Глава 7

Они встретились на том же самом месте, где когда-то любили долго сидеть в детстве. Запах воды, крики чаек. Вот дурак, подумал Чаки, ее привёз, чёрная королева осталась в машине, они оба были не расисты. Река Детройт течет на запад и юг на протяжении сорока с лишним километров от озера Сент-Клер до озера Эри как пролив в системе Великих озер, разделяя районы Детройт и Виндзор и являясь частью границы между США и Канадой.
 
— Ты ведь там за рулём был, а мне и не сказал.  Мусора, пиши явку с повинной, меньше дадут, написал. «Очнулся один в машине, никого нет, два трупа, не знаю, убивал, не убивал.» Получил конечный. Ты малолеток задавил, да, меня пересадил на своё сиденье. Пока я был пьяный... А ты трезвый. Так? Да? Че, нормальный вариант.  — Глаза у Чаки стали злые, как собаки. Ну прямо злющие, две немецкие овчарки, сучара. На зоне умел работать физически, пахал, точно не в себя, дизель в Заполярье, потому и выжил. Кто-то должен пострадать за весь этот беспредел. В душе Чаки по этому поводу были одни эмоции, то, что скоро произойдёт, будет их логическим завершением, каталы ОПГ почти этническая, риск предательства близкими сведён к нулю.

Я живая кукла Чаки,
Парень с доброю душой,
Хоть чуть-чуть от забияки
Есть во мне, но грех не мой.
Не пугайся шрамов, мальчик,
Шрамы жизни пострашней,
Откушу я маме пальчик,
Папа будет без ушей.
 
— Да, из-за этого ко мне поехал? Завалил повара? Вы ж были с ним друзья? Толстый Сэл. Никогда не думал, против меня пойдёшь. Забиваться станешь… — По лицу Пони было видно, он в шоке, прилетело, откуда не ожидал. Чаки сначала ринулся в кабак, пошумел, пострелял. Потом назначил стрелку на их месте на причале, чайки, мачты и тихая река. Часами не устаёшь смотреть вдаль на горизонт, облака шатром противовоздушной обороны окружают сверху и друзей, и врагов, днём солнце, ночью луна, а в сумерках… Хочется писать, писать и писать.
 
— Он сам в меня первый. Нож кинул, тесак. Из-за Шанты я пришёл, достал ты меня, брательник. Столько в городе телок, нужна именно она. — Пони знал, кто снял трубку.
 
— Шанта сама пришла, я ее не уводил. Вот так вот, брательник.
 
— Жить хочет красиво, пороться к тебе ездила, понятно, получил, что хотел. А что ты ее стал? Дал бы по голове. Цена наша дружба!
 
— Я никогда не говорил, будет дёшево. Нельзя так обращаться с красивыми женщинами. Ты ведь до того времени вёл себя умно? Не думаю, сейчас станешь глупить. Нас с тобой хотят поссорить! К тому же, я всегда тебе доверял. Шанта просто хотела, чтобы ты к ней нормально. — Пони заметил, у Чаки в руках коробка, которую он достал из странного портфеля чёрной кожи, полная патронов по 9мм. Которые он сейчас зачем-то один за одним кидал в серебристый туман гавани. Правильно она сказала, у него в последнее время скворечник моросит, свистит чердак, поехала кукушка. Ходит по улицам, говорит сам с собой, кто-то ему дал второй шанс. — Ей с тобой горько, а со мной сладко, принести ей то, что ты не дал. Ей страшно, у неё никого нет! И мне, я сюда приехал заряженный. — Пони показал Чаки длинный кольт в кобуре под курткой, Чаки ему чёрный «глок» из дипломата с пустой обоймой. — А ты думал? От тебя можно ждать чего угодно!
 
— Чтобы я к ней хорошо относился… Ты уверен, что я на это способен? Нормально к кому-то относиться? Или ты?
 
— Вот о чем и речь, о чем и речь! С тобой общаться, не долго лишиться головы. Постоянно трещишь на всех углах, кого ты накидал. Весь такой в полноте! В себя поверил… Ещё немного, и «достигнешь» … Чтоб все знали, что ты можешь всех обыграть? Я тебе сто пятьдесят раз объяснял, может обернуться! По нашей жизни известность — в хату или в могилу, торопишься? Ты многого не видишь, Чаки! Подтянись в реальность, кто ты? Черт с горы. В масштабе Детройта ты никто, а я Имя.
 
— Нормально ты со мной говоришь? — Игрок выкинул почти все патроны.
 
— А как? Правду. — Пони полез в карман, Чаки взялся за пистолет. — Да ты расслабься! На, держи, — он протянул другу пачку точно таким жестом, каким Армен Джигарханян в фильме «Тегеран 43» тем, кто хотел его убить, градусник. — Твоё бабло.
 
— Курить есть? — Оба закурили, каждый из своей, уже пошло. — Купить хочешь? Они не могли выиграть, специально так поставил.
 
— Победа участника соревнования с учетом форы. — В Америке букмекер может дать определенную той или иной команде, если проиграла один-два, с учетом форы плюс два, все равно выиграла, став не один, а три-два, ставка тоже. Чаки взял деньги, сунул в брюки, достал из заднего кармана кости, увидев в глазах друга детства странную тревогу, чего это? Пони не любил, когда Чаки действовал.
 
— Не заряженные, бросим? — Он кидал обычным хватом, по-нормальному, зары упали на песок пляжа возле пристани, Пони посветил, глаза змеи, один, один.
 
— Так я и думал, — сказал Чаки. — Ты меня к тому делу пристегнул…
 
— Жалко тебя.
 
— Поэтому выкупил мои долги. Склоняюсь к мнению, бортанул с игры. Ну, чтобы я не развивался. А то бы стал твоего уровня, второй Пони. Выцыганил себе семёрочку, работай. Откинулся, за спиной разводил интриги.
 
— Нихера ты, братан, не угадал! Распускал слухи, не пускал… Чтоб тебя не убили. А тебя бы все равно убили!
 
— Берёг, то есть?
 
— Берёг. — Такой диалог. Чтоб ты остался в живых хотя бы.
 
— И там семь лет берёг… А там было трудно. Такой спрос за поступки! Понятно. Знаешь, что, давай сыграем? Ещё? У меня вот тоже было сто шансов против одного, теперь на равных за уважение. — Пони не понял, какие сто шансов? Про Грейвза он не знал. Пустая коробка из-под ста не отслеживаемых пуль полетела в воду, последний патрон Чаки загнал в патронник, в Америке все умеют водить машину и обращаться с оружием с детства. Он выпрыгнул со скамейки в воздух пружинистым движением, выкинув ноги вперёд наподобие ножниц, так спрыгивают в тюрьме с пальм, верхних нар на разборку, когда его ноги в стоптанных сапогах приземлились на песок, «глок» уже упирался в висок Пони.
 
Кольт Пони упирался в висок Чаки, он тоже спрыгнул, два выстрела слились в один общий, который прозвучал одновременно. Шанта с ужасом увидела через кристально чистое заднее стекло  лежащие на песке тела обоих мужчин, вчера у неё было двое мужей, вдова сегодня. Она перебралась на водительское сидение и мягко тронула красный «порш», с места, едва выжав сцепление, плавно покатила, стараясь не шуршать шинами, мигнув бардовыми стопарями, через миг она скрылась за поворотом.
 
Река Детройт образует важный элемент международной границы между Соединенными Штатами и Канадой, на американской стороне она полностью находится под юрисдикцией штата Мичиган, на канадской под управлением округа Онтарио, вроде рядом, а другая страна. На ней есть два автомобильных перехода, соединяющих Соединенные Штаты и землю кленового листа,  мост Амбассадор и туннель Детройт–Виндзор, в который направилась Шанта, они оба находятся под надежной защитой двух специальных служб, таможенной США и пограничной Канады, девушка не хотела общаться с первой.
 
Верхняя часть реки одно из двух мест, где канадские города расположены в непосредственной близости от американских, в народе эти районы называют «вниз по течению», имеется в виду вниз от Детройта. Некоторые из них редко заселены, туда в ночи полетел стрелой алый «порш», оставить машину у тоннеля и пешком поверху в Канаду уйти на дно, отлежаться, потом остаться там навсегда. Надо ж было такому случиться, невезучая! После смерти всей бригады гомосексуалистов, отряда якудза японцев, Бэби, Чаки Пони и повара, через пару дней обязательно до неё доберутся, было слышно, как над стремительной стрелой набиравшей скорость до двухсот миль алой каплей всласть плачут ангелы, чуть помедленнее, Пони. Чуть помедленнее…
 
Массариха почикали довольно быстро, кто-то отследил его звонок в американское посольство, УОБ, управление общественной безопасности узнало это через пять минут. Странно, что дунганин из Сианя так хорошо владеет языком, да ещё и просит об эвакуации самого главного врага Америки, звонил Гараид с простой центральной почты. Ничего лучше придумать он не мог, никакой рации у него не было, да и не хотел, ужасный воин ислама глубоко презирал и буддистов, и конфуцианцев, первых за многобожие, вторых за атеизм, Лхаса для него был дурной сон хуже Голливуда.

Он свято верил, Аллах послал его сюда за его многочисленные грехи, пусть. Он заплатил в кассу, дождался, пока подойдёт его очередь, кабинка опустеет,  поговорил, дежурный телефонист проследил его до небольшого домика в мусульманском квартале города, где он снял номер, через час к нему по лестнице поднялись двое в форме обычных патрульных полицейских, темно-синие фуражки. Двое очень вежливо попросили его предъявить документы и долго изучали его пластиковое ID, потом извинились, отдали обратно, с полуснисходительной улыбкой бывшего полевого командира, в прошлом богатого человека, который готов простить многое в первый и последний раз, Гараид забрал их назад и забыл, лёг спать, а зря. Вечером военная полиция окружила дом. Так или иначе, Гараида попросили с ними проехать, выхода у него не было, номер обыскали, но так ничего не нашли.

— Кто вы? — по-китайски спросил его высокий майор с лошадиным лицом, оно было испитое. — Ни ши шуэй? — Второй был круглый и хитрый, глаза-щелочки. Было видно, решения в этом кабинете выносятся окончательные и обжалованию не подлежат.

— Не хотите говорить? Вы заговорите. — Сказано это было буднично и уверенно, не уверенных в себе мясоедов в спецслужбах не любят, а мясо они любили, Гараид был готов поклясться, да ещё с кровью. Медленно пережевывают своих жертв, город не без ящеров. Гараид не испугался, афганцы не только энергичнее, активнее, много креативнее китайцев и вообще талантливее их во всех отношениях, но и приспосабливаются к жизни лучше со всех точек зрения, умения вести себя на допросе в том числе. (Сколько он их прошёл.) Временно задержанный пожал плечами:

— Бу хуэй шо джунг вэн. — На китайском не говорю.

— Гимор, — сказал второму первый, — нацмен попался. Надо искать переводчика. Позвони в Сиань!

— Он террорист, — сказал второй. Несли ли они ответственность за этот мир? В определенной степени.

— Конечно, — сказал первый. — Там у них ячейка. В «Черепаху» его пока что. — Ни слова не говоря, Массариха посадили в обшарпанный, говоря сегодняшними словами, минивэн, хотя на микроавтобус это страшное чудовище не тянуло, гибрид советского «Лиаза» с вагоном поезда, китайский автозак, перевозил он заключённых стоя, стоячие стаканы без лавок, кочка, пружинь, держишь скованным руками за потолок и стены, ручек тоже не было, а то вдруг на них кто повесится.  Конструкторы, видимо, решили, что Китай страна маленькая, постоят.

Массарих не боялся, политические дискуссии неотъемлемая часть структурирования времени в любом СИЗО, тем более, тот континент ему больше не светил. Да и не очень он хотел искать этих русских, то время совсем прошло, а устраивать массовою бойню на территории КНР… Если только через не хочу. Может, удастся как-то спетлять
через границу в Индию, оттуда в Афганистан, в общем, поехал он спокойно, откуда моджахед мог знать, что они с Сергеем скоро встретятся? И не только.

Возможно, наступит день, когда мужество оставит талибов и они предадут своих друзей и разорвут все узы дружбы. Но только не сегодня! Так клялся сам себе Массарих по дороге в страшный изолятор, временами суча в одиноком стакане коленками при разгоне автобуса или его торможении, скача по стенкам, исполняя дикий паркур, пряча голову в плечи, стараясь удержаться, в себя он проходил на немногочисленных светофорах. Разреженный воздух Лхасы был мил его сердцу, он вовсю держал, немного только мучил застарелый геморрой.

— К иностранцам, — коротко сказал дежурный офицер китайского МГБ приёмщику из тюрьмы. — Просился в Америку, документы фальшивые! — Потом спохватился, коллегам нужно говорить правду. — Вернее, как бы не совсем документы. Принадлежат другому лицу, — его собственное при этом приобрело скорбное выражение, — скорее всего убитому.

— Понятно, — старший прапорщик или как там, капрал, написал в расписке о передаче ему подозреваемого полными иероглифами цифру «один», как в банках, так положено, добавив к простой горизонтальной черте дополнительные графемы немного криво. — В первую.

— Может, во вторую? — с надеждой спросил офицер. — Там его научать Китай любить.

— В первую, — упрямо ответил старший смены. — Тибет. — Он был тибетец. — Шпион, к иностранцам. Во второй только местные.

— Ну хоть на часик? Два, по ошибке? А мы потом вас отметим в наградах? Пусть его там направят? Уравнители?

— А если на него придёт запрос из Пекина? С равнины, с большой земли? Понимаете? Как мы его отконвоируем? Его же покрасят сверху желтой краской! Или бронзовой. Веки подрежут на косые? Два часа… Управятся за двадцать минут!

— Ну ладно, — сдался эмгебешник. — Я его крови не хочу, плохого он лично мне ничего не делал. Думал, как веселей.

— Веселей… Когда начнёте к службе как надо относиться? — Страшен китайский ФСИН. — В первую! Сержант, — служивый в зеленой форме прокрутился на каблуках, — отведите!

— Массариху, который и правда не знал ни одного языка кроме английского в его американском варианте, кроме двух слов «джейге», «нейге», (покажите мне) то или это, чтобы объясняться в магазинах, диалог остался не понятным. Он мысленно поклялся себе убить Роджера, если когда-нибудь его ещё увидит, он его сюда бросил, а не русские или китайцы.

«Может быть, придет час волков, когда треснут щиты и настанет закат эпохи фундаменталистов. Но только не сегодня! Сегодня мы сразимся! За все, что вы любите на нашей славной земле. Зовём вас на бой, люди Запада! Трепещите!» Таким, как он, с кем воевать, было абсолютно все равно. Лишь бы не водить такси где-нибудь в Алабаме, а потом, когда от постоянного сидения за рулём откажут кишечник и почки, часами плавать в собственной моче и дерьме, дожидаясь, пока медсестра или санитарка подобрее прочих зайдет поменять памперсы или подгузник.

Конвоир широко улыбнулся афганцу:

— Вперёд! — Теперь улыбнулся Массарих. Ему разрешили взять с собой камеру привезённую из Сианя сладкую сухую рыбу, из неё ещё делают конфеты, и зелёный дунганский инжир, разрезал, внутри малиновые семена.

Конец седьмой главы