вы помните, Арман, как тупо в Вильно
Я задал о крестьянах вам вопрос.
Крестьянин дико выглядит, оброс
Огромной бородой. Нелеп он внешне.
Но, главное, загадочен для нас.
Уместен ли с народом наш альянс?
Испанцы нам враждебны, ну а здешний
Народишко нас тоже не встречал
Радушием. Я сразу сгоряча

Не дал масштабу наших реквизиций
Единственной оценки: наш разбой
Над местными, попытки поживиться
За счёт крестьян дают опасный сбой.
Крестьяне повели себя враждебно.
Пришли мы властелинами    суде'б,    но
Не выразил народ нам свой восторг.
За хлеб, овёс пошёл опасный торг,
Где мерили товар смерти.
Спросил я о возможности пейзан
Глобально превратиться в партизан».
«Сир, я тогда ответил вам: поверьте,
Вопрос был актуален год назад,
А мы теперь в России. Ждёт нас ад».

«Я долго размышлял тогда под вопли
Побитых фуражиров, чуть живых:
Не поздно развернуть ещё оглобли
Назад за Неман. Нет, я не привык
Позорно отступать с армейской мощью!
Плевал я на Ивана и на Мойшу
Тогда в литвинских землях. Рассуждал,
Что, мол, нужна лишь крепкая узда…
Продолжить марш я вызвался конкретно.
Ведь главное всегда – ввязаться в бой,
А там посмотрим. Быть самим собой
В опасных обстоятельствах – вот кредо,
Которым никогда не поступлюсь!
Понять бы, это минус или плюс…

Присутствовали вы со взором шалым,
Когда я зачитал письмо царя.
Забыть про оскорбленье обещал он,
Коль сгину я за реки и моря.
Не нравился мне царский ультиматум,
Когда небрежно, словно сала шматом,
Меня своим    прощеньем    улестить
Пытался Александр. Дикий стыд
Пришлось бы испытать пред всей Европой,
Внезапно отступая за кордон,
Чтоб царь вид сделал, глядя мне вдогон,
Что войско Бонапарта-филантропа
В России – некий дружеский визит
И больше Александру не грозит».
            *            *            *
«Узнайте, сир, сейчас у Коленкура:
Он верит ли, что русские слабы
Настолько, что они для нас – лишь шкура
Медвежья, что торчит из-под стопы?!
В России грозен дух некомбатанта», –
По тону генерала-адъютанта
Почти мгновенно понял Бонапарт,
Что Рапп сегодня Марсу – не камрад.
Вернее, смелым будет, как обычно,
Но в полную победу верить он
С чего-то не готов, а Веллингтон
В его глазах бы выглядел комично,
Сравнив себя с Кутузовым в войне.
«Жан! – фыркнул Бонапарт. – Страх не в цене».

Дежурный адъютант во сне коротком
Сам лично убедился: бойня – ад!
«Ужели вещий сон? Я неким Роком
Отправлен был в грядущее! Назад
Вернулся невредим, а там был ранен,
Как будто бы в бедро. Я не был крайним
В ряду всех генералов, что в бою
Из ран тяжёлых лили кровь свою.
Ужасным сновидением раздавлен:
Успел там насмотреться я на ад».
Окликнул генерала Бонапарт:
«День славы априори окровавлен…
Жан, вы уже умылись? Скоро в путь».
Жан хмыкнул: «Мне б    мозги    ещё обуть…

На рекогносцировке, сир, конвою
Вчерашнему досталось. С болью речь
О вашей безопасности удвою!
Предназначалась русская картечь
Конкретно императору, не так ли?
Не ставьте, сир, опасные спектакли
У злых артиллеристов на виду.
На вас крутой у русских нрав. Редут
Открыл по вам пальбу, достав картечью».
«Враги едва ли, Жан, с утра придут
В наш лагерь, ну а мы на грабли тут
На станем наступать, а в сто крат встречу
Усилим сами в лагере врага! –
Заверил Бонапарт. – Ага»? «Ага.

Вчера, сир, рисковал подобно   вам   я,
Когда рискнул пройти к Бородино.
У русских я не вызвал ликованья.
Достиг оврага, чуть не пал на дно,
А это привести могло к увечью.
Меня их пушка встретила картечью.
Со мной был лишь один стрелок Мишель.
С напарником для русских я – мишень,
Пусть    не    был я в мундире генеральском.
На мне была солдатская шинель, –
Поведал адъютант. – Вся канитель
С разведкой, с риском несколько дурацким,
Оправдана вполне. Для вас же, сир,
Ваш выезд –   непростительный    блезир!

Гадалки, сир, вам вовсе не наврали:
Масть вражеских коней была черна.
Впрямь чудом казаков вы миновали
На рекогносцировке, сир, вчера.
К тому же – до чего ж судьба терниста! –
Дразнили русских вы артиллеристов.
Они узнали вас издалека
И ядрами пугали не слегка», –
Укор от генерала-адъютанта
Не тронул императора ничуть.
«Не надо нагнетать, Рапп, эту жуть.
Будь ваша должность, Жан, при мне вакантна,
Я взял бы молчуна. На всё судьба.
И нету на неё у нас суда…

Я был горяч, но знал, однако, меру
и стал французом. Шел из нищеты,
Почти из нищеты, взнуздав карьеру.
Давно себе внушил: из ниши ты
Мечтай, причём не ставь на якорь веру
В свою удачу, вымуштруй манеру
Быть дерзким, смело правь своей судьбой...
Играл Европой вкривь и вкось убой –
Его я упорядочил на пользу
Республике, а после, как итог,
Её отправил на крутой виток
Имперского величия, а прозу
Любой мечты мы видим в той крови,
О коей горько шепчем «се ля ви», –

Сморкаться и зевать поочерёдно,
Поднявшись ночью, стал Наполеон. –
Для Франции напишем очерк модно,
Мол, мудрым Бонапартом фельетон
О происках российского упрямца
По части войн без мира... был без глянца
В канун великой битвы сочинён.
Использованьем всех точь-в-точь имён
Никак не озабоченный, вождь наций
Довольствовался лишь числом знамён,
Пришедших из Европы, кто в наём,
А кто-то, как поляки, для санаций
Своих земель от русского врага, –
«Вождь наций» рассмеялся. – Ха-ха-ха...

Вы помните, как русские бесчестно,
Смоленск свой древний бросив, отошли?
Пусть выставил для нас он безутешно
Пожарище    тогда, но    пустошь    ли?!
Сто восемьдесят тысяч у Смоленска
У русских было. До маразма веско
Считал, что войско их в моих руках,
Но с бегством их пришёл задору крах.
И вот сегодня вижу наконец-то
Все главные их    силы    пред собой,
Где много новобранцев на забой
Кутузов выдвигает, словно детство
Поставил в пику зрелости седой,
Чтоб детство запищало под пятой…

Готовность явно… к   подвигу    читаю,
Жан, я у вас во взоре. Полк любой
Помчит на   смерть    за вами! Впрочем, стаю
Волков вы укротите, чтобы в бой
Увлечь её не хуже, чем героев…
Не ждём зари. Там на пороге трое
Отважных наших маршалов мой план
В явь воплотят с безумством пополам…
Из Франции пришли плохие вести.
В Испании, увы, разбит Мармон –
Престижу моему нанёс урон.
Чёрт Веллингтон мадридское предместье
Считал на тот момент уже своим…
А мы    Москвой    британцем насолим!

Где враг от нас ждать может променада?
За Колочью болотистых лугов
И армии Барклая нам не надо.
В селе Бородино лить с пылу кровь
Начнёт с утра по плану фланг Эжена.
Мой пасынок пусть первым ухнет в жернов
Великого сражения, а там
Во след большой кутузовский курган
Я в очередь поставлю для атаки».
«А если всё же русских обойти
Всем корпусом Эжена в тыл, поди,
Отрежем от Москвы их раньше драки», –
Жан Рапп как удалой кавалерист
В бой рвался (удаль – это не корысть). –

Известны, сир, вы ненавистью давней
К исконным вездесущим казакам».
«Ну, кирасиру с силою ударной
Казак – не конкурент, но… что за хам
По части подлых действий из засады
Лихой казак! Мы с чувствами досады,
Увы, нарваться можем у реки
Москвы, моим мечтаньям вопреки,
На конную засаду. Где-то Платов
На фланге в рощах каждый эскадрон
Припрятал – нанести готов урон
Всем нашим, покрошив их для салатов.
Гвардейцев Богарне поберегу,
Использую на нашем берегу».

«Когда бы нам нанять десятки тысяч
Российских казачков, зачем нам Марс»!
«Не жаждя стать их жертвой, будь и   ты   зряч
И бодр в облаченье конном – раз,
И два – имей выносливость с рожденья.
Кому такое времяпровожденье
Не в радость день и ночь, тот не казак.
На ушлом казаке есть Марса знак.
Кентавры эти – чудо-конкуренты
Мюрату и мамлюкам вашим, Рапп.
Уловки вражьи, лава и нахрап,
Мне крайне ненавистны. Но конкретны
И в    нашей    кавалерии орлы.
Не будет на неё моей хулы.

Искусство бить отточено до блеска…
Не с диким ли сражаемся скотом?!
Нас русские солдаты у Смоленска
Упорством ужаснули, как никто»!
«Взять пленных невозможно. Вот ведь штука!
Сегодня нам придётся очень туго.
Французы ловят смерть, как рыбаки!
А кое-кто – я знаю их полки –
Пойдут на штурм под звуки Марсельезы.
Презренье к смерти в армии у нас
В честь   вас   привычно стало. Вы и Марс –
Два наших божества. В руках железо,
А в сердце – император, что не фарс»!
«Кутузова разбить легко ли враз?!

Лис севера не станет старой клячей.
Разведка боем нам дала не всё.
Неведомо, где часть резерва прячет
Кутузов полу-зрячий. Лишь осёл
Досрочно остаётся без резерва!
К исходу боя что Фортуна-стерва
Устроит, неизвестно даже мне!
С моей-то интуицией! Жене
Могу пообещать ночь наслажденья.
А вот Фортуне что дать по-мужски»?!
«Кутузова порвём мы на куски
Вне всяческих чудес и провиденья! –
Решительно заверил пылкий Рапп. –
Плевать, что в русском войске он – сатрап!

В чём видится отчаянье России?
В упрямстве азиатских дикарей»!
«Египетский забыт позор, а Сирий
И прочих всяких Персий мы, скорей,
Пока не замечаем, но…    пока   лишь.
Я знаю по себе: когда лакаешь
Из миски дипломатии царя,
То собственные планы строишь зря! –
Ярился Бонапарт. – Силком на марше
Поставлю на колени в этот год
Российскую элиту, русский скот,
И, собственно, царя с его мамашей.
Она ведь ненавидит на корню
Заведомо династию мою…

Промчалась между нами чёрной кошкой
Германская потомственная спесь.
Коварна эта дама! Хошь не    хошь,    крой
По    матери    её… по-русски здесь.
Меж мной и Александром. Мне обиду
Навеки нанесли! Как будто быдлу,
В невесте    отказали    мне: сестру
Царь замуж не отдал, чтоб вовсе струн
Для спевки не оставить мне с Россией.
Обид взаимных шёл за комом ком,
А дальше обстоятельства кругом
И – дружбы нет былой. Оскал крысиный
Мне виделся во всём. Царь стал врагом,
А мне не стать вовеки дураком…»

Полков из-за туманов предрассветных
В упор не видно было на ходу…
«Мне нужно было, чтобы мой наследник
Был явно легитирован в ряду
Династий европейских, а не бледных
Семеек самозваных однолетних.
Сегодня не в мечтах и не в бреду
Я – сильный император. Не бреду,
А шествую навстречу новой славе.
Царю я венценосный враг, но брат, –
Напомнил генералу Бонапарт. –
Фортуне, переменчивой шалаве,
Дорогу сам я в битве укажу,
Берясь перевоспитывать ханжу…

На что бы мог рассчитывать Кутузов,
Имей он дело с кем-то, а не мной?
Пусть в войске малодушных нет и трусов,
Но нету в русском войске и прямой,
Почти сакральной веры в Бонапарта.
Мой ум непогрешим. Где стон азарта,
А где там    умирающего    стон –
В бою не разберёшь. Со всех сторон
Смерть явственно испытывать на прочность
Готова самых опытных бойцов.
У наших в общей массе удальцов
Удельные-то выучка и прочность
Повыше, чем у русских! Поглядим,
Как быстро мы сегодня победим.

Десятки тысяч пленных, усмирённых
Разумной волей армии своей,
Мечтаю взять, чтоб в густонаселённых
Индийских землях русские со всей
Живой неприхотливостью в походе
Мне помогли бы по своей охоте
Всю Индию забрать у англичан.
Надёжнее российского плеча
Другого нет... для дерзкого проекта».
Наполеону флигель-адъютант
Дарил восторги: «Сир! Да вы – гигант
Имперской мысли! Вы – земной проректор
Отныне бога Марса! Жизнь отдам
За вас, идя за вами по пятам»!

«Кутузов укрепить успел солидно
Свой фланг, отгородив путь на Москву.
У Маслово – разведке было видно –
Готовой мощи флеши. Рандеву
Для нас там вовсе будет неприятно.
Река там пересохла, что отрадно,
Но мы туда не сунемся, где ждут.
За пушками встал корпус. Багговут –
Противник смелый. Пусть там поскучает.
По плану боя нам он – не собрат, –
Напомнил адъютанту Бонапарт. –
Курган нам в центре    больше    докучает.
Его мы не оставим в стороне.
При пушечной дуэли наравне.

Кутузов против нас – молодчик старый.
Взбодрит, поскольку старое вино
На вкус определяется не тарой.
Надеюсь, что увижу нынче дно…
Кутузов для меня непредсказуем.
Откусит всё, что в пасть мы резко сунем».
«Вам, сир, пора уесть бы старика, –
Жан Рапп умел язвить, но лишь слегка.
«По-русски говоря, калач он тёртый
Кутузов, хоть и умный, но дурной.
Казалось бы, беги от нас да ной,
Что мир не заключил их царь упёртый!
Но русским храбро трусить не дано.
Не это ли их кредо? Нет? Оно!

Часа на три их хватит. На четвёртый –
Их слаженным напором мы сомнём».
«Кутузов исключительно увёртлив
И знает, что такое ход конём.
Захочет нам устроить день позора, –
Жан искрой вопросительного взора
Затронул императорскую честь.
«Рискну по крошке, по куску уесть
Сегодня лиса старого к полудню.
Вокруг ещё пшеница. Не стерня…
Увы, полсотни тысяч растерял
У стен Смоленска и напропалую
Спеша сквозь жуть сумбурную боёв
Для битвы. Адский пушечный ждём рёв!

Мы мало подвести успели пушек.
Всё мерзкие дороги, ливни, грязь!
И всё же раздавлю я, как лягушек,
Позиции всех русских линий – хрясь! –
И наша артиллерия   сметёт   их!
О наших маркитантках, храбрых тётях,
Я тоже вспомнил. Раненых как раз
Сегодня будет много – свой матрас
Пусть каждая пожертвует лежачим…
Кутузов вырыл множество траншей,
Редутов. Сколько брать их рубежей!
Спасётся враг от ядер – станет жарче
От наших ружей, сабель, палашей.
Погоним неприятеля взашей!

Мы все давно устали от погони
За русскими бегущими. И вот
Для битвы нам нужны особо кони,
Но сила их – тень прежней. На живот
Солдатский я взирал со страхом меньшим,
А конский организм предстал нежнейшим.
Об этом мне поведал сам Мюрат, –
Отчёту император был не рад,
Чего и не скрывал от адъютанта. –
У русских фронт редутами оброс.
Атака кирасир имела б спрос
Сегодня наибольший. Мощь гиганта
Способна навести страх на врага?
Победы нет. Действительность строга...

Прославленного Раппа я охотно
К обеду в   победители   включу.
Вам Аустерлиц, Жан, пора сегодня
В атаке повторить». «В мечтах лечу
Туда, куда укажите, сир, мудро.
Фронт русский пусть осыплется, как пудра.
Эх, жаль я не поэт и не артист,
А лишь рубака и кавалерист.
Таких, как князь Репнин, я скоро   сто   в плен
В атаке захвачу»! – воскликнул Рапп.
«Ускорю я    картечью    русский драп…»
«Чтоб фронт их был, как масло бы, растоплен,
Стекая прочь с холмов под нож-булат,
Правдиво чтоб звучала ложь баллад»!

«Для нас край хлебосольный   кровью   сдобрен.
Поп русский мне не скажет «исполать».
Назвать меня антихристом – способен.
Дух русский невозможно мне понять,
А за Смоленск на нас он больше злобен…
Давно народ России охолопен,
Но к нам за вольной волей не спешит.
В Литве от нас отрёкся даже жид.
Претензии, конечно, к мародёру,
Но… армия кормить себя должна
Повсюду. Так какого же рожна
Крестьяне на пути у нас, дав дёру,
Потом нас истребляют из засад?!
Сейчас у русских нет пути назад.

И нет у них отряда запасного,
Что схож с моею гвардией, но речь
Веду о том, а выдержит ли снова
Их мужество французскую картечь?! –
Разбуженного флигель-адъютанта
Спросил Наполеон, как дилетанта. –
У русских в бойне будут каковы
Ряды в трёх переходах до Москвы»?
Жан Рапп пожал плечами равнодушно:
«Мы сломим по-любому им хребет,
Чтоб славу заработать на обед,
Пусть даже будет жарко нам и душно
От пороха сгоревшего весь день».
На лик Наполеона пала тень:

«При взгляде прошлом, видимо, дурацком,
Когда я на французский мерял лад,
Казалась мне страна настолько рабским
И диким краем, что теперь не рад
Я собственным и вредным заблужденьям, –
Делился корсиканец рассужденьем
С любимым адъютантом. – Но народ
Примеры с Пугачёва не берёт.
Вступают с нами тут в противоборство
Крестьяне крепостные из земель
Исконно русских. Новых ждать Емель,
Конкретно, Пугачёвых с их проворством?
Два месяца в России я провёл,
Выдерживая скифский произвол.

В различиях извёлся колоссальных:
В России всё пошло совсем не так
обычно, как давалось в описаньях
Историка, философа в местах,
Где речь как будто шла не о России.
Страну писаки слишком упростили,
А нам теперь расхлёбывай в дерьме
И в реках крови. Тут не   Одер   мне,
А некая Москва-река с притоком, –
Гундосил император в полутьме,
Причём сморкался. –  К балаболу мне
Прислушиваться впрок бы было с толком
Из местных и простых. К ошибкам я
Таким бы не скатился, смерть кормя.

Я близок от Москвы, где жду поддержки
От здешних недовольных буржуа,
Бояр из оппозиции, чей дерзкий
Царю противовес лицом жруна
Едва ль оставит шанс Санкт-Петербургу
Удерживать власть прежней. Спет испугу
Царя мой априори злой куплет:
На Англию молиться – это бред,
А Франции перечить – это гибель.
Чтоб царь молиться стал на мой портрет,
Я флигель Александру на отшибе
Дворцовом... иронично подарю;
Жить в новом мире будет где царю...

Румянцев и Куракины в столице
Лояльны к нам надёжней москвичей.
Купеческой верхушке простолицей
Позволю я ходить при мне в парче,
В которой щеголять могли публично
Лишь царские особы самолично.
Дав волю европейским буржуа,
Услышу и от здешний рож ура…
Как думаете, Жан, – тон Бонапарта
Сменился на унылый, – ход войны
Влияет на царя? Где все вруны,
Что мне клялись склонить царя обратно
Под волю в пику Лондону мою?!
При случае врунов я уморю…

В Испании победу жду не днями…
Да мы у миража её в плену!
В Испании горит земля под нами!
Вести на Пиренеях нам войну
Ужели до последнего испанца?!
В испанской бойне всем нам закопаться
Способствуют паписты, Лондон, дурь
Всеобщая фанатиков жестоких, –
Нерадостен с утра был Бонапарт,
Хотя и отвлекаться мог на гвалт
Разбуженного воинства и стольких
Повсюду раздававшихся команд,
Но сам бы предпочёл он гневный мат. –

Политике войны свой катехизис
Нужней, чем для мундира эполет.
Во Франции опять серьёзный кризис.
Мой собственный поднять авторитет
Я вынужден войной победоносной,
Для Лондона при этом вредоносной.
Иного варианта вовсе нет.
Блокадных наших длительных тенет
Успешно избегает Лондон, ибо
С царём стал иллюзорен мой союз.
Нет братских с Александром наших уз.
И мнимого над ним былого нимба
Не вижу я последних года два.
Подталкивал: бодаться, мол, давай»!

У флигель-адъютанта не бывало
Вопросов к Бонапарту теневых.
«С серьёзной подоплёкой только   два,   но…
Чихая, вы ответите на них? –
Жан Рапп смутился. – Тысяч семь, примерно,
Российских бывших подданных вам верно
Сегодня служат, в армию влились
Из западных земель. Но то ли слизь
Они по малодушию все, то ли
Россию недолюбливают впрямь.
Назад не убегут ли? Кто упрям,
Тот стерпит общий ад походной доли,
Не станет дезертиром. Жаль, у нас
Своих полно предателей. Все – мразь?

Изменников, хотя бы ради жеста,
Вы, сир, прощать способны? Или суд»?
«В империи предателям нет места,
Поэтому от нас они бегут.
Едва ли кто из них был в доме нищим.
Бесчестно и зловредно изменившим
Нахалам нет прощения нигде,
Но всех их держит царь в своей узде…
Назло богам, на что готов не каждый,
Людской толпе принёс огонь в метель
Ослушник своенравный Прометей…
Упрямцам в назидание, однажды,
Когда ряды препятствий истреблю,
Я место вечной казни остеклю».

«Сир! – снова к Бонапарту обратился
Жан Рапп. – Соломку я не подстелю.
Вбивала, как палач, под рёбра птица,
Чтоб печень исклевать – вот страсти! – клюв?
Во Франции всё проще – гильотина.
Достаточно публичная картина
Доступна в назидание другим
Ослушникам-предателям, глухим
Ко всем предупрежденьям и законам.
Винцингероде служит, например,
Не вам, а Александру. Лицемер
И злостный ренегат. В слуге покорном
Вам качества такие не собрать».
«Винцингероде рад бы покарать…

Я армию готовил к наступленьям.
Опасность неподвижности страшна!
Восходят к пику славы по ступеням.
Какого же на плоскости рожна
Топтались бы войска в черте Смоленска?!
Пусть армия ослабла, пусть без блеска,
Но мы идти обязаны вперёд.
Пространство городов и нив берёт
В    порыве    наша армия, а сила
Её лишь в этом. Вера в натиск, ой,
Как нам необходима день-деньской!
Где дисциплина?! Да, меня бесило
В Смоленске мародёрство. Моветон –
В расстрелах? Нет»! – вспылил Наполеон…

Ночь накануне битвы Бонапарту
Пришлось в сомненьях встретить: где с утра
По русским, соответственно азарту,
Ударить оптимально, чтоб, удрав,
Кутузов не собрал из сил разбитых
Вновь корпус – победителям в убыток.
«Жан, – Раппу, как себе, он «разжевал»
Задумки, – диспозиция жива
И кажется логичной на бумаге,
Пока сраженье в силу не вошло,
Пока враг не упёрся нам назло,
А сами не упёрлись мы в овраги.
Овраги перед нами – прям беда
Для нашей кавалерии – без дна.

Я жажду величайшего сраженья!
Не терпится! Начать бы поскорей!
Болезнь моя и головокруженье
Быстрее метких русских егерей
Меня из ритма жизни выбивают.
Когда бои пот с кровью выпивают
И свежие срывают с кожи швы,
То жизнь отрадней видится живым.
Весь день моим наследником гвардейцы
Сегодня любовались на холсте.
Портрет я спрячу. Мяса и костей
Не должен видеть крошка. Нынче дельце
Кровавое чрезмерно предстоит.
Но нас оно нисколько не страшит»!

«Сир, вас боготворят! А ваш наследник,
Скорее, полубог, чем божий раб
Среди счастливых деток малолетних.
Возможно, станет богом позже, – Рапп
Как флигель-адъютант быстрее многих
Польстить мог шефу. – Боги есть! У ног их
Теперь Европа, далее – весь мир!
Из русских выйдет лишний, плавясь, жир,
И станут вам служить они покорно»!
«Не очень-то я верю в это, Жан!
Скорей, увижу в русских каторжан,
Чем слуг лояльных. Царская корона
Милей им, чем венец имперский мой.
Я, встав лицом, не встану к ним спиной».            
            .             .             .
В Россию при удаче на неделю
(По сроку вероятному – на три)
Наполеон с единственной шёл целью:
«В прах силу русской армии сотри
И нужный мир с Россией обеспечен.
Зачем бить сразу в сердце или в печень
Царю, с которым крепкий договор
Так нужен, что войти к нему в фавор
Потом могу со старым предложеньем
Устроить общий в Индию поход!
Мы нужный рассчитаем оба год
Со страшным для британцев пораженьем.
Меня повсюду держит на коне
Фортуна, благосклонная ко мне?

Сквалыга в торге, а без торга – дура
Со мной она. Я забубённо рад»? –
Сам накануне… да   что   только бурно
В ночи не передумал Бонапарт!
Досталась императору корона
С щедрот Фортуны. Будет ли нескромно
Ей обратить к нему гламурно зад?
Припомнил, как лет семь тому назад
От текста предсказанья в манускрипте
Старинном у него по телу шли
Мурашки. Много власти и земли
Посредством удалой батальной прыти
Незнатному герою текст сулил.
Гордись собою или же скули,

Но всё в деталях текста совпадало
Уже тогда конкретно с ним самим.
Военный гений, смелость – оба дара
Вели вождя к победам, а за ним
С восторгом шли имперские народы,
Бойцы из той же, что и он породы.
Военные, гражданские дела
Решались враз – им не было числа –
Так много и масштабно    успевал    он
Для созданной империи. И все
Успехи эти он, не Одиссей,
На пользу обратит себе навалом,
Пока по европейской мчит земле
С их королями. Но не в их числе

Окажется правитель самый дальний,
Кто с трона на колени не сойдёт.
Предсказано: со славою скандальной
Француз столицу древнюю сотрёт
С лица былой красы её… в пожаре.
Военный вождь империи в той сваре
Свою погубит армию и прочь
С остатками уйдёт устало в ночь,
В закат своей империи недолгой.
И в голоде, и в холоде пожнёт
Позор он свой. Не сразу, но поймёт,
Насколько глупо пренебрёг он догмой
Извечной – не ходить войной туда,
Где ждёт аналог Божьего Суда.
            .            .            .
Веселье вышло в стане Бонапарта
На шумный пик. Гуляк смирила ночь…
Приблизившись к Москве, француз обратно
Пути знать не желал. Но превозмочь
С утра придётся русское упорство.
«Вождь Франции – ум, честь и благородство»!
Врагов своих шельмуя, Бонапарт
Впрок граждан охмурял со школьных парт.
В империи своей годами прессу
Он лично сокращал и муштровал.
Как мастер пропаганды свой провал
Он ловко бы сокрыл из интереса
Империи, желанных в ней «гостей»,
А главное, династии своей…

Для славы зыбко время первопутка.
Для отдыха совсем ночь коротка
И к двум часам пошла уже побудка –
Начальная к Истории строка.
Французский лагерь подняли капралы:
«Желанья нет проснуться? Вы не правы!
Позиции у русских далеки,
А мы должны быть   на   ногу легки».
Колоннами гигантский муравейник
Пополз промеж Смоленских двух дорог.
Речушка Колочь – значимый порог,
Пригодный для проходов не мгновенных.
В открытом поле – русские холмы.
На них для пушек площади малы…

Жан Рапп отдался пафосу: «Жив дракой,
Солдат наш – воин, а не дебошир.
Восторженной и яростной атакой
Сметали батальоны наши, сир,
Противника любого! Безрассудно»!
«Но с русскими дерёмся обоюдно.
И корпус офицерский их неплох».
«Кто бил их генералитет, как бог!
Пред вами не скуплюсь я, сир, на правду.
Кот-гений крыс без счёта цап-царап»! –
Сопровождавший шефа честный Рапп
Без лести поклонился Бонапарту.
Ответил император, не сердясь:
«Не сглазь, чтоб не ударить мордой в грязь».

«Сир, день войдёт в историю! – у Раппа
Дыханье перехватывало так,
Что он сбивался. – Русское    ура   бы
Забить им нынче в глотки! Вал атак
Последует от нас на их редуты,
И кончится тогда их горе-дутый
Апломб, мол, Бонапарта разобьём»!
«За ужином бутылку разопьём
Мы красного Бургундского победно, –
Ответил, не блефуя, Бонапарт. –
Кого не взять, мой полк любой наград
Достоин априори, ибо вредно
Для сердца тренированного ждать,
Когда ему позволят побеждать».

С ночных часов до самого рассвета
Шла армия к исходным рубежам:
Солдат Наполеона беззаветно
Рад заработать пулю, рану, шрам…
К России проникался с каждым годом
Презрением (ко всем её  народам)
Жестокий враг с брезгливостью в лице…
Москва-река в своём полукольце
Держала поле – место для легенды.
«Жан, – флигель-адъютанту до зари
Поведал Бонапарт, – тут, хоть умри,
Но поле мы возьмём не для аренды.
У русских на хвосте придя сюда,
С их армией покончим навсегда.

Вы знали, Жан, кампанию в России
Задумывал в апреле я начать.
Нелепо бы меня сейчас спросили,
А что в тот раз заставило начхать
Внезапно на заветные хотелки?
Фуражно-продовольственные сделки
К весне нам не с кем было заключать.
Неурожай в империи, где часть
Была всерьёз охвачена волненьем.
Ну а в июне корм для лошадей
Подножный вырос. Кто ж из нас злодей,
Чтоб гнать орду на смерть за неименьем
Обозов и лошадок боевых?! –
Воскликнул император. – Я привык

К тому, что есть у армии достаток.
Провёл я через Неман для войны
Аж двести тысяч сытеньких лошадок
С расчётом, что в лугах пастись вольны.
Все страны не построить по    ролям,    но
Германия нас выручила рьяно,
Поставив очень рослых битюгов,
Которых нет в помине у врагов,
Для сверх   тяжёлых   фур и поскромней...
Для наших кирасир я брал коней,
Которых не пугает близкий выстрел
И пушечный громоподобный залп.
Парк тягловых быков наш был не слаб.
Полсотни тысяч особей мы быстро
Могли пустить на мясо при нужде,
Застав чужой народ к нам во вражде.

Шоссейки римлян – гордость всей Европы,
А ливни не несут для них угроз.
Что ждало нас за Неманом, где тропы
Песчаные размыло после гроз!
В итоге многих, точно, что немало,
Тяжёлых фур у нас как не бывало!
Обозы отставали с фуражом,
С мешками продовольствия. Вскачь жмём?!
Орудия бросали с грустью в Вильно…
Град ледяной, холодная роса.
Заморенных, вне стойла, без овса,
В итоге с первых дней у нас невинно
Издохло десять тысяч лошадей!
Голодные жрут дрянь ещё жадней…

Кампания казалась ясной? Резкой
В сюрпризах, где лишь разум – оберег?
Когда в избитом ядрами Смоленске
К военному Совету я прибег,
То маршалы молчали изумлённо.
Маневры, в бой ведомая колонна
И грузом наполняемый обоз –
Вот общий и понятный им вопрос.
Участники Совета обомлели:
Стратегию, цель нынешней войны
Продумывать они, мол, не вольны,
Суждений к «ассамблее» не имели.
Я в планах оставался одинок.
Но где я молвить «стоп» в походе мог?!

Мы две недели, Жан, пробыли в Вильно.
В Смоленске жили лишние три дня.
Смоленск – на души маршалов давильня,
Которую не ждали от меня.
Прекрасный город сильно был разрушен,
Не выглядел для нас приличным кушем».
«Восприняли пожар как драму вы»?
«О зимних нам квартирах там, увы,
Речь даже и не шла. Моё решенье –
Сумбурно: двигать армию к Москве.
Там полторы аж тысячи церквей
И тысячи дворцов. В умах броженье!
Ну, как же! Ведь Москва – бесценный приз!
Судьба – не императорский каприз.

Не так ли, Жан»? – печальное признанье
С утра адресовал Наполеон
Вслух флигель-адъютанту, но касанье
Чуть слышных звуков уха – тот ли тон,
Что слышали полки в призыве к бою!
«Сир! – молвил Рапп. – Мы жертвуем собою
За братство, за империю, за вас!
Моё напоминанье – лишь аванс.
У вас не может быть шагов неверных.
А мы за наш французский общий дом
Идём в бой сами и с собой ведём
Союзников условно суверенных.
Но смерть – для   всех   проныра-акробат».
С улыбкою продолжил Бонапарт:

«Что мне судьбой дано как верховоду?
Достигнут был сквозь ряд уронов Нил.
Теперь мне из    Москвы-реки   пить воду.
Бойцов полмиллиона вдохновил
Я доблестно на их поход в Россию.
Тут каждый из бойцов и   порознь   силу
Немалую положит на успех,
А вместе мы, тем более, бьём всех!
Вглубь Скифии зайти – война вне плана.
Такое и в дурном не снилось сне
Ещё совсем недавно по весне.
Да, здешний край суровее Милана,
Но скоро Александра я дожму…
Рапп, есть запрос на русскую жену? –

Шутя спросил у флигель-адъютанта
Наполеон. – Почти конец войне?
Мечты в строю, где я взял роль гаранта,
Сегодня, Жан, сбываются вполне».
«Победой грезил не без основанья
До ночи лагерь с шумом ликованья».
«Кутузов – лис. По всем инстинктам – зверь…
Вполне себе способен, верь на верь,
На юге лес Утицкий нерадушно
Сюрпризом огорчить нас не слегка.
А к северу у нас – Москва-река.
Не делал я попытки в ночь окружно
Кутузову редуты обойти.
Он – демон пресловутый во плоти!

С ним или нет, но русские с костями
Грызть яростно начнут нас тут и там…
Разведка донесла, что в русском стане
Попы икону носят по рядам.
По слухам, это лик ортодоксальной
Их Божьей Матери. Русь лишь вассальной
Для нас я вижу – это суть войны.
России не дадим играть в одни
И те же игры, что у нас в Европе.
У нас цивилизация, а тут –
У варварства исконно свой статут.
Английский лев пока ещё не про'пил
Величие своё, а здесь медведь
Последний раз что сможет прореветь.

Всяк скажет о себе, что он не   трус,    но
В России говорят, что смерть красна,
Когда её встречают вместе дружно…
Дошёл до нас – до Гжатска шёл без сна –
Отставший корпус. С ним совсем не грустно,
А главное, по-нашему искусно
Встречать во всеоружии и смерть,
И близкую победу, коль смотреть
На русских с нашим чувством превосходства».
«Вас славят, сир, вся армия и штаб, –
Заверил Бонапарта храбрый Рапп. –
От нас так долго бегать – это скотство!
Не    рыцарская    с нами тут война.
Но биться насмерть армия вольна».

«В обозниках у нас, узнал я поздно,
Цирюльники, портные, всякий сброд,
Недружный с лошадьми. Как было можно
Такой неподготовленный народ
В военные зачислить батальоны?!
Они, глядишь, начнут в Наполеоны
Все вскоре метить, с дури рассудив:
Протекция, мол, всё! Сей рецидив
Коррупции штабной хлебаем    все    мы!
Россия и не снилась нам такой!
Голодный марш, затем – на век покой…
Придурки с берегов далёкой Сены
Считали, что до Вильно-то дойдут…
Ан нет! К Москве тащиться – жуткий труд!

На транспортные горе-батальоны
Напрасно возлагал я верх надежд.
Дожди шли проливные – спада оных
Недавно лишь дождался. От невежд
Я слышал, что дорог в России много.
Пародию на это видит око,
А зуб неймёт всех, чьи малы вины.
Смотря, что тут дорогами войны
Считать по-европейски изначально,
Я мог бы делать собственный прогноз.
Теперь уж поздно. Массовый понос,
Падеж среди коней для нас печально
Уменьшил втрое армию. Урон
Достойный нас?! – вспылил Наполеон. –

Вопрос был задан флигель-генералу. –
Скажи, Рапп, веришь ли… что победим?
Фортуне я, как манекен, вверяю
Судьбу остатков войска и пред ним
Я пафосно вещаю о победе,
Но знаю при своём словесном бреде:
Фортуна – лишь одна из лживых шлюх!
Надеюсь, не примкнула к ряду злюк…
Закончить всю войну за три недели,
Ты помнишь, я наивно полагал.
Свёл в точку сотни тысяч, чтоб врага
Стремглав разбить. В итоге же не ели,
Не пили, ускоряя быстрый марш,
Они, чтоб был настигнут недруг наш.

Кто ведал, что на месяцы кошмара
затянется кампания в пути!
Что бравого солдата, как клошара,
Забросят мёртвым в яму и уйти
Таким путём бесславным, жалким, диким
В итоге с видом хвори одноликим
Десяткам тысяч было суждено.
Могил безвестных… вместо орденов…
Солдаты не заслуживают, право.
Но то солдаты. Помню, лейтенант –
Мальчишка из Баварии – педант,
А стал самоубийцей. Службой бравой
Был горд. Его сгубил не антураж,
А жутью безнадёжной жаркий марш.
 
Потерь небоевых не счесть на марше.
От хворей, истощения все мрут!
Далёкие их жёны и мамаши
Их, как    засранцев,    в памяти сотрут? –
В сарказме Бонапарт топил досаду. –
Нет, с жертвой диареи рядом сяду
Едва ли я в дороге – сыт, здоров, –
Но полчищ без кормов и докторов
Не мог я уберечь – просчёт мой страшен.
Два месяца ужасного пути!
Не спрятаться от цифры, не уйти
От осознанья, что в бою смерть краше,
Чем где-то на дороге трупом лечь
Впритирку с трупом лошади. Но речь

Веду, Рапп, наконец-то я битве.
О долгожданной, пусть и под Москвой».
«Я знаю, негодуете на    быт   вы
Всей армии, питавшейся молвой,
Что скоро будет всё великолепно.
В июле ждёт победа, и конкретно
Уйдёт в могилу враг. Придёт еда…
Но всё наоборот. Одна беда
Сплошная: нашей службою обозной
Всерьёз заняться – способа тут нет.
Незрелая пшеница – весь обед,
А после в путь опять поднимет грозный
Полковник. Он боялся, сир, лишь вас,
Ведь гнев ваш для полковника – не фарс.

Сегодняшняя битва… да кровава.
Мы долго ждали бешено её.
Не победить мы не имеем права,
И к вечеру в бокалы мы нальём
Вино победы. Как бокалу, полной
Победе нашей быть, пусть даже больно
Всем станется от собственных потерь.
Фортуну, Нику… двух капризных стерв
Особенно хочу призвать сегодня.
Тому, сир, что вам Марс порукой, рад
Я пламенно! – признался чуткий Рапп. –
При мыслях о победе мне щекотно
И сладко, словно девушка она,
С которой проведу остаток дня».

      (продолжение в http://stihi.ru/2024/07/02/3256)