Из Вагантов. По следам памяти 10 замАночная

Заметьте! – Не ЗамИночная (как было в «Памяти 6»), а ЗамАночная.
Заминочная – от Заминки. От запинки-задержки (временной). Под «заминку» и вовсе можно было кое-что замять-(пр)опустить.
А тут… Заманка. Нечто манящее-завлекающее.
Вообще-то, мне, каждый из своих – заманчив. По-своему загадочен и неисчерпаем.
И это я ещё не подобрался к своим дорогим «девчонкам»! А и Мише «хвост» не прищемил. Если так буду «колдыбажить», могу и вовсе не успеть.
Но в Заманку я-таки – об отжатом Ковбасюке.
Вот, и потратил я ему в 36,5 страничек. И ввернул туда «пролосевское» о «философе-поэте». А всё одно – недобрал.
Вечор послухал его голос (записи, минут на15). Ещё больше озадачился (утратой).
Так есть его Страница! А на ней, как-никак, 445 текстов, многие из которых я не открывал. Из них – 305 «в кучку» (в разброс по датам, от 17-го по 22-й). Прочее – по «сборникам».
Сегодня поднял все 12 из «Круг земной». Выставлены ещё 26.6.2017 (а «придуманы» – не в один заход).
Когда я заглянул к Володе всерьёз по первому? – Если проследить, то не раньше 6.08.2017-го, но и не многим позже (одним-двумя днями).
Тогда зачином висела совсем иная преамбула. Более пространная.
Преамбулы…
Поныне красуется (под его «календариком») такая

НЕ ОШИБАЕТСЯ ТОЛЬКО ТОТ, КТО НИЧЕГО НЕ ДЕЛАЕТ.
А ПОСКОЛЬКУ ТЕХ, КТО НИКОГДА НЕ ОШИБАЕТСЯ И ТАК МНОГО, МОЖЕТ, ВСЁ-ТАКИ, ЛУЧШЕ ХОТЬ РАЗ ОШИБИТЬСЯ?
ДОСАДНО, ЧТО ЖИЗНЬ НЕ СОЗДАЛА ТАКУЮ ПРОФЕССИЮ – «ОШИБАТЬСЯ».
МОЖНО УТЕШИТЬСЯ ТОЛЬКО ТЕМ, ЧТО ВМЕСТО НЕЁ, ВСЁ-ТАКИ, ИМЕЕТСЯ ТАКОЕ ПРИЗВАНИЕ.
ПРАВДА, Шарль Морис де-Талейран-Перигор ПОЛАГАЛ, ЧТО В ЖИЗНИ ОШИБКА МНОГО ХУЖЕ, ЧЕМ ПРЕСТУПЛЕНИЕ.
***
Хочу надеяться, вас не смутит чудак,
который каждый раз свистит в кулак.
Свистит, как в дудку, вытянув губу,
нещадно напрягая худобу.
Но только вместо мощного «бу-бу»,
одно «зю-зю» рождается в зобу.
Пой, пой, отродье комара.
рождая комариное «ура!»,
И пусть для пения упущена пора,
я буду думать, что пою вчера!
***
См. раздел Бренди Тристрама Шенди

А что было в той, «по-первому»?!
Была Инструкция. С переходом (местами) на «диалект» Пиримидона К.

Счастливец!
Если тебе удалось заблудиться в трёх соснах, это уже не проблема – это уже искусство.
Это значит, что тебе уже никакой Иван Сусанин больше не нужен!
И ещё. Если я в чём-то и уверен в этой жизни, так это в том, что быть хорошим читателем – ничуть не меньший (а порой даже больший) талант, чем быть хорошим писателем! Я знаю точно – не научившись читать, бесполезно пробовать писать.
Техническая подсказка для адекватного прочтения того, что вы видите на данной странице: нумерация текстов в сборниках не является простым инвентарным списком. Она выражает необходимую последовательность освоения того, что помещено в них. Это чтение своего рода эмоциональный серфинг. Только уловив некоторую эмоциональную волну сборника, заложенную в нумерации, вы получите правильное восприятие помещённых в нём стихотворений! Здесь каждый стихотворный цикл претендует на подобную внутреннюю связность. Насколько же эта связность состоялась – судить вам.
ОДНАКО! ВСЕ МЫ ХОДИМ ПО ЧУЖИМ СТРАНИЦАМ, НО ПОМИРАТЬ ВСЁ-ТАКИ ВОЗВРАЩАЕМСЯ НА СВОЮ!
Прошу извинения!
Страничка подвергается редакции и реконструкции, и хозяин этого некрополя ещё жив!
Для тех, кто здесь уже побывал: здесь сейчас происходит движение материала в различных направлениях одновременно. Будьте внимательны на переходах! Сначала посмотрите направо, потом – налево. В принципе, в этом хозяйстве всё-таки действует закон сохранения материи – ежели чтойта в адном мести убавилась, то в друхом она поивилась, или в скорам времини появитца (ни горюйте).
Вместе с тем, эта страничка открыта и для слепых, глухих и не умеющих ничего писать на чужих страницах. Видь кажному в етом мире дано по роду его и спасопностям, и склоннастм! И потому я бы не хотел допустить несправедливость, отвергая последних, коих в наший Фселенной абсолютное (подавляющее) большинство ...
Выражая сущность такого явления как пение, Аристотель в своё время заметил: «Пение – это способ громко орать на людях то, что, что слишком глупо, или слишком интимно для нормальной речи». То же самое можно сказать и о стихах.
Читая разные стихи (свои и чужие), я всегда хочу задать один и тот же вопрос: «Скажи уже, в конце концов, прямо – чего ты хочешь, чего ты всё людям и себе мозги выкручиваешь?!» А «птица-тройка» всё летит и летит, и нет ответа! Там же, где он находится – нет стихов! А есть только одна корысть! А корысть весьма многоликая штука!

В какой момент и сколько ещё раз менялась преамбула, сказать не могу.
Моя папочка. Володе. Володина папочка. Початая в том 2017-м (или – несколько позже, но вобравшая в себя то, что было раскидано в «архиве»).
Только что открыл вброшенное туда 12.02.2023-го. Либо – последний раз в этот день подрихтованное.
Почему-то означено как «Владимир Ковбасюк 23». Скорее всего, к тому, что именно в 23-м и добавлена. Кроме неё, нынешним годом (27.03) тычится лишь открываемая вершем В. К. «Непутёвые мысли калики перехожего» (выст. 15.12.21). «Калика» – далеко не последнее из последнего уже захода Володи на сайт (где-то с 25 октября того 21-го).

Я жил в стране слепых поводырей,
потери слов, где перепутав числа,
почувствовал шуршание веков
и ложных чувств,
лишённых доли смысла.

Я следовал путём глухих тетерь
и растворялся в суете бессмыслиц,
став жертвой грандиозности химер,
резвящихся пророков и провидиц,
отметив след потерянных веков
пунктиром сотен верстовых столбов.

Так почему же в вёдро и в ненастье
я попирал пятою своё счастье?
А, может, счастье – это неучастие
в совместной подлости, убийствах, воровстве,
жестокости, гримасах лицедейства?
Не стоит упрекать себя в бездействии
и уклонениях от подвигов вообще –
во имя Родины и разного вотще,
не говоря «во имя» и «во славу»!

Я видел придорожную канаву,
что сохранила жухлые останки
не то всемирки, а не то гражданки,
не то бандита, а не то солдата.
Их можно перепутать, ибо жизнь чревата …
Что хочешь здесь, прохожий, допиши,
ну, а потом подумай, не спеши…

Веди меня! Веди меня, строка,
и я в конце тебя поставлю точку.
Простую точку, точку-одиночку,
где больше не поднимется рука.

А я уйду туда, за горизонт,
где нет отмашки, не дают отсрочки.
Туда лишь только тень моя придёт,
туда, где расставляют только точки.

Я жизнь свою ни в чём не перерос,
но я в ней оставался и прижился.
Мне ею задан был всего один вопрос,
Ответ: «Оф кос!». Я в ней укоренился.

Я, может, поспешил и так ответил зря.
Разумней просто стать на якоря.
Поскольку якоря не больно поднимать.
Но корни мне придётся вырывать.

Отчего (в последнее) я вылучил именно это?! За что ему – такая честь-участь?!
Случайно?! По названию (под настроение «херменевта»)?!
На этом же «вбросе», вторым – уже давнее (от августа 17-го) «Мимо на площадь идут колонны», с рецкой Толи М.-К.

Монстры трамваев
с клюкой на крышах.
Город вздыхает
и тяжко дышит.
Серых коробок
бурые кровли,
автомобилей бока воловьи.
На указателях улиц – шиши,
всей пятернёю репу чеши!
Жадно сверкают глаза витрин,
истинных не называя причин,
льнут командиры рыночных сборов
к жирным владельцам кирпичных заборов
и предаются взаимной любви,
в скверах и парках рождаются пни
как результат их нечистой любови
к преображенью полученной нови.
Небо на всё исподлобья глядит,
белое солнце светит в кредит,
потные капли на город роняя,
дремлет альтфатер*, слегка воняя,
не огорчая бездомных котов,
в пробках наушников звуки хитов
дружно оглохшего враз поколения,
не прославлявшего дедушку-Ленина,
не ощутившего тяжкой вины,
что делу дедушки будут верны.
Скромно деревья стоят, дрожа,
позеленевшие от кутежа,
тихо, назойливо плачет мэрия,
но в её Бога как-то не верю я.
Как от народа они далеки!
Светлые поиски их высоки –
равновелики счетам в их банках.
Улицы дворники трут спозаранку,
в кучки сметая остатки грехов
и выдыхая запах духов,
то есть, простите, одеколона.
Мимо, на площадь идут колонны
суть осознавших пенсионеров,
не уважающих нынешних мэров.
С мрачным упорством бредут ходоки
для непожатия мэрзкой руки.

-----------------------------------------
* «альтфатер» – мусорный контейнер, поименованный именем его производителя

Что мы, с тёзкой, равно не благоговели перед некоторыми «светлыми днями календаря» – понятно.
А Анатолий отреагировал (по свежим следам) так

Умеете Вы всё окарикатурить. Но достойно.
Анатолий Кузнецов-Маянский 21.08.2017 13:26
Вообще, я не думаю, что это карикатура. Это всего лишь отблеск некоторой досадной реальности. Конечно какая-то мера гротеска здесь присутствует. Но в сравнении с Босхом – это просто весёлая иллюстрация к детской книжке! Конечно, я не Босх! И не стремлюсь стать им. Но вот, интересный вопрос! Может быть каждой эпохе следовало бы иметь своего Босха?
Владимир Ковбасюк 21.08.2017 16:28

Через год они ещё раз по этому перекинулись

С удовольствием перечитываю Ваши старые вещи, сожалея, что более развёрнутый разговор тогда не состоялся. Хотя, слава Богу, – сдружились
Анатолий Кузнецов-Маянский 11.10.2018 14:33
Конечно, слава Богу!
Владимир Ковбасюк 11.10.2018

Кстати, мне показалось, что на какой-то момент Толе показалось, что В. К. и В. Н. – одно лицо.
Под следующим стихом В. К. на этом «вбросе» впечатана рецка уже Андрея Нагорнова (28.04.2018). Андрей открыт (и более или мене активен) и сейчас. И в его Списке, как Ковбасюк, так и Маянский. Но в Списке Ковбасюка Нагорного нет. Хотя там они перекинулись аж на пару страниц…
В общем, только на этом, последнем, вбросе – не мало интересного. Там же я «споткнулся» и о слегка подзабытое мною отчество Володи – Степанович.
Опять соврал!
«Степановича» я намацал в том, что значится, как «ВК23».
Ну, открывается «23-е» едва ли не Исповедью (от ВК). Пока не пойму, откуда я её вылущил.
Ба! И не Исповедь это вовсе, а просто перечень (да ещё в неудобку, с «кружочками») названий его стихов.

Стихотворения поэта

В этом мире трудно жить Четверг Стареют все Но почему? Тот, кто захочет, тот меня поймёт Непоправимо Ну, вот тебе и пунктик! Я не знаю, что оно такое Издержки эволюции Простые дважды два
Просто так Кораблекрушение Я просто засиделся за столом Глупо и противно МНЕ ЖАЛЬ! Время Очнись, философ! Я где-то там присутствую заочно Меня преследуют случайные слова Из прошлого приходит караван
А когда-то я писал так Я пишу не для ленивых Каданс КРОТ Стихописец Маленькая притча о фонаре и треножнике Я скромный гусь УВЫ! Прошу не делать из меня гвоздей Непруха
Ну, вот опять... Ночной ужастик для маленьких девочек Хотел бы я в начале января Я тишине не лгу Перечита меня, перечита... Достали! Меня, как ржавчину досадную счищали Пустынен двор, пустынен класс Я нигилист А небо было голубым и дерево зелёным
Что мы в истории находим Я пришлый, гость... Ну, что ж! Такие вот дела! Непутёвые мысли калики перехожего Гог или Магог? И только! Кругом давно такая скукота! В память о памяти всех помнящих Как хорошо, что я нетороплив Преамбула для текста такова
Я был нетерпелив Я верю, что мир замкнут сам в себе Как примирить порядки и повадки? Из записок непутёвого городского лирика Загадки и намёки Я не из штата Кентукки Таблица умножения Размышления с книжкой в руке за чашкою чая Я здесь пишу беззвучные стихи Издержки эволюции
Laterna magica Non piangere Я столько чуши в жизни сотворил Всего лишь недостаток света Голова Олоферна Я НЕ УШЁЛ Цинично и вульгарно Всё проходит Привет, корова! Эпитафия
………………………

Посему здесь его и обрываю.
На самом вбросе фигурировали ещё и гиперссылки, но они не работают.
Под этой «синью» на двадцати с лишним страницам впечатаны стихи (В. К.), выхваченные мною без особого порядка. Тем паче, что Володя сам устраивал шарады с перестановками.
С полсотни. Первым – это

В какой-то мере я фигляр
и шут гороховый, не боле.
Я был рождён, учился в школе,
освоил курс для дураков,
скучал в плену, и жил на воле,
купался в море облаков.
Я верил в маленькое чудо,
любил и масло, и пастель.
Я в мир явился ниоткуда,
и населял его досель.
Здесь видел свет,
блуждал в потёмках,
смеялся, верил и дружил,
и жил не броско и не громко,
но жизнью этой дорожил.
Вписавшись в зыбкое пространство
её времён, её потерь,
с ней разделил непостоянство
и дел мирскую канитель.
Здесь стал потерей для потомков,
и пил вино, и ел салат,
и с детства не любил морковку,
а иногда, надев халат,
курил кубинскую сигару,
курил в затяжку, как дурак.
Однажды в руки взял гитару,
но не постиг её никак.
Читал про кварки и про струны,
глотал космическую пыль,
и был наивным, глупым, юным,
и сочинял свою псалтырь,
и руки мыл перед обедом,
ходил, отбрасывая тень,
и эта тень тащилась следом,
как только я ступал за дверь.
Потел зимой.
И знойным летом
впадал а озноб от мысли вслух.
Я не считал себя поэтом,
а также ненавидел мух:
зелёных, синих, полосатых
и даже тощих дрозофил,
и как-то год ходил в солдатах,
но даже мухи не убил.
Да, я фигляр!
Да, я притворщик!
Да, клоун в рваном колпаке!
Я рассуждатель,
старый спорщик,
философ в утлом челноке,
который в «море-окияне»
блуждал без вёсел, без ветрил,
и столько бурь в одном стакане
и возбуждал и пережил.
Я возмужал,
но не взрослея.
По сути, я ещё дитя.
Но самого себя умнее,
не очень-то себя любя.
Не стал я, правда Прометеем.
Но стырив спичек коробок,
себя не чувствую злодеем.
И жизни Гордиев клубок
я расплетаю терпеливо,
как недалёкий Жак-простак.
Не так уж стыдно писять криво,
когда в стране такой бардак.

Пару часов назад Ваня Жук отписал Вале на её «Из рецензий» (в нашу Испанию). Добрая Душа (В. Ж.) восхищён «перекличкой Планет».
Конечно, Ване – Спасибо! Вообще-то, каждый из нас – Планета. Даже – самый маленький и неприметный. Для меня – точно, все мои.
А Володя… Вот, и коллега. И чем-то схожи. Но – Загадка! И Заманка, и Грусть-печалка. В «пропажу».
Покопавшись в папочке, обнаружил касающиеся его, но не поднятые мною в «суперсборник», заметки. По ноябрю 2019-го. Как-то вокруг «Рутины».
Впечатаю их сюда. Дабы не посеять вовсе.
------------------------------------------

А Володино приведу

В строчке первой пустяк, рутина.
Столько масок в одном лице.
Здесь рука моя феню лепит.
Грусть и радость в одном венце.
Что ты муторно тянешь резину –
нескладуха (ни лечь, ни встать).
Тягомотину эту длинную
даже смертник не станет читать.
Неуклюжее катится слово –
чушь построчная на развес.
Что-то вышло совсем хреново.
Видно ушлый попутал бес.
Беспредметная эскапада!
Глупо рифмами фехтовать!
Ну, скажите, кому это надо
на бумаге так умирать!
Беспросветно и безнадежно –
боль и глупость в одном лице.
Все слова мои – жалкий лепет.
Только трепет на том конце.

Ладно бы одна «рутина» («пустяк») и, к ней же, «муторность» – в мои «муторные разводы» из «Roots…Drops…». Так здесь ещё и «тягомотина» – в «тягу» из «величального». И «умирание на бумаге» – в «перхоть бумажную» на дохлых птицах Бруно. И «фехтование» – будто Володя в «теме» (о моих поляках, трёх «фехтовальщиках»: Виткевиче, Гомбровиче, Шульце). И «эскапады» – упоминаемые мною в данном тексте («эскапады моих поляков, ставших жертвами Эпохи» – с. 23)…
Продолжить?! – «Чушь на развес» к «занавесу метели» (R – D). «Ушлый бес» – к «кромешным призракам и пресветлым ангелам». «Беспросветность» – к «слепым корням». «Трепет на том конце» – к «яду в остатке года»…
Впрочем, пора и это своё «второе» здесь воспроизвести (оба – от 10.11)

Рутина…Родина. Руда.
Корней слепых переплетенье.
Кромешных призраков орда.
Пресветлых ангелов паденье.
За дверью осень, синий зверь,
робея, обминает лапы.
В спирали вяжет акварель
по стёклам серые накрапы.
Коричных лавок дребедень.
Немое хлюпанье Клепсидры.
Опустит занавес метель
на увядающие титры.
Не сыщешь перлов золотых
на небе в муторных разводах.
Минорной музыки лады
роняют яд в остаток года.

А ведь я сор из избы не выносил! По крайней мере, с таким размахом.
Понимаю, что Володя «перекликнулся» в своём с романсом Александра (Николаевича!) Вертинского «То, что я должен сказать»

Я не знаю, зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в вечный покой.

Допускаю, что у него (В.К.) имел место отклик на «Великий Октябрь» – два дня спустя: «к этому дню». А и я эту дату вниманием не обделяю.
Но романс Вертинского посвящён московским юнкерам, поднявшимся против большевистской экспансии аккурат на 27-е октября, то бишь – 9 ноября того года. И именно 9-го выставил свой стих на страницу В.К.
А моя мотивация – в девоньках-поэтках да в гении-бедолаге Шульце. Однако…
11-12.11.2019

А «встреча» была такая

«Алиция [Мондшейн, позднее Дрышкевич] сказала, что Виткевич отвез её в Дрогобыч, поскольку как раз вышла вторая книга Шульца «Санаторий под клепсидрой». Виткевич еще в поезде сказал ей: «Алиция, когда мы подойдем к дому господина Бруно Шульца, я постучу и отойду. Как только он откроет дверь и увидит тебя, в качестве приветствия ты должна дать ему пощёчину». «Я никогда этого не сделаю», – сказала Алиция, которая вовсе не была робкой девочкой – она читала книги Шульца и уже являлась, можно сказать, интимным знатоком литературы. «Если ты не согласишься, то сойдешь с этого поезда, не доезжая до станции», – предупредил её Виткевич. Ей пришлось согласиться, и они отправились в тот знаменитый дом и знаменитый флигель, где жил Шульц и который так здорово описал лучший в мире знаток его творчества Ежи Фицовский.
Они постучали в дверь, Виткевич отступил на два шага и толкнул Алицию вперед. Двери открылись, на пороге стоял невысокий человек, он наклонился вперед, глядя исподлобья. Бруно Шульц даже не успел ничего сказать, а Алиция, как автомат, уже выполнила приказ Виткевича и влепила хозяину пощёчину. Тот пал к её ногам с возгласом: «Королева!». Вот и все, что рассказала Алиция. Думаю, что она рассказала правду».
[Ежи Помяновский, «Это просто. Рассказы Ежи Помяновского, записанные Иоанной Шведовской для Второй программы Польского радио», ред. Эльжбета Иогалла, Краков-Будапешт, 2015]

Блеск! Опять – «картина маслом».
Прицепилось! Днями, который уж раз, у нас «мелькала» «Ликвидация». А там – симпатяга Давид Гоцман (Володя Машков). Мужественный и искренний.
А и Бруно – при дефиците мужества – искренности было не занимать. Что творил, тем и жил. Театр Арто в интерпретации Шульца…

Люблю я бешеную младость,
И тесноту, и блеск, и радость,
И дам обдуманный наряд;
Люблю их ножки; только вряд
Найдёте вы в России целой
Три пары стройных женских ног.
Ах! долго я забыть не мог
Две ножки... Грустный, охладелый,
Я всё их помню, и во сне
Они тревожат сердце мне.
Когда ж, и где, в какой пустыне,
Безумец, их забудешь ты?
Ах, ножки, ножки! где вы ныне?
Где мнёте вешние цветы?
Взлелеяны в восточной неге,
На северном, печальном снеге
Вы не оставили следов:
Любили мягких вы ковров
Роскошное прикосновенье.
Давно ль для вас я забывал
И жажду славы и похвал,
И край отцов, и заточенье?
Исчезло счастье юных лет –
Как на лугах ваш лёгкий след.

Ножки ножками, но Пушкин мазохизмом не отличался. Ни по жизни, ни в этом стихе («ЕО»). Или большинство мужчин сию слабость просто не выпячивают? А всякое «идолопоклонство» само по себе ею чревато…

Приложение

У меня, кстати, «мазохистские» наличествуют. Причём, именно в нашем контексте. Из самых «ярких», допустим, это (из подборки «Женщине», 2018)

Всевышнего благая из щедрот.
Хотя и не лишённая лукавства.
Последняя из явленных сфирот,
дающая свидетельство на царство.
А может быть, коварная Лилит?!
Голодная ночная Кобылица.
Чьим ядом мир истерзанный налит.
Царица Тьмы, меняющая лица.
О, Женщина! Ты – Храмина Беды!
Ночной кошмар. Отрава поцелуя.
А я опять несу тебе цветы.
И в песнях расточаю:
Аллилуйя!

И название – достойное: «Демоническое».
А из раннего…
………………………………
(дальнейшее приложение – «изрядное из многого» – опущено)

В общем, выбор богатый. Только по 2013-му ещё не одна жменька отыщется. Но: Sapienti sat…
14.11.2019

Назад – «к Шульцу»? Или – всё-таки, к столь скоро оставленному Станиславу? А там ещё – Витольд. А за ними – пииты из «Скамандра» (и не только)… И оно мне надо!?
Чую, что надо. А времени, сил и «средоточия» сокрушительно не хватает…
15.11.2019

«В ХХ веке творчество Гомбровича – явление уникальное, ибо там нет ни одного описания полового акта. Объяснение тому – изысканный, классический вкус писателя и презрение к моде. Отметим, что нет там также и упоминания о прикосновении. Человек прикасается к человеку, чтобы напитаться властью, а других лишить ее («коснуться» пальцем, «всадить» шпору, вложить персты в рану, всадить нож). О том, чтобы «ощутить прикосновение», мечтает Альбертинка в «Оперетте», но касается ее лишь воришка, подбирающийся к ее кошельку. Так и только так, стиснутые в толпе люди не вступают в контакт, а если и вступают, то ради доминирования, одного лишь доминирования. Причем это относится и к их телам, и к их душам. Короче говоря, Гомбрович, сомневавшийся в том, что существует что-либо помимо свидетельств нашего сознания, уверен был лишь в одном – в боли, и эта чужая боль возвращала миру реальность. Какого утешения, какой радости ждать человеку, замкнутому в своей боли, если его ближние либо доминируют над ним, либо позволяют ему доминировать над собой, а встречи так и не происходит? И так – на протяжении всего действия романа или пьесы: ни между героями, ни между героями и автором встречи не происходит».
(Чеслав Милош. Кто такой Гомбрович?)

Без прикосновения… – Так у Милоша.
Отдохнули. Четыре дня нам под «это» подарили. Душевно расслабились. Уже к своему (Ташиному) подгадав на пятницу-субботу приезд наших «заслоновцев». Тут я себе и позволил… Лишку! Боулинг – точно не для меня. Второй раз – «об одном и том же».
Однако – к полякам.
Всё думал, с какого боку ещё подойти. Там ведь – немерено! И с Шульцем. И с самим Виткацы. А Гомбровича и вовсе пока не касался…
Всё подмывало обыграть их (Б.Ш. и С.В.) встречу в Дрогобыче. С оплеухой и целованием шиковных ножек. Но куда-то она, «мелькнув», затерялась.
А ещё – о Птицах. Божиих. А в «обёртку», так и бумажных.

Метаморфозы. Завитки.
Холодный блеск гламурных амфор.
Лемуры в спальных гамаках.
Похожи чем-то на макак.
Окапи – родственник жирафа.
Опальный внук былого графа.
Ход эволюций не швидкий…

А то и вовсе рёбра-стропы
лихой восьмёркой завернут.
Подпишут Скрябин с Rippen-trop(ом)
подложный пакт и в пять минут
обрушат нас на дно Бермуд,
в рутину ветхого Микроба
(в хаОс всемирного потопа).

Там птицы-демоны без крыл
роятся жалкою букашкой.
И страсти пламенной порыв
присыпан перхотью бумажной.
Кругом ловушки и силки.
Метафор грозные полки
застыли в мумии помпезной.
Над вулканическою бездной
чадят гнилушек угольки.
(Птички-перевёртыши, 10.11)

Сам того не желая (?), на все последние свои вирши накладываю ассоциации из (от) Шульца. Запал! Не отпускает.
В величальном «дяде Мише» притянул Варшаву, да и само словцо… «Цяга» – влечение, тяга (притяжение).... Atrakcja (пол.), attraction (англ.). А будучи инкорпорированным в русский, аттракцион – уже сооружение, созданное для раз-влечений. В том стишке: «Пачуццё адметнай цягi». Типа: Чувство характерного влечения. А причём здесь Бруно?!
Влечение – «тянет» и к инстинкту, к побуждающей силе (побудка). А это – как-то, хотя бы к Ницше. Ведь для меня они (Фридрих и Бруно) – в одном ряду.
А можно и к Фрейду, с его «комплексами». Или к сюрреализму. С «бретонами, дали и виткевичами».
Влечение сопряжено с его диалектическим антиподом – стремлением (волей к иному). А также – с желанием. Wish. Wunsch. Вот это сочетание «влечения-желания» и мелькнуло у меня при чтении материалов, посвящённых Шульцу. А именно – в герменевтическом аспекте. Обыгрывалась там фамилия одного из его «двойников» (почитателей). Мелькнуло – потерялось. Надеюсь, отыщу. Как, кстати, отыскал о той «встрече с пощёчиной».
В любом случае, моя «адметная цяга» пришла через это мелькание. Зафиксировал отчётливо.
Но если в «величальном» соприсутствие Шульца случилось вскользь, по касательной, то в «Птичках» и следующем («Корни…Капли…») оно было уже определяющим. Первое – Анне, на «Рутину». Второе – Ионе (на её «дразнилку-переклик»). Потому и название к «рутинному» я, пост-фактум, произвёл от рассказа Б.Ш. «Птицы».
……………………..
(фрагмент из рассказа опущен)

Голубеньким выделил [здесь голубень убрана – В. Н.] – в отсыл к строке «Окапи – родственник жирафа». Ибо изначально тянуло скрестить последнего именно с верблюдом. Типа: «Кентавр верблюда и жирафа». Но пожалел биологов. Их «эволюция» к подобным метаморфозам особой симпатии не питает.
«Лемуры в спальных гамаках»…

«Фуражка для лемура». Так назвал сборник своих записок о графике и прозе Бруно Шульца берлинский писатель и художник Игорь Шестков…
«Лихая восьмёрка» – а хотя бы к эссе Самуила Кура «Бруно Шульц. Лист Мёбиуса». Достойный текст, кстати.
«Подпишут Скрябин с Rippen-trop(ом)» – ну, это понятно… После этого пакта Польша пошла «по рукам». Дрогобыч Шульца на несколько дней, в 1939-м, стал немецким. Потом, почти на два года, советским… Потом… – «Лист Мёбиуса» замкнул концы и начала сразу нескольких мифов, завернув в свой кокон-склеп жизне-смерти тшедушное тельце нашего фантазёра.
«Лавки» (магазины) по-польски так и звучат: «склепы» (sklep). Ну, а по-расейски…

Склеп – постройка с внутренним помещением для гроба на кладбище или расположенная отдельно, также само такое помещение. Общий склеп для погребения членов одной семьи (семейный склеп) или одного рода (фамильный склеп) называется усыпальницей.

А «Клепсидра»… Да уж говорили (или показалось? – а на самом деле приватно только оговаривалось, с Ионой).
Водяные часы: кап-кап-кап… Drops. Время – течёт, струится, несётся. Капает…
Квиток с именами усопших. На капличке. А то – при входе в храм.
Каплица (пол.)… Часовня… У католиков – вообще-то, капелла. Cарае или capellae. Собственно, дом молитвы (молельная комната, домовая церковь). Придел.
Но через «каплицу» (капличку) всё это замечательно «поэтизируется» с «капелькой». Кап-кап-кап… Секунды, часы, дни, жизни…
Разве что ещё отметим её (клепсидры) созвучие с тем же «склепом». По мне, так и с античным богом врачевания Асклепием-Эскулапом. А через него – с Сократом.
А ещё – к апоплексии, да каталепсии (схваткам, оцепенению). Всяким там ляпсима, плексиям, флексиям и т.п. Так, в др. гр. оцепенение (сон) – ;;;;;, а ;;;;; – приступ.
И «клипсы» – сюда же. От clip (англ.) – «зажим». Кляпы, (по)клёпы, лепка, лепет… Немерено! По-разному. В коллаж.
А беларускае «скляпенне» – свод. Хоть небесный, хоть…
Впрочем, о «лавках» я помянул уже в «Ионином». Вставив в него строфу о них и клепсидре спустя какое-то время после первого предъявления.
А в «Скрябине» (Молотове) и Риббентропе – целая симфония! Тут и «рёбра» (Rippen), по которым то скребут (хотя бы серпом), то молоточком наяривают. И «стропы-тропы»… Троп – вообще-то, в греческом, поворот-вывертень. Метафора та же… Да и сам «антропос».
Рёбра превращаются…Превращаются рёбра… У того же Шульца – в клавиатуру. К музыке, господа! К симфонии. Молоточки Ницше. «Прометей» уже совсем другого Скрябина – Александра Николаевича. Поэма! Мистерия…
Ну, а Вячеславу Михайловичу, дабы не скучал, «кивнём» перлами. Из второго от 10-го. Жёнам поплечников «Отца всех народов» везло порой меньше. Я – о Полине Семёновне Жемчужиной. Или – Перл Соломоновне Карповской. Как будет вам угодно…Впрочем, её опала длилась относительно недолго. Каких-то четыре года ссылки. С 1949-го по 10-е марта 53-го. «Хозяина» упаковали, вот её, обвинённую в «преступной связи с еврейскими националистами», и ослобонили. Забавно (жутко!?): обиды на вождя Жемчужина не держала. А могли бы и порешить…
Понакрутил, короче… К Рутине Аниной. Иона «подразнила»…А вчера заглянул на страницу к Володе Ковбасюку. Так у него – 9-го числа (моё-то на следующий день набежало) – своя «рутина». И даже «в муторность».
Заметьте! – Независимо друг от друга «набежало» (у нас с В.К.). Независимо… Мифы, ребятки, мифы! В них – истоки всех перекликов.
Читайте диалогистов и Лосева. Читайте герменевтиков и Хайдеггера. А можно – и Шульца («Мифология действительности» и не только…).
-----------------------------------------------------
Прочитав страниц сорок из «Фердидурки», я перекинулся о том о сём с Ковбасюком. Коснувшись и собственно Гомбровича. Мне показалось, что у Владимира и с ним был какой-то контакт. Вернее, я ощутил присутствие кого-то «третьего», при чтении нескольких последних текстов моего тёзки из Одессы. И этим третьим мог быть только Витольд, которого я начал листать уже по ходу решения дилеммы: кому адресовать вызревавший к утру 16 ноября опус?
А начинался оный такими строками

В палитру поздней осени, вплетая палиндром,
я выверну ноябрь рёбрами наружу.

И особых сомнений по поводу источника «инициации» у меня не было. Стихотворение В.К., на которое проецировался фрагмент из данного эссе, посвящённый Шульцу
«Рёбра превращаются…Превращаются рёбра… У того же Шульца – в клавиатуру. К музыке, господа! К симфонии. Молоточки Ницше. «Прометей» уже совсем другого Скрябина – Александра Николаевича. Поэма! Мистерия…».
Скрябин здесь упоминался аллюзией к сакральному пакту Молотова (Скрябина же) и Риббентропа. Сюда же – «молоточки» (именно Ницше) и «рёбрышки» (в переклик с фамилией уже Иоахима).
Вполне вытекали из указанного фрагмента и две следующие строки

На их клавиатуре, под вытяжку ветров,
гармонию унылую утюжу.

Однако приведём (частично) и стихотворение Владимира (К), дабы продемонстрировать, что именно навело меня на «палиндромы» и «выверты наружу».

Листаю мысли задом наперёд,
чтоб время развернуть наоборот
и вывернуть предметы наизнанку,
с грядущим будущим вступая в перебранку.
Я в настоящем бреши нахожу,
в которые, насупившись, гляжу.

Но тут я заглянул к Анне Р. (в знак вежливости на визиты ко мне). Прочитал её «сны» и «Разговор с ноябрём». «Проникся» и дописал своё «палиндромное». Ей и отослал, с оговоркой об исходной мотивации и забавными комментариями. В итоге к приведенной уже строфе добавились ещё две

Из ветхого загашника достану бумеранг.
Начну швырять налево и направо.
По серым закоулкам, по сонным номерам.
В отёкшую статистику Минздрава.
Не факт, что станет весело. Скорей, наоборот.
Законники набычатся сурово.
Семейства робких кроликов, покинув огород,
за жертвенной отправятся коровой.

Что здесь обязано именно Ане, трудно сказать. «Ноябрь» засветился ещё до её «разговора» с ним. Сам по себе или в консонанс к «рёбрам».
«Сонные номера»? – Да. Где-то к её «снам». «Бумеранг»? – Ну, что-то запулять я собирался сразу. «Мелькал», в частности, и «арбалет». А к нему потянулись бы то ли «лета», то ли «полёты»… Вероятно, «бумеранг» перетянул сходством хотя бы с «иронией» (ёрничеством) и даже с самоиронией. Кстати, «штуковины» из рассказа Брэдбери «Лавки с чепушинками», мелькнувшие в следующем моём стишке, перекликаются с Шульцем («Коричные лавки»). Но без привязки к «бумерангу-арбалету».
А вот тема «ветхого завета», с завершительной «красной (жертвенной) коровой», некоторое отношение к А.Р. имеет. Хотя тему эту можно вполне списать и на одного Бруно. Что касается Ани, то друг друга мы заметили, во многом благодаря Мише М. Об Ане не скажу, а Миша с «ветхим заветом» и его символами у меня как-то ассоциируется.
Упоминание о палиндроме закрепилось в игривом названии («вона меж ребер жеманов», с возможной вариацией: «икона меж ребер жеманок и…»). Снабдив его пояснением о производности странного слова (от «ужимок»-кривляний) и обосновав присутствие заимствованного из украинского языка личного местоимения (Так, життя – прекрасне, а вона... /А вона, а вона сидітиме сумна, /Буде пити – не п'яніти від дешевого вина), я и отослал всё это в рецензию Анне.
Чувствуя некоторую неловкость перед Владимиром, тут же открыл два новых текста, появившихся на его странице.
Удивлению опять не было границ. Ну, почти.
Итак, текст первый:

«Безумен мир, безумно слово!
То, что рационально организованная научная мысль открывает нам, как устроен мир – безусловный факт. Но таким же безусловным фактом является и то, что одной рациональности в освоении действительности нам не хватает, и нам приходится выходить за её пределы – в сферы метафоричности, символизма и других средств расширения образа мира. Так каков же действительно мир, в котором мы живём и действуем…»

Затем шла отсылка к Нильсу Бору, чей комплимент в адрес безумия перенаправлялся отнюдь не глупости (в духе Эразма), но уже маразму. Не исключаю, что Дезидерий, в силу созвучия его имени названному состоянию, некоторое влияние на автора при этом всё-таки оказал.
Кроме того, очевидно некоторое пересечение мыслей Владимира хотя бы с «Мифологизацией действительности» нашего Бруно Шульца.
По тексту Володи отметим сопряжения «действительности» с «освоением» и «действием». А сие означает, с одной стороны, толкование её как «для-себя-бытия», с другой, указание на энергийную природу таковой. Действительность всегда есть не просто «реальность», но единство идеи и вещи. Или – единство идеи и образа. Т.е. – «смысло-образ». Иным языком – «символ».
Получилось вполне по Лосеву…
Но самое интересное ожидало меня уже в рифмованных строчках

Безмолвной ночи пустота случайным всплеском зазвучала.
И, вот, на чуткий лист упала живая, первая строка.
Я, в ней очнувшись, воскресал навстречу дню из дебрей ночи,
полнощным словом оторочен, и в ней бежал от пустяка
обычной жизни, слов приблудных, слов подагрических и нудных.
Смятенья бурная река раскрыла мне свои истоки,
движением наполнив строки, нырнув в глубины языка.
Потом поток, как лесосплав, пошёл,
как рати ледохода,
звучащей пеною обдав,
впитав в себя мою свободу.
Я удивился, что живой,
ещё не умер и свободен,
и, может даже всепогоден,
забыв про стылый дождь ночной.
Я стриг и правил стиль неровный, и чистил ржавые бока.
И, отметая стих бескровный, упруго двинулась строка.
Стучал отбойный молоток, как будто дятел бесноватый
морзянкой, слева у ребра,
и скука дней, и будней вата в ней исчезали до утра.
Я стал безумным на мгновенье,
чтоб написать стихотворенье.

Текст замечателен сам по себе, пусть и не отличается (как и другие экзерсисы В.К.) особой поэтичностью. Изящен (да-да!), но не манерен (не «жеман»). Прост (по форме), но не легковесен. В нём – и о живости «первой строки», предваряемой случайным всплеском в безмолвной пустоте. И о «потоке сознания», вбирающем в себя свободу автора. И… Но меня собственно поразило упоминание о молотке и рёбрах.
Привет Молотову и Риббентропу! И не только… Короче: опять двадцать пять.

Безумным – честь,
а честным – слава!
Жива словесная держава
и торжествует сквозь века!
Её хмельные полководцы
в толпе шумливой – инородцы –
пришли в наш мир издалека.
Течёт безумствия река,
звучит вакхическое слово –
безумен мир, безумно слово!
Меня простите дурака!
Моя безумная рука
бездумно чертит эти строки.
Пускай они и кривобоки.
Но не глобально же,
слегка.

«Инородцев» опустим (тема поэта и толпы, и т.п.). А вот «кривобокости» кивнём (от «жеманов-ужимок»). Так «кривобокость» – и не кривляние! Главное – соскрести «ржавчину». А возвращаясь назад, кивнём и «первой строке» (от своей с «палиндромами»).
Ну, а к теме «перекликов» добавим: если в предыдущем Володином мне слышался Александр Вертинский, то в этом – речитатив князя Игоря из «Слова». Честь, слава, свобода… Даже «полководцы»!
А ещё – «Сеятель пустынный» Александра свет Сергеевича. В котором – и про «стрижку» (пусть и не стиха), и про «опущенных» «ино-родов».

Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.

Браво! Присоединяюсь к восклицанию Толи Маянского в адрес автора. Безо всякой иронии. Ну, почти.
18-19.11.2019

Сопроводив своё «покаянное» (на «Безумие») вереницей восклицательных знаков, вставил, наконец, и про Гомбровича

«Вот дочитаю ещё пару десятков страниц из Гомбровича, мабыть, оно меня с Вашим, Володя, в нежданку и перехлестнёт.
Ваше-то мне – в самое моё. Но, чую, третьего кого-то не хватает. Чтобы «сообразить». Шульца я уже слегка «поэксплуатировал». Вот бы и «аргентинец» чем на безумие сподобил…
А там ещё и «девичьи глаза». Зараз мы и в них заглянем. Не утонуть бы!
Как причитал один из моих любимцев Леонид

Полина! Полынья моя!
Когда снег любит –
значит, лепит,
А я, как плавающий лебедь,
В тебе, не помнящей меня.
Полина! Полынья моя!

Вот, слепой дурак! [«Меня простите дурака!» – В.К.]
Они ж там «не девичьи»... Ну, всё одно – пропадать».

Однако – читаем Володины «Не девичьи» (глаза)

Когда в строке на стыках слов
вдруг появляются химеры,
ты угодил в разряд глупцов,
в графу чесоточных писцов,
не ощутивших запах серы.
Не буду приводить примеры.
Они вокруг, везде, сейчас.
Всмотрись в себя, вдавивши глаз.
Потом, назад вернувши око –
смотри безглазо, недалЁко.
Поправь меня «не далеко».
Глядеть безглазо не легко
«Дивлюсь в себе, заплющів очі,
дивлюсь ліниво, неохоче.
О то ж, не личить мудрецю
дивитись в очі мертвецю.
Тим більш, що очі не дівочі».

Читаем, а с боку висит страница из «Фердыдурке» Витольда. А там – и про глупцов, и про «химеры». «Запах серы» (то бишь бесовщины) ощущается ещё сильнее. А тут ещё к моей тираде к украинскому личному местоимению из репертуара «Плача Єремії» дохнуло «украинской ночью». То ли от Гоголя, то ли от того же Пушкина (из «Полтавы»)

Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звёзды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Но мрачны странные мечты
В душе Мазепы: звёзды ночи,
Как обвинительные очи,
За ним насмешливо глядят.
И тополи, стеснившись в ряд,
Качая тихо головою,
Как судьи, шепчут меж собою.
И летней, тёплой ночи тьма
Душна, как чёрная тюрьма.

«Воспоминания! Проклятие человечества состоит в том, что существование наше на этом свете не терпит никакой чёткой и устойчивой иерархии, что, напротив, все постоянно течёт, переливается, движется, и каждый должен быть прочувствован и оценен каждым, а представление о нас людей тёмных, ограниченных и тупых не менее важно, чем представление людей умных, светлых и тонких. Ибо человек крепчайшим образом скован своим отражением в душе другого человека, даже если это и душа кретина. И я решительно возражаю против точки зрения тех моих собратьев по перу, которые, заслышав мнение тупиц, принимают позу аристократическую и надменную, провозглашая, что «odi profanum vulgus» *. Какой дешёвый, простецкий способ уклонения от действительности, какое жалкое бегство в фальшивое высокомерие! Я же, в противовес этому, утверждаю, что чем суждение тупее и ничтожнее, тем оно для нас существеннее и необходимее, это совершенно так же, как тесный башмак дает нам знать о себе куда откровеннее, чем башмак, сделанный по ноге. Ох, уж эта молва людская, эта бездна соображений и мнений о твоём уме, сердце, характере, о всех подробностях твоей натуры – бездна, отверзающаяся перед храбрецом, который мысли свои приодел типографским шрифтом и пустил гулять в люди на бумаге, о бумага, бумага, печать, печать!»
* Презираю невежественную толпу (лат.).
(В.Г. Фердыдурке, с.24)
……………………………..
(фрагмент со стр.26-28 В.Г. опущен)

«...и вдруг во рту моем сделалось горько, горло пересохло – я обнаружил, что не один. Кто-то, кроме меня, был в углу, подле печки, куда свет пока не добрался – в комнате был другой человек.
Однако же дверь заперта на ключ. Так, значит, не человек, всего только призрак? Призрак? Черт? Страх? Покойник? И тотчас же я ощутил, что не покойник, а живой человек, и вмиг весь сжался в комок – я почувствовал человека, как собака собаку. И опять во рту сушь, сердце колошматит, дыхание прерывается – это сам я стоял у печки. На сей раз то не был сон – у печки действительно стоял мой двойник. Я, правда, заметил, что он напуган еще больше меня; стоял, опустив голову, глаза долу, руки по швам – его страх придал мне смелости. Из-под одеяла рассматривал я украдкой вроде бы самого себя и видел это лицо, которое было мое и не мое. Оно проступало сквозь густую, темную зелень, само же не такое зеленое, – это личина, которую я носил на себе. Вот нос мой... вот мой рот... вот уши мои, дом мой».
(с.31-32)

«Но свет в окне набирал силу, и фигура прочерчивалась все резче – уже пальцы рук были видны и ногти – и я все это видел... а дух, видя, что я вижу, как-то нахохлился и, не поднимая глаз, делал мне рукою знаки, чтобы я не смотрел на него. Не мог я не смотреть. Так вот, значит, каким я был. Чудной, и вправду, как мадам Помпадур. И случайный. Почему такой, а не иной? Химера. Все его недостатки и несовершенства обнажались при свете дня, а он стоял съежившись, словно ночная тварь какая-нибудь, которую солнце обрекает на роль добычи, – вроде крысы, пойманной посреди комнаты. И подробности проступали все осязаемее, все страшнее, отовсюду вылезали наружу у него части тела, разрозненные части, и части эти были старательно вычерчены, конкретизированы... до пределов позорной выразительности... до пределов позора... Я видел палец, ногти, нос, глаз, бедро и ступню, и все это было вывернуто наружу, – будто загипнотизированный подробностями, я встал и сделал шаг ему навстречу. Он вздрогнул и замахал рукой – словно извинялся передо мной за себя и говорил, что, мол, это не то, что, мол, все равно – позволь, прости, оставь... но жест его, начатый предостерегающе, завершился как-то пошло, – я двинулся на него и не в силах уже сдержать вытянутой руки со всего маху вмазал ему по физиономии. Вон! Вон! Нет, да это же не я вовсе! Это что-то случайное, что-то чужое, навязанное, какой-то компромисс между внешним и внутренним мирами, это вовсе не мое тело! Он застонал и исчез – дал стрекача. А я остался один, да, собственно, не один – ибо меня не было, я не чувствовал, чтобы я был, и каждая мысль, каждый мой порыв, поступок, слово – все казалось мне не моим, а вроде как помещенным вне меня, сделанным для меня, – а на самом-то деле я другой! И тогда охватило меня страшное возмущение. Ах, создать собственную свою форму! Выплеснуться наружу! Самовыразиться! Пусть же мой образ рождается из меня, пусть никто его мне для меня не лепит! Возмущение бросает меня к бумаге. Я вытаскиваю стопку листков из ящика, и вот уже наступает рассвет, солнце заливает комнату, служанка вносит утренний кофе и булочки, а я в окружении блистательных и отточенных форм принимаюсь за первые страницы собственного моего творения, такого, как я, идентичного мне, источающегося прямо из меня, творения, суверенно выражающего собственную мою правду, обращенную против всего и против всех, но тут вдруг раздается звонок, служанка открывает, в дверях появляется Т. Пимко, доктор и профессор, а точнее говоря, преподаватель, эрудированный филолог из Кракова, крохотный, низенький, худосочный, плешивый и в пенсне, в полосатых брюках, в коротеньком сюртучке, с выпуклыми и желтыми ногтями, в шевровых штиблетиках, желтых».
(с.32-34)

Тут-то я и глянул (на пару с Гомбровичем) в «Не девичьи очи»

Когда в строке на стыках слов
вдруг появляются химеры,
ты угодил в разряд глупцов

Понимаю, что «на стыках слов» появляются те же метафоры или оксюмороны. А у В.Г., «химера» – собственно двойник. Так ведь и в НДО коллеги Ковбасюка прямо говорится о двойнике! Да ещё с теми же «покойницкими» аллюзиями

О то ж, не личить мудрецю
дивитись в очі мертвецю.
Тим більш, що очі не дівочі

В.К. на «Гомбровича» откликнулся. Перекинулись (это мы ещё «Дневника» не касались)…

Все гаразд, Володимире! Колега колезі око не виклюе! ))) Мы друг друга всегда понимаем. Уж не «Дневник» ли читаете?
Владимир Ковбасюк 17.11.2019 02:05
Не токмо (хотя и его). Я ж так: сел на волну и... гоняю. Туда-сюда. По ходу своё идёт. Сам, по сути, один Дневник и пишу. То в стишах, то в прозу. А может, – «пишусь».
Поляков как зацепил, так и носит меня. То с одним покалякаю, то с другим.
Не Исследование (то – не моё)! Просто – Общение. Аки с живыми. Глаза – в глаза. Слово – к слову.
Этих поляков (не одних «мушкетёров») на всю жизнь хватило бы. Так всё одно, где-то к другим перескочу. Тот же Блок... Как только его надолго оставлю, тырк мне под бок: а давай ещё по одной!
Так и крутимся-вертимся...
Добре, Володимире!
Все горазд!
Вольф Никитин 17.11.2019 10:15
Владимир, Вы хорошо напомнили о Гомбровиче. Интересно то, что у меня с ним во многих можно усмотреть перекличку. Но это не специально (скажем «Сапёр», или «Отпишусь торопливо», и ещё в других местах). Это сама жизнь нас перекликает. Что с ней поделаешь! ))) Вот сейчас будет ещё одна ...
Владимир Ковбасюк 17.11.2019 16:05

Такие вот у меня «переляки» под моих «поляков» пошли. Движуха!
--------------------------------------
Как-то так.
А в Заманку, у самого В. К. – носить-не переносить…
Да. Из своего Первого Списка Володя почему-то удалил Валерия Даркаева. Я уже было подумал, а не клон ли он Володи?!
Ведь Ковбасюк, если не…, и до 2017-го сайт обживал.
Всё стёр?! Или – всё-таки оставил на другой странице?!
Но заглянув к Даркаеву, сразу понял: лицо – самостоятельное. С 2008-го. Здравствует и продолжает. Отчего они «разбежались»?! А мало ли…

29.09.2023