Я Глеб Жеглов
МУРовец-муромец, но вместо подвигов есть
Правое дело, завёрнутое в процедуру,
Долг перед Родиной и офицерская честь.
Пусть говорят, что хотят. Я во имя народа!
Я не для свата, для брата и не для себя
Бьюсь каждый час, превращаю их в долгие годы,
С остервенением головы змею рубя.
Я Глеб Жеглов, капитан. Я начальник бригады.
Пусть с парабеллумом, а не с трофейным мечом.
Здесь моя корочка, я проштампован как надо.
Всё по плечу и, как водится, всё нипочём.
Будто ушиб этот штамп отливает лиловым.
Вот он! И дата, и подпись, и фото анфас.
А милосердие – это поповское слово,
Долго ждать милости, если стреляют сейчас.
Мимо свистели чужие, кусачие пули.
Красные звёзды во тьме освещали мой путь:
Звёзды вели меня, звали, мигали, тянули.
Мне привинтили одну на широкую грудь.
Песня моя. Слов не выкинешь, спета как спета.
Я бы не смог по-другому, не вышел бы толк.
Я Глеб Жеглов. Человек. Милосердие – это
То, что зовёт меня снова исполнить свой долг.
Может быть, чёрную кошку ловить по малинам.
Может быть, хлебные карточки, все до одной,
Детям отдать. Я был здесь. Не ходил до Берлина.
Я оставался, был должен остаться, с Москвой.
Вот, что такое в милиции – честь офицера.
Сердце свинцовое громко стучится в груди,
И приближается новая, светлая эра.
Слышите стук? Наше счастье ещё впереди.
-----
Глеб Егорович Жеглов, начальник оперативной бригады отдела по борьбе с бандитизмом, один из главных персонажей детективного романа братьев Вайнеров "Эра милосердия". В экранизации романа 1979 года под названием "Место встречи изменить нельзя" роль Глеба Жеглова исполнил Владимир Семёнович Высоцкий. Книжный Жеглов "парень - смуглый, волосы до синевы чёрные, глаза весёлые и злые, а плечи в пиджаке не помещаются"
"Эра милосердия" одна из моих любимых книг, в стихотворении много отсылок на текст оригинала. Пояснения:
*МУР - Московский уголовный розыск;
*Прототипом банды "Чёрная кошка" из романа является банда Ивана Митина "Чёрная кошка". Члены настоящей банды не были связаны с криминальным миром, они были образцовыми советскими гражданами - рабочими, студентами, курсантами, потому их и не могли долго поймать.
*"Малина" на жаргоне это воровской притон
*Не знаю ответ на вопрос: откуда у советского милиционера парабеллум. Думаю, трофейный, однако, судя по тексту, Жеглов в годы ВОВ работал в московской милиции. Возможно, в послевоенные годы в СССР было разрешение о вооружении силовых структур трофейным оружием, но я его вдумчиво не искала. В Москве в годы ВОВ девизом милиции стала фраза "Милицейский пост — это тоже фронт"
*Жеглов награждён орденом Красной Звезды. Орден "для награждения за большие заслуги в деле обороны Союза ССР как в военное, так и в мирное время, в обеспечении государственной безопасности"
Далее идут цитаты из романа, помогающие лучше понять Глеба Жеглова:
*" - А чем же это я, по-твоему, честь офицерскую замарал? Ты скажи
ребятам - у меня от них секретов нет!
- Ты не имел права совать ему кошелек за пазуху!
- Так ведь не поздно, давай вернемся в семнадцатое, сделаем оба
заявление, что кошелька он никакого не резал из сумки, а взял я его с пола
и засунул ему за пазуху! Извинимся, вернее, я один извинюсь перед милым
парнем Костей Сапрыкиным и отпустим его!
- Да о чем речь - кошелек он украл! Я разве спорю? Но мы не можем
унижаться до вранья - пускай оно формальное и, по существу, ничего не
меняет!
- Меняет! - заорал Жеглов. - Меняет! Потому что без моего вранья
ворюга и рецидивист Кирпич сейчас сидел бы не в камере, а мы дрыхли бы по
своим квартирам! Я наврал! Я наврал! Я засунул ему за пазуху кошель! Но я
для кого это делаю? Для себя? Для брата? Для свата? Я для всего народа, я
для справедливости человеческой работаю! Попускать вору - наполовину
соучаствовать ему! И раз Кирпич вор - ему место в тюрьме, а каким способом
я его туда загоню, людям безразлично! Им важно только, чтобы вор был в
тюрьме, вот что их интересует. И если хочешь, давай остановим "фердинанд",
выйдем и спросим у ста прохожих: что им симпатичнее - твоя правда или мое
вранье? И тогда ты узнаешь, прав я был или нет..."
*"Если есть на земле дьявол, то он не козлоногий рогач, а
трехголовый дракон, и башки эти его - трусость, жадность и предательство.
Если одна прикусит человека, то уж остальные его доедят дотла. Давай
поклянемся, Шарапов, рубить эти проклятущие головы, пока мечи не иступятся,
а когда силы кончатся, нас с тобой можно будет к чертям на пенсию выкидать
и сказке нашей конец!"
* "Четвертое ноября сегодня, двадцать шесть дней ждать до новых карточек,
а буханка хлеба на рынке - пятьдесят рублей.
Жеглов, морщась от крика, словно ему сверлили зуб, сильно тряхнул ее и
закричал:
- Перестань орать! Пожалеет тебя вор за крик, что ли? Детей, смотри,
насмерть перепугала! Замолчи! Найду я тебе вора и твои карточки найду...
Шурка и впрямь смолкла, она смотрела на Жеглова с испугом и надеждой,
и весь он - молодой, сильный и властный, такой бесконечно уверенный в себе
- в этот миг беспросветного отчаяния казался ей единственным островком
жизни.
- Глебушка, Глебушка, родненький, - зарыдала она снова. - Где же ты
сыщешь эту бандитскую рожу, гада этого проклятого, душегуба моих деточек?
Чем же мне кормить их месяц цельный? И так они у меня прозрачные, на
картофельных очистках сидят, а как же месяц-то проголодуем?
- Перестань, перестань! - уверенно и спокойно говорил Глеб. - Не война
уже, слава богу! Не помрем, все вместе как-нибудь перезимуем...
Он повернулся ко мне и сказал:
- Ну-ка, Володя, тащи-ка наши карточки. - И, не дожидаясь, пока я
повернусь, проворно вскочил и побежал в нашу комнату, и никто из онемевших
соседей еще не успел прийти в себя, как он сунул Шурке в руки две наши
рабочие карточки с офицерскими литерами. - На, держи! Половину ртов мы уже
накормили, с остальными тоже что-нибудь придумаем..."
*" - Дулю! - кричал Жеглов, показывая два жестких суставчатых кукиша. -
Нам некогда ждать, бандюги нынче честным людям житья не дают!
- Я и не предлагаю ждать, - пожимал круглыми плечами Михал Михалыч. -
Я хотел только сказать, что, по моему глубокому убеждению, в нашей стране
окончательная победа над преступностью будет одержана не карательными
органами, а естественным ходом нашей жизни, ее экономическим развитием. А
главное - моралью нашего общества, милосердием и гуманизмом наших людей...
- Милосердие - это поповское слово, - упрямо мотал головой Жеглов.
[...]
- Ошибаетесь, дорогой юноша, - говорил Михал Михалыч. - Милосердие не
поповский инструмент, а та форма взаимоотношений, к которой мы все
стремимся...
- Точно! - язвил Жеглов. - "Черная кошка" помилосердствует... Да и мы,
попадись она нам...
Я перебрался на диван, и сквозь наплывающую дрему накатывали на меня
резкие выкрики Жеглова и журчащий тихий говор Михал Михалыча:
- ...У одного африканского племени отличная от нашей система
летосчисления. По их календарю сейчас на земле - Эра Милосердия. И кто
знает, может быть, именно они правы и сейчас в бедности, крови и насилии
занимается у нас радостная заря великой человеческой эпохи - Эры
Милосердия, в расцвете которой мы все сможем искренне ощутить себя
друзьями, товарищами и братьями..."
Свидетельство о публикации №124062600311