Трахни меня, брат

Бутылки на полу пустые. Россыпь битого стекла хрустит под сапогами, когда ты проходишь по нему, заваливаясь на диван возле меня и издавая короткий смешок.

- Отец убьёт нас, - произносишь ты, окидывая взглядом картину погрома, учинённого нами.

- К дьяволу отца. Сегодня наш день, - отвечаю я, шутливо толкая тебя в плечо.

Ты смешно заваливаешься набок, долго восстанавливая равновесие и чертыхаясь себе под нос. Да, братишка, ты однозначно не умеешь пить. Я лишь салютую тебе полупустой бутылкой и делаю большой глоток терпкого виски. Я уже не помню, что именно мы отмечаем, когда начали и планируем ли заканчивать.

По венам растекается алкоголь, затуманивая сознание и навевая странные образы. Спустя мгновение ты вырываешь бутылку у меня из рук и жадно пьёшь, не трудясь искать хотя бы один целый стакан.

- Эй, Исми, тебе достаточно. Я не буду тащить тебя в комнату.

- Не нуди, Вэл. Кто только что говорил, что сегодня наш день? Мой старший брат вернулся домой, и я имею право это отметить. Кстати, что ты делал ночью с этой новенькой горничной? - ты нагло улыбаешься, развалившись на диване, и забросив ноги мне на колени. И когда ты стал таким любопытным, братишка?

- Только не говори мне, что ты до сих пор подсматриваешь. Тебя уже боится вся прислуга, Исмаэль. Малолетний извращенец. - Смеюсь я, резко скидывая твои ноги на пол. Ты тоже падаешь с дивана, неуклюже выплёскивая виски на себя. Капли скользят по шее, скрываются за отворотом рубашки, которая из белой превращается в желтоватую.

- Ты дурак, Валерка. Я весь мокрый, - ворчишь ты, медленно поднимаясь на ноги. - И ничего я не подсматривал. Больно мне нужна твоя голая задница. Просто вы тааак громко "общались". - Ты снова возвращаешься на диван, медленно расстёгивая пуговицы жилета.

- Не завидуй, братец, - ухмыляюсь я, наблюдая за твоими неловкими движениями. Если с жилетом ты ещё как-то справился, то рубашка стала для тебя непреодолимым препятствием. - Исмаэль, ну, откуда у тебя растут руки? Дай я.
Я, конечно, тоже не трезв, но по сравнению с тобой, проявляю просто чудеса сноровки, быстро справляясь с пуговицами. Ткань распахивается, обнажая твои грудь и живот. Да уж, в каждый мой приезд ты всё сильнее меняешься, Исмаэль. Сейчас уже нет того щуплого мальчишки, который заглядывал мне в рот и с упоением слушал рассказы о борделях и распутных проститутках. Бледная кожа на твоей шее и груди влажно блестит, причудливо переливаясь золотистыми бликами.

- Эй, Вэл, ты чего уставился? Раздевайся, говорю! - я смотрю на тебя непонимающе, осознавая, что не слышал последних слов. - Жарко здесь, снимай рубашку. - Поясняешь ты и, не дождавшись моей реакции, сам берёшься за основание, вытягивая ткань из брюк. Ты пьян, и руки твои так неуклюжи, но мне не хочется прерывать тебя. Ты вырос, а мне не хватает твоих прикосновений. С возрастом люди начинают стесняться касаться друг друга, поэтому этот момент мне не хочется разрушать.

Твои пальцы прохладные и мокрые. На шее. На груди. На животе. Ты сосредоточен и хмуришься. Последняя пуговка, ты кладёшь руки мне на грудь, раздвигая полы рубашки, перемещая ладони на плечи, стягивая вещь и бросая её куда-то на пол.

– Ну, так что? Расскажешь, как повеселился?

- Узнаю Исми – любителя эротических рассказов, - отвечаю я, встряхивая головой и прогоняя странное наваждение. – Ничего особенного, если честно. Если хочешь, можешь обратиться к ней и сам убедиться. Она не откажет такому милому маленькому мальчику.

- Очень смешно, Валера, - ворчишь ты и добавляешь: - Нет, она не в моём вкусе. - И давно у тебя появился вкус? – спрашиваю я, в деланном изумлении расширяя глаза и складывая губы буквой «о». – Мне казалось, что ты хочешь всех и всегда.

- Ничего подобного. Я хочу только лучших, - я хмыкаю, а ты расслабленно потягиваешься, поднимая руки над головой и прогибаясь в пояснице, как довольный, сытый кот. Мышцы под твоей кожей проступают так явственно, и у меня возникает странное желание дотронуться и убедиться, что это не иллюзия, навеянная алкоголем, а реальная, тёплая плоть. – Ты так странно смотришь, Вэл. – Я смущённо отвожу взгляд, когда понимаю, что всё это время ты наблюдал, как я рассматриваю тебя.

- Просто удивляюсь, когда ты успел накачаться. В прошлый раз, когда я был здесь, тебя сдувало ветром. – Я говорю правду, лишь скрываю нелепые желания, которые секунду назад блуждали у меня в голове.

- Мне просто не хотелось уступать старшему братцу. – Отвечаешь ты, садясь ровно и пододвигаясь ко мне ближе. Наши ноги и голые плечи соприкасаются, и я почему-то упорно отвожу от тебя взгляд. Ты всегда чересчур откровенен под воздействием виски. На столе стоит бутылка, на донышке плещется совсем немного алкоголя, и ты тянешься за нею. Я неосознанно протягиваю руку вперёд, перехватывая твою ладонь.

- Ну, хватит пить, Исми. Скоро ты начнёшь ко мне приставать, - я говорю это с улыбкой, в шутку. А ты так странно смотришь, и столько неоднозначности в этом гнетущем молчании, которое окружает нас. Наши пальцы всё ещё переплетены, и ты не даёшь мне отнять их, крепко сжимая.

– Что такое? - Я скучаю по тебе.

- Хм... я тоже скучаю, Исмаэль. Давай спать, хорошо? Завтра вернётся отец, и у нас будет тяжёлый день.

- Валер, пожалуйста. Я хочу... Ты уедешь, а мне нужно... Понимаешь? – ты что-то неразборчиво бормочешь под нос, подсаживаясь ещё ближе. Эти чёртовы руки всё ещё соединены, твоя кожа прохладная, моя наоборот излучает непонятный жар.

- Нет, не понимаю. Что тебе нужно? – вопрос застывает в воздухе, отдаётся от стен, многократно повторяя и усиливая последнее «нужно». Нужно... Нужно... Нужно...

- Ты. – Короткое слово. Простое. Ясное. Безумное, когда речь идёт о нас с тобой. Невозможное, когда понимаешь, что именно ты желаешь. В камине мирно потрескивают дрова, в воздухе витают ароматы дорогого алкоголя и отцовских сигар. Так мирно, уютно и спокойно. Твои губы тоже прохладные, терпкие и очень мягкие. Мне приятно просто касаться их, поглощать твоё дыхание и отмечать, как сильно бьётся жилка на твоём запястье. Ты сам проявляешь инициативу, решаясь воплотить не только свои, но и мои, так тщательно скрытые, желания. Кто бы мог подумать, что ты окажешься значительно решительнее меня, братишка.

Медленное касание языков, остро-остро, до спазмов в животе. Твои руки на моей талии, и вот я уже прижат вплотную к твоему телу, кожа к коже, ощущая, как рвано поднимается и опадает твоя грудь. Твои пальцы на животе, лёгкие поглаживания груди, дразнящая ласка напрягшихся сосков. Ты откидываешься на диван, не прерывая поцелуя, за плечи притягивая меня на себя. Я лишь обхватываю твоё лицо ладонями, приникая к губам ещё сильнее, поглощая твои хриплые стоны. Пальцы путаются в волосах, зубы легко прикусывают нижнюю губу, язык скользит по уголку рта, а потом снова погружается, подчиняя тебя, исследуя мягкость плоти, проводя по краю зубов, по твёрдой поверхности нёба...

- Валер, дальше... пожалуйста. – Я понимаю, о чём ты просишь. Я понимаю, что пути назад не будет. Я понимаю, что мы с тобой сейчас стоим на пороге свершения одного из самых страшных грехов. Знать бы нам, братишка, сколько грехов мы с тобой совершим ещё, знать бы, как сложатся наши жизни... Я ощущаю твоё возбуждение, чувствую твёрдую плоть, так явственно выделяющуюся сквозь ткань коричневых брюк.

- Исмаэль, - тихо произношу я. Так много сейчас в твоём имени, слетающем с моих пересохших губ: горечи, отчаянья, радости, страха... капитуляции. Я целую твои ключицы, грудь, провожу языком по соскам, по коже живота, оттенённой пламенем камина. Я сажусь на тебе удобнее, давая возможность твоим рукам блуждать по моему телу, замирая на белых полосках продолговатых шрамов, которые я получил во время службы.

- Уже зажило, - задумчиво произносишь ты, кончиками пальцев проводя по розоватой полоске около пупка. Я помню, как ты волновался всякий раз, когда я в очередной раз попадал в передрягу. Ты расстёгиваешь пуговицы у меня на брюках, а я только наблюдаю за твоими движениями, покорно перекатываясь на диван и позволяя тебе стянуть вещь. Ты прижимаешь ладонь к гладкой горячей головке моего члена, а я больше не осознаю ничего, чувствуя только безумное желание, тяжело дыша и издавая яростные, голодные стоны. Я сжимаю твоё запястье, боясь, что ты прекратишь эту столь необходимую мне сейчас ласку, и ты покорно сжимаешь пальцы, медленно-медленно проводя по всей длине, замирая и снова повторяя движение.

И мне уже мало только ощущения твоих рук, поэтому я снова легко толкаю тебя в грудь, устраиваясь сверху, целуя твои искусанные губы, рыча, когда ты снова трогаешь головку члена кончиками пальцев. Ты отодвигаешь крайнюю плоть, и я шиплю что-то нечленораздельное в твой рот, чувствуя, как в удовлетворённой ухмылке кривятся твои губы. Я резким рывком стягиваю твои брюки, уже не трудясь возиться с пуговицами, которые с весёлым перезвоном рассыпаются по мраморному полу. Ты нетерпеливо приподнимаешь бёдра, а я в последний раз смотрю в твои глаза. Мне нужно подтверждение, нужно знание, что ты не так мертвецки пьян, чтобы принять меня за девицу. Я не хочу завтра нести ношу вины один. Ты едва заметно киваешь, и я понимаю, что для нас уже нет пути назад. Я беру твой напрягшийся член в руки, поглаживая нежную, ноющую от нетерпения плоть кончиками пальцев. Ты выгибаешься дугой в ответ на мои прикосновения, разводишь ноги, одну прижимая к спинке дивана, а другую спуская на пол. Спустя мгновение я облизываю свой указательный палец, медленно проводя круги вокруг твоего отверстия, а затем проникая в тебя. Ты скрипишь зубами, и я позволяю себе продвинуться ещё совсем немного, а потом вытаскиваю палец из твоего тела.

- Не останавливайся, Валерка, - хрипишь ты, сильно обхватывая мои плечи и крепко сжимая.

Я целую тебя, спуская голову ниже. Шея. Венка, бьющаяся в ритме крещендо. Грудь. Зубы сжимаются на коричневом соске. Язык проводит дорожку по животу, по впадинке пупка, руки ощущают твёрдость мышц, неимоверно напряжённых из-за моих прикосновений. Губы на твоём члене, мягко и неловко. Ты приподнимаешь бёдра, безмолвно прося о большем.

– Ну же, Вэл! Твои руки безвольно спадают с моих плеч, но через секунду ты сильно дёргаешь меня за волосы, уже не осознавая, ничего кроме красного пламени и безумных спазмов, сводящих живот. Твои глаза кажутся остекленевшими и нереально яркими.

И я снова приподнимаюсь над тобой, кусая кожу, облизывая плечо, которое всё ещё имеет вкус виски, которое ты пролил. Ты обхватываешь моё запястье, переплетая наши пальцы, ты тянешь меня второй рукой за волосы на затылке, целуя мои губы, кусая их, слизывая алую капельку, выступившую на мягкой плоти. Ты сходишь с ума, и делаешь меня сумасшедшим. Ты вторгаешься языком мне в рот, целуя яростно и обречённо. И у меня не остаётся сил сдерживаться. Я проникаю в тебя резко, быстро, заполняя тебя до основания, сдерживая твою судорожно дёрнувшуюся руку, и больно кусая твои губы, кожу на подбородке. И снова поцелуи. Снова... снова... снова...

Пока ты наконец-то не расслабляешься немного, облегчённо выдохнув воздух. Только тогда я решаюсь сделать первое осторожное и неловкое движение, закидывая одну твою ногу себе на бедро. Твои мышцы тугим кольцом обхватывают мой член, и я рвано дышу, стараясь, чтобы всё не закончилось чересчур быстро.

- Валер, быстрее. Господи, пожалуйста! – хрипишь ты, когда я затрагиваю какую-то точку в твоём теле.

– Сейчас!

Мои движения становятся быстрыми и беспорядочными. Ты выгибаешь спину, чертыхаясь и сильнее насаживаясь на меня. Мои руки так же хаотично скользят по твоей напряжённой плоти, и ты откидываешь голову назад, позволяя мне в очередной раз провести языком по шее. Ты громко кричишь, перемешивая слова «Бог» и «Валерик» в одно сплошное рычание, когда несколько моих последних яростных движений, приводят к тому, что ты кончаешь, изливая сперму на мои пальцы и свой живот. Мне необходимо ещё лишь одно мгновение, последнее отчаянное движение, последнее сжатие твоих мышц, чтобы кончить, резко вжимаясь бёдрами в твои ягодицы.

Часы на каминной полке пробили три раза. Ты мерно дышишь, иногда смешно морща нос. Твои губы приоткрыты, а руки забавно сжимают край колючего шерстяного пледа. Теперь я знаю, каковы на вкус твои губы. Теперь я знаю, что грехи иногда приятны. А ещё я понимаю, что жизнь слишком коротка, чтобы сожалеть о содеянном. Знать бы нам, братишка, о том, что нас ожидают не годы, а долгие столетия. Если бы мы только знали...

Ты прости меня, Господи, грешного,
В тебя веры пока не обретшего,
В адском пламени не горевшего
И свой крестный путь не прошедшего.

Не за нас, людей, я прошу теперь.
Мы с бедой своей сами справимся.
Мы умеем боль и свой гнев терпеть.
И спасать себя от злопамятства.

Мы умеем свет отделять от тьмы.
Веру в братье своих хранить в тяжкий час.
Если в этой вере слабеем мы,
То спасают тогда наши братья нас.

Может дело в душе, что ты нам подарил.
От себя я такого и сам не ждал.
Но твоих детей старших я полюбил.
Тех, кому Небо ты во владенья отдал.

А сейчас в аду все они горят.
Мне победы вкус кровью их горчит.
Что поделать, теперь я их младший брат,
И душа моя с ними там кричит.

Почему с сыном спор ты сам не решил,
А детей заставил своих воевать?
Люцифер, может, Смерть на цепь посадил
Не для нас, а тебя за зло наказать.

На кого старший сын твой обиду копил?
Может, вера в тебя тут совсем ни причём?
И предателем брата назвал Валерий,
Потому, что пришлось стать его палачом?

Исмаэль на себя этот крест взвалил.
Брата так же, как брат его, он покарал.
Он со злом боролся, как ты научил,
Заблудившись, пока к тебе путь искал.

Ты прости меня, Господи, грешного,
В тебя веры пока не обретшего,
В адском пламени не горевшего
И свой крестный путь не прошедшего.

Не добра и злата прошу себе,
А за братьев своих неприкаянных.
Не они виновны в своей судьбе,
Не на них лежат грехи Каина.