Богдан Богданыч

     Весело шумела листва под порывами ветра. Солнышко прищуривалось сквозь беззубую тучку. Где-то рядом верещали сороки, а старая яблоня, как глупая девчонка, упрямо скреблась в окно. Казалось, что она шептала: "Богдаш-ш-ш-а-а-а... Давай, поигра-ра-ем..." "Да-вай-ша-бог-да-ша..." –  шелестели ветки. Богдан же, будучи ответственным десятилетним мужчиной, не обращал внимания на подобные глупости. Он целеустремлённо мыл тарелки после завтрака по заданию деда и лишь слегка завидовал старшему брату, очередь дежурства по кухне которого окончилась накануне вечером, ближе к закату... "Ничего, завтра я буду свободен, как ветер, и тоже буду валяться на диванчике со своим "лего". Ничего… Вот домою тарелку – и всё!"  – подумал мальчуган и умиротворённо шмыгнул носом.  Вдруг послышалось какое-то слабое шебуршание под слабое урчание с подмяукиваньем... Малыш оглянулся… По ступенькам с улицы вкатилось любимое белобрюхое серое создание с боевой раскраской индейца на морде – снежные полоски  под глазами и вокруг рта придавали особое хищное выражение нагловатой пепельной рожице. Богдан посмотрел на неё. "Люська! Ты..." – он осёкся, а недомытая тарелка, считающая себя важной персоной, выскочила из мокрых рук в раковину, чуть не разбившись от огорчения. В зубах хищницы кто-то еле трепыхался. Мальчонка резко наклонился и рывком прижал кошку, не ожидающую подвоха от столь преданного ей существа, как Богдан, к полу. «Ты что? –  хотела шикнуть Люська и от удивления раскрыла пасть.   «Я же вам добычу несла, поделиться хотела…» – обиженно подумала кошка.   Комочек пожёванных пёрышек вывалился из зубов. Не успела Люська опомниться, как быстрые ручки  подхватили дрожащее существо и… Богдан скрылся в комнате...
Брат, полулежавший на диване рядом с шахматной доской с причудливо расставленными фигурами, недовольно подёрнул плечами  – видимо, залетая, прятавший что-то у груди Богдан, помешал решить ему важную задачу.
– Что это у тебя? – лениво спросил старший брат, вскинув голову.
– Птенчик. Люська притащила.
– Опять??? Покажи!
Брат вскочил. Серый с коричневыми крапинами нахохлившийся обслюнявленный желтоклювик дрожал в руках младшего…
– Братик, помоги коробочку найти. Для него. Я буду о нем заботиться,  – сказал младший, показывая сокровище. Присев на краешек дивана, младший  поглаживал одним пальчиком всклокоченные пёрышки... Птенец от ужаса раскрыл клюв, как будто хотел что-то сказать, но не мог.
Старший через пару минут влетел в комнату с коробкой из-под вытряхнутой из неё обуви, и Богдан, положив бедолагу в картонное укрытие, всё поглаживал загривок обретённого друга, прям как бабушка гладила его светлую головушку перед отъездом в город… Братья сидели молча на диванчике плечо к плечу и рассматривали спасённого.
–  А воду вас учил кто-нибудь закрывать, а, мОлодцы-молодцЫ пионеры-ленинцы? Вы что ли её из колодца носите? Чуть всё не залили...
В комнату заглянул дед, голос его был строгим, а серьёзно сощуренные глаза хитровато пытались скрыть добрую усмешку. Дед измучился за дни отсутствия бабушки, взвалив на себя родительские обязанности, командуя мальчиковой, ссорящейся по пустякам братией, которую нужно было бесконечно кормить, как птенцов желторотых.
– Ишь...
Богдан виновато поднялся, прижимая к себе коробку, в которой птичье создание перевалилось с боку на бок. Брат тоже поднялся.
– Так. А это кто у вас?
– Птенец. Неизвестной породы… Богдан у Люськи отнял, – чуть заикаясь, сказал старший.
Дед посмотрел на младшего внука.
– И что ты с ним теперь делать будешь?
– Не знаю. Заботиться…
– А как назовёшь?
– Богданом.
– Богдан Богданыч, значит? Ну, раз заботиться о нём будешь, стало быть, будешь ему отцом родным, значит, Богдан Богданыч он у тебя, верно?..
         День, распарившись на солнце, начинал клониться к вечеру. Мухи упрямо не желали ловиться, гусениц нигде не было видно, а есть раскрошенное яйцо, сваренное вкрутую, Богдан Богданыч не хотел. И на воду, поставленную в маленьком блюдечке, не обращал внимания. И понуро молчал. К тому же был риск, что вездесущая, ласковая к людям, любимица Люська проберётся в комнату и, показав свою хищную природу, вновь схватит новоиспечённого члена семьи за неокрепшую пощипанную шейку... Посоветовавшись с дедом, Богдан взял ещё не освоенное картонное жилище своего подопечного вместе с его обитателем, попросил брата сфотографировать спасёныша на прощание  и пошёл выпускать птенца – на свободу. Брат побрёл рядом.
  Деревья шумели "Прав – и – иль – но – прав ...!" Горлицы ворковали на соседской ели: Кур-куда? Кур-куда?" Пёс, вылезший из-под сарая, спросонья непонимающий  внезапного оживления в его владениях, понуро поплёлся следом – до забора, дальше его не пускали.  Трава, поглаживая голые ножонки, цеплялась за пятки, а яблоня закивалась ветками вдогонку голосистым обитателям  старой дачи. И только Люська, величаво развалившись на мягких качелях, презрительно поглядывала вслед уходящим, отчаянно вылизывая до мокроты свою  драгоценную шубку. Звякнула цепь калитки: «Прав...». Братья вышли за ворота. По сторонам улицы разросшиеся деревья, кивая, тянулись друг к другу кронами, и казалось, что улочка – не улочка вовсе, а тоннель из сплетённых веток и листьев, в конце которого сияют пробивающиеся лучи солнца… Старший остановился. Он смотрел, как младший уходил по этому тоннелю  на свет –  туда, где на разросшимся орешнике прыгали беззаботные белки, а порою по гибким ветвям  сновали туда и сюда невесть откуда взявшиеся ласки, туда, где на макушке огромной берёзы любила восседать, как царица, местная ворона.
…Богдан шёл, чтобы посадить перволётыша, как сказал ему дед пару часов назад, на ветви повыше, чтобы никто не смог погубить эту трепещущую жизнь. Шёл, а над ним проносились дрозды-рябинники, приветствуя того, кто всем своим сердечком желал спасти крылатого собрата, птичьего детёныша. У орешника погрустневший от предстоящей разлуки мальчуган остановился. Он поставил коробочку на траву у края дорожки, вздохнув, взял из неё питомца, недолго бывшего Богдановым, поцеловал его в пёрышки, поднял ручонки к шумным веткам орешника и… раскрыл ладошки. Птенец пискнул и оглянулся. «Ну, давай, взлетай! Будь здоров!» – бормотал себе под нос мальчик. А птенец, не понимая своего счастья, встрепенулся, поднял клюв ввысь и замахал крыльями. И, то ли от охватившего птичью душу восторга после пережитого страха, то ли от усиленного махания крылышками, вдруг наложил кучку в тёплую детскую ладошку и… взлетел!  «Ну, вот ещё радость», – подумалось Богдаше. «Бабушка как-то говорила, что вляпаться в это – к деньгам, утешала, наверное» – подумалось мальчугану... Он сорвал пучок травы и без всякой досады оттирал ручонку, радостно пытаясь разглядеть на ветвях того, кто обрёл веру. В доброту человеческую. В жизнь…
  …А старший брат всё стоял на другом конце тоннеля напротив их домика и смотрел на своего повзрослевшего мелкого с каким-то уважением. И казалось тогда, что Богдан Богданыч  будет связывать двух человечков паутинкой сердечной дружбы и светом того летнего дня всю их долгую, и, хотелось бы верить, красивую жизнь. Казалось, что не будет отныне горьких ссор. Никогда-никогда. Братья должны быть братьями. И людьми. Всегда. И это – бесспорно, как солнечный свет,  даруемый нам…


Июнь 2024


Фото из интернета