Роза Альгамбры

 

   Роза Альгамбры 

                В фонтане отражается дрожащая Луна,
                С гор веет ветер поминутно,
                Сорахейде* в саду одна,
                Звучит серебряная лютня…

                *Сорахейде – одна из мавританских принцесс,
                ставшая призраком…   
            
    Бывает за душу возьмет тоска,
    Меняет время и людей, и нравы,
    Но красота дворцов все та,
    Былая, сказочной Альгамбры.

    Альгамбра – место колдовское,
    Сказаний древности полно,
    Под сводом здешнего покоя
    Столь жизней ярких отцвело.

    И я, что призрак… нелюдим,
    Люблю в садах сих побродить,
    Своим присутствьем жизнь будить,
    Природы местной паладин…


    (начало)
    С приходом царственной четы
    Вновь оживился весь дворец,
    Галантны речи уж слышны,
    То там, то здесь поет певец.

    Пажи в камзолах на террасах,
    Шуршанье, шелест платьев Дам,
    Мешались масти, как в пасьянсах,
    Расклад какой-то будет дан.

    Средь свиты Королевы Изабель
    Был юный, даровитый паж,
    Красив и строен, словно Эль,
    Собою ярок, как плюмаж.

    Имел изящество в манерах,
    И не смотря на возраст свой
    Был куртуазен в обращеньях
    И звался граф де Аларкон.

    Девиц любовный усладитель,
    Гроза придворных Дам в любви,
    Их рыцарь, пикадор, ревнитель,
    Он должен был изыск блюсти.   
   
    Красив, что юный Антиной,
    Он исто Королеву почитал,
    И хоть проказлив был порой,
    Пред Ней колено преклонял…

    И вот однажды праздный паж
    Бездельно средь аллей бродил,
    Завидев птичку, впал он в раж,
    За нею сокола пустил…

    И птица взмыла высоко,
    За нею сокол устремился,
    Та упорхнула далеко,
    Ее же враг к стене спустился…

    Любимым сокол Королевы был
    И возвращаться не хотел,
    Средь птиц он гордой птицей слыл,
    На башню высоко взлетел.

    Не мог вернуться паж домой
    Без птицы царственной своей,
    И потеряв души покой,
    Он к башне поспешил скорей.
         
    Хотел через овраг пройти,
    Но был обрыв пред ним крутой,
    К стене не в силах подойти,
    Пошел обходной он тропой…

    Пред башней маленький цветник,
    Вокруг плетенье камыша,
    Сквозь садик мирный паж проник,
    Пред ним закрытой дверь была.   
 
    Он к двери той едва приник,
    Взглянув сквозь маленькую щель,
    И снова видит там цветник,
    И слышит птички в клетке трель.

    Глядит: среди цветов – фонтан,
    Под клеткой нитки для шитья,
    Уютный мавританский зал,
    Гитара с лентой у окна…

    У швейных разных безделушек
    Лежал пушистый, пёстрый кот,
    Пригрев на Солнце нежно уши,
    Глаза прикрыв, - всё невдомек. 

    Паж изумленья полон был
    Следам девичьего уюта,
    В забытой башне он открыл
    Приют душевной чистоты и вкуса.

    И околдованный виденьем, -
    Ему почудилось, что кот,
    Принцессой стал, - и приведенье
    В сём замке сказочном живет.

    Он в дверь тихонько постучал
    И наверху в окошке малом
    Лицо девичье увидал,
    Красой его пленившись сразу.

    Паж шляпу, поклонившись, снял
    И, как галантный кавалер,
    С изыском просьбу выражал,
    Чтоб перед ним открыли дверь.

    Но дева, вспыхнув, отстранилась:
    - Сие мне тётя не велит!..
    И испугавшись, устыдилась,
    Почуяв жар своих ланит.

    Паж деву стал открыть просить:
    - К вам в крепость сокол залетел,
    Он где-то в башне должен быть,
    Я б поискать его хотел!..
   
    И молча малость подождал –
    Внутри как будто тишина…
    Не уж-то фея – призрак чар -
    Ему явилась из окна?!.   
   
    Вокруг так тихо, никого,
    Лишь кузнецы в траве стрекочат,
    В Альгамбре волшебства полно,
    Привидится, что хочешь, может. 

    Паж снова в дверцу постучал,
    И снова в маленьком окне
    Он лик прекрасный увидал,
    Не мимолетно, а вполне.

    И паж стыдливо говорил
    Прекрасноликой незнакомке,
    И так сладоречив он был,
    Что не убирала та головки:
   
    - Я паж, придворный кавалер,
    Я в свите Королевы состою,
    Коль мне ты не откроешь дверь,
    Я должность потерять могу.

    Сей сокол – любимый сокол Королевы,
    Как мне явится без него, скажи?!.
    Она рассердится без меры,
    Меня накажет… Пощади!..

    - О санта, Госпожа Мария! –
    Затрепетала девица в окне, -
    Но страсть ее уже манила,
    Она поддалась ей вполне:
   
    - Мне кавалеров вот таких
    Велела тётя не пускать,
    Не знаешь ждать чего от них,
    С тобой не велено болтать!

    - Но я ж – хороший кавалер,
    А тётя говорила о других, дурных,
    Я безобидный паж, поверь
    И пропаду, коль не откроешь дверь!..

    Паж на мгновенье замолчал…
    И ни одна б из смертных Дам,
    Пред кой мольбы он расточал,
    Не устояла б, сердцем пав.

    Да не похож на каннибала,
    Что рыщут хищно по садам,
    Грозою всех придворных Дам,
    Как тётя ей порассказала.

    Он так смиренно с шляпою стоял,
    Был очень скромен и учтив,
    И глядя, очаровательно молчал,
    Что невозможно было не впустить.

    Да! кавалер сей был не промах
    В искусстве обольщения девиц,
    Имел, как говорится, порох
    Для столь невинных, юных птиц.

    Заметив девичую слабость,
    Что сердце дрогнуло Ее,
    Наш хитрый паж удвоил натиск,
    Пустив искусство в ход своё.

    Был сломлен дивы гарнизон,
    Растаял недоверья тонкий лед,
    Пажа учитель бы Назон.
    Поколебавшись, та идет…
   
    Рука, дрожа, открыла дверь,
    И башни стражница предстала;
    Мой дорогой читатель, верь,
    Очарованием она благоухала.

    Смугла, чернява и юна,
    С цветком в темнеющих власах,
    Грудь в лифе плотно налита
    И влажный блеск в Ее очах.

    Паж все в мгновенье оценил,
    Пробормотав слова признанья,
    Он путь свой в башню устремил
    За птицей… в сладостном терзанье…

    И уж когда вернулся он,
    Смуглянка, сидя, шелк свивала,
    И от волненья шёлка мот,
    Дрожа, в руках не удержала…

    Паж к Ней скорее поспешил
    И преклонив одно колено,
    Подняв катушку, Ей вручил,
    И руку поцеловал мгновенно… 

    Да так прильнул к ней горячо,
    Что закраснелась дева от стыда,
    Такого поцелуя от него
    Не получала даже Госпожа.

    Краса глаза воздвигла к небу,
    Призвав на помощь Деву-Мать,
    Но паж Ее тотчас уверил,
    Что при дворе так должно поступать

    В знак уваженья и почета,
    Для расположенья важных Дам,
    Да даже просто для отчета –
    Припасть устами к их рукам.

    И дива взгляд свой опустила,
    В волнении теребя шелка,
    На нежность гнев переменила,
    Но все же рдея от стыда. 

    А паж в атаку устремился,
    Заметив в слабости врага…
    Но вдруг и сам переменился,
    Неловко вымолвив слова;

    Кто был искусен и галантен
    В кругу придворных, знатных Дам,
    Вдруг растерялся, непонятен
    Стал для себя уже и сам.

    Надежней крепости замков
    Невинность девушки была;
    Но сердца трепетный альков
    Чей устоит, когда стрела

    Амура, первенца любви,
    Внезапно в перси угодит?
    Тогда «пропало» уж пиши
    С застывшей бледностью ланит.

    И дивы сердце трепетало,
    Что у голубки сильно билось,
    Пажа при виде замирало
    И от волненья заходилось…

    Пред ней возлюбленный стоял,
    Галантно преклонив колено,
    И от смущения молчал,
    Хотя душа его уж пела…

    - О, дева пресвятая, это тётя!
    Идет, должно быть, с мессы,
    Сеньор, прошу, скорей уйдите,
    Вам нынче здесь не место.

    Смущение пажа исчезло, словно дым,
    В нем прежняя уверенность явилась,
    Он стал остёр, неуязвим,
    Когда вдруг тётя возвратилась.

    И хитрый паж, мгновенье улучив,
    На память розу деву просит,
    В персях Ее совсем смутив,
    В волненье-краску вводит…

    И та из темноты своих волос,
    Чернее ворона крыла,
    Ему дала цветок из роз,
    В мгновенье одарив пажа…

    - Скорее, юноша, меня покиньте,
    Нас тётя может здесь застать,
    Прошу, молю, уж уходите,
    Иначе нам несдобровать!..

    Паж в свой берет воткнул цветок,
    На руку птицу посадил,
    И в сад сокрывшись, был таков,
    Оставив девицу без сил.

    Вернувшись, тётя увидала:
    Случилось в башне что-то здесь;
    На что Хасинта отвечала,
    Что птичку сокол хотел съесть.

    И та заметила двояко:
    - Уж птичке в клетке нет житься
    От этих соколов проклятых,
    Что сводят девушек с ума.

    Под неусыпным оком тёти,
    Что роза в зарослях хранима,
    Цвела Хасинта на Природе,
    Для дерзких глаз совсем незрима.

    Но люди всё ж про то прознали,
    Как не хранили ту замки,
    И имя красочное дали:
    «Альгамбры розой» нарекли;
 
    Что прозябала в старой башне,
    Покинув женскую обитель,
    Под наблюденьем тёти старшей,
    Сокрытой… что берег хранитель.

    Ведь тётя Фредигунда для неё
    Была одной из дев суровых,
    Она ей виденье своё 
    На «пол враждебный» в выражениях особых

    Расписывала: о посягательстве мужчин,
    О страхе дев пред ними,
    О том, что в мире много есть причин,
    Не доверять ни в чём им.

    Пока же двор в Гранаде был,
    На страже тётушка была,
    Но коль под башней, потревожив тыл,
    Гитары звон иль голоса

    Она заметит, то девице
    Велела уши затыкать
    И не смотреть на менестрелей лица,
    И уж скорей от них бежать.

    Ведь серенады под балконом –
    Оружье страшное любви,
    Используемое «враждебным полом»,
    Дабы завлечь в силки свои.

    Но каковы у дивы шансы,
    Когда внизу средь райских кущ
    Подлунных серенад романсы
    Звучат так манко для невинных душ? 

    Вверху заслушается пери,
    В персях трепещет до зари,
    И не спасут бедняжку двери,
    Падет на жертвенник любви.

    Что юного пажа копье,
    Стрела в колчане у Амура,
    Для дев чьё сладко остриё,
    Что их пронзить всегда готово

    В самое сердце, в самый низ,
    До самого нутра пробрав,
    И насадив, держать… Парис
    Елену, право, получил не зря.

    Поющий серенады в куще роз
    В голубку метит точно луком –
    Ее пронзит и поразит до слёз,
    А после бросит и забудет…

    Филиппа двор дворец покинул,
    Кортеж направив в город свой;
    Перед калиткой конь ретиво
    Копытом бил, звал за собой…

    Перед Хасинтой преклоненный
    Прекрасный юноша стоял,
    Шаги услышав, встрепенённый
    «Прости» последнее сказал,

    И чрез ограду лихо прыгнув,
    Коню на спину влез зараз,
    Прощальный взгляд на диву кинув,
    За Королем пустился вскачь.

    Хасинта бедная в разлуке
    Залилась жалобно слезами,
    Забыв, упала к тёте в руки,
    И вся дрожа, пред ней рыдала…
    
    - Ну, будет, милое дитя,
    Зачем ты плачешь так глубоко?..
    - Он не вернется никогда…
    - Да кто же?.. – Паж, ми тётя...

    - Ах, паж! Когда же он успел
    Мою голубку соблазнить?..
    Вот негодяй, каков пострел,
    Как он посмел тебя пленить?!.

    Голубки, знайте сих пажей,
    Таких проныр и волокит,
    Для милых девушек страшней
    Нет, бог меня простит!..

    Узнав, что девочка её
    Осталась невредима от нападок
    И сберегла достоинство своё,
    Хотя мир девушек так падок,

    Была собой довольна тётя,
    Ведь устоять пред сладкой мукой
    Кому ж без должного расчета?
    Да! воспитание порукой, -

    Тем теша раненую гордость…
    А уж племянница мечтала,
    И в тайне забывая робость,
    Пажа все клятвы перебрала.
   
    Но что же верность у мужчин,
    Когда те странствуют далёко,
    Когда паж – женщин паладин
    И любит каждую глубоко?!.

    Он, что бегущая река,
    Напоет влагой встречные цветы,
    Но покидает их брега,
    И те стоят в слезах одни,

    Как будто их лишили света,
    Предав забвению одних,
    Расцвета так проходит лето,
    И осень уж гостит у них...

    Налились зрелостью гранаты,
    Дохнуло осенью в садах,
    Снег убелил хребты Невады,
    Холодный ветер во дворцах…

    А от пажа всё нет вестей,
    Грустила бедная Хасинта,
    Хотя б прислал письмо он ей,
    Все радость встречного момента.

    Хасинта в райском уголке
    Лелеет девичьи мечты
    На чудном мавританском островке,
    Приюте для покинутой красы.

    И всё здесь – будто бы для див,
    Для умиленья маленьких принцесс,
    И сам восточной роскоши мотив,
    Очарованье здешних мест.

    И вот пришла уже Весна,
    Но бледность девицу одела,
    Она сидит, грустит одна,
    Не до чего ей нету дела.

    Лежит не тронутый моток,
    В углу гитара позабыта,
    Не милы птицы и поток,
    Не в радость жизнь; она остыла.

    Лишь слёзы тайные томят
    Ее прекрасные глаза,
    И дали дальние манят,
    Уж стала призраком сама... 

    И видя, как девица стыла
    Ей разум тётя наставляет,
    Ей говорит слова обидно,
    Но что поделать, кто же знает?..
   
    - Ты бесприданница, моё дитя,
    Из бедного в упадке рода,
    И вряд ли паж возьмёт тебя,
    Да против будет и вельможа,

    Отец придворного пажа,
    Будь честен тот, - его важнее слово,
    А потому не плачь, дитя,
    И выкинь из головы пустое!..

    Так говорила Фредигунда
    О высокомерии вельмож,
    Всё безупречно, складно, умно,
    Что не хватало только слёз…

    Лишь тем усиливая чувства
    И меланхолию бедняжки,
    Когда у струй печально, грустно
    Сидела та любви монашкой.

    И вот когда всё безнадежно
    Казалось девице совсем, -
    Вод гладь мутя неосторожно,
    Как будто плачет менестрель, - 

    Лились её тоскливо слёзы
    В знакомый, сказочный фонтан,
    Где клялся паж у пышной розы
    И заверенья расточал…

    При тускло светящей Луне
    Лиющей в воды томность света,
    Явилась Дива в полутьме,
    Нарядной мавританкою одета.

    Хасинта, вздрогнув, испугалась
    И поскорей из сада прочь
    К себе в укрытие помчалась
    Виденье силясь превозмочь.

    Наутро тёте всё сказала…
    Всё выслушав, решила та:
    Бедняжка у фонтана спа’ла
    И то – видение ума.

    И все же вспомнила принцесс*,
    Что в башню заточил монарх,
    Трёх девиц сих прекрасных мест,
    Душою чьей был здешний сад.

    (*Сайде, Сорайде, Сорахайде… о судьбе трех принцесс вы можете более подробно узнать в книге Вашингтона Ирвинга «Сказки Альгамбры»)

    Они имели все неосторожность
    Христианских кавалеров полюбить,
    Была свидания оплошность,
    Отец велел всех заточить.

    Бежали две, одна осталась,
    Не в силах страха превозмочь,
    Меньшая просто испугалась,
    Любимая султана дочь.

    И здесь в тоске она угасла,
    Никем невидима, одна,
    Так жизнь её прошла напрасно,
    Средь кущей жизнию цветка.

    Ёе ж христианский кавалер,
    Принцессе избранный судьбой,
    Женился на испанке, - всем в пример,
    - Так он, Хасинта, предок твой!

    С собою смело рассудив,
    Решила девица сама
    Фонтан ночной тот посетить,
    Не веря воображению ума.

    И ровно в полночь у фонтана,
    Как прежде, у прохладных струй,
    Она присела в куще сада,
    Даря цветам уст поцелуй…

    Вода взыграла в то же место,
    И, словно призрак наяву,
    Явилась мавританская принцесса,
    Душа, краса… венец всему.

    Хасинта, было, испугалась,
    Но та была на вид добра,
    На месте девушка осталась,
    На Диву пришлую глядя.
   
    В Ёе руках, настрой храня,
    Поддавшись настроению минутно, -
    Казалось, струнами дрожа, -
    Была серебряная лютня.

    И Дива молвит, вскинув брови:
    Почто та слёзы льет в фонтан,
    Мутя его прозрачны воды
    И принося печаль цветам?..

    Хасинта ей сказала честно,
    Что плачет о неверности мужской,
    Что не находит себе места,
    Оставленная наедине с собой.

    - Не плачь! – ответила ей та, -
    Перед тобою мавританская принцесса,
    Как ты, была я влюблена
    И не находила себе места.

    В тот день, когда любимый мой
    Хотел меня с собой увлечь,
    Я не решилась… и оставлена судьбой,
    Мне может ныне лишь помочь

    Одна христианская душа,
    Что козни демонов разрушит,
    Что окрестит перстом меня
    И с тем на волю дух отпустит…

    Согласна ль ты мне в сём помочь,
    Меня избавив от неволи?
    Хасинта выполнить не прочь,
    Со всем согласная тем боле…
   
    - Тогда воды в ладошку зачерпни
    И брызни капли на меня,
    Потом меня перекрести –
    И буду на свободе я!

    Воды Хасинта зачерпнула
    И брызнула на бледный лик,
    Затем персты в фонтан макнула
    И окрестила призрак в миг…

    С непередаваймой добротою
    Взглянула Дива на неё,
    Мелькнув восточною красою,
    Исчезла вдруг, как колдовство.

    Опали кали лишь дождем,
    Засеребрилася вода,
    Виденье было волшебством,
    Исчезла мавританская краса,

    Оставив лютню у фонтана,
    Залог былой своей любви…
    Когда не воля бы султана,
    Звучали б по-иному струны чьи.

    Хасинта в ужасе взглянула,
    Ей миражом всё показалось,
    Она скорее ускользнула…
    Но лютня на земле осталась…
   
    Вернулась дева в садик днём;
    Рассеяв призраки былые,
    Играя солнечным огнем,
    Лежала лютня и поныне.

    Хасинта инструмент подняла,
    Со страхом глядя на него,
    И к тёте быстро побежала
    Поведать той как было всё…

    Когда ж Хасинта заиграла,
    То звон от струн разлился вкруг,
    Всё зачарованно молчало,
    Любви внимая сладость мук.

    И даже сердце Фредигунды,
    Внимая, таяло в груди,
    Отдавшись сказочной минуте,
    И звуки уж его влекли…

    И с каждым днем всё очевидней
    Влиянье лютни становилось,
    Значенье звуков ощутимей,
    Так, что вокруг всё изменилось.

    Бывает, пеший ночью путник
    Или проездом на коне,
    Остановившись, внемлет лютне,
    Вверху звучащей в тишине.

    И скоро жители Альгамбры,
    Прознав про тайное звучанье,
    Уж собирались сами к башне
    Познать любви очарованье.

    И муза так была прелестна,
    Сия испанская краса,
    Что отзывались о ней лестно,
    «Любви певицей» нареча.

    И миловидный менестрель
    Уже не мог один остаться,
    Пред ним открылась всяка дверь,
    Желал всяк лютней наслаждаться.

    Честь принимать Хасинту у себя,
    Внимать Ее звучанью музы
    Оспаривали знатные дома,
    Покорствуя таланту и искусству.

    Лишь тётя, верная призванью,
    Хранила девочку родную
    От разных страстных притязаний
    Её поклонников повсюду.

    Но, как стрела, молва уж спеет,
    Что всё не чудный, дивный сон,
    Что лютня волшебство имеет,
    А менестрель любовью вдохновлен.

    Всё видят проницательные взоры
    Испанцев-андалузцев музыкальных,
    Что любят страсти разговоры
    В предметах столь галантных…

    И тут Филипп-Король, - прошла молва, -
    Стал ипохондриком совсем,
    Но великолепие двора
    Его Жена ценила между тем.

    Ослабнув вовсе, он уже решил,
    Что де пора и на покой;
    Но Королеву скипетр манил,
    Ёе поддержанный рукой…
 
    Ёе манила честь и слава,
    Великолепие двора,
    Главы склоненные, держава,
    И Власть – величие Венца.

    Но что ж Король, его досуг?
    Его лечили музыканты
    Меланхолический недуг,
    Бывал он падок на таланты.

    Великий итальянец Фаринелли
    Всё услаждал Филиппа слух,
    Но и к нему в одно мгновенье
    Король остался нем и глух.

    Хандра с невиданною силой
    Рассудка в раз решила Короля,
    Его воображение решило,
    Что духа нет, он жив едва.

    И все бы было ничего,
    Но в нетерпимости Король,
    Придворным словно бы назло,
    До дна сыграть решился роль.

    В пренебреженье обвинил
    К Его Величеству – Себе,
    И похоронить Себя просил,
    От них потребовав сие.

    Что ж делать бедной Королеве,
    Его живого закопать?!
    Или избежать подобной меры
    Да всех придворных наказать?

    И вот пред сложною дилеммой
    Двор посетила вдруг благая весть,
    Что менестрель есть несравненный,
    И уж гонцам дано его привесть. 

    В Сан-Идельфонсо менестрель
    По повеленью королевской крови
    Доставлен был, - какой пример:
    Доступно всё, что есть, Короне.

    Ну, не совсем… И всё ж Хасинта
    Пред Королевой во Дворце предстала,
    Одета по-андалуски мило;
    В саду в то время Изабель гуляла…

    Великолепие террас, аллей
    Затмить могло Версаль красой,
    По ним ступала Изабель
    Довольно царственна собой. 

    Увидев скромную красу, 
    Что, опустив глаза, стояла
    Нарядна к царскому лицу
    И благородно так молчала…

    Была довольна Королева
    Хасинту зреть подле себя,
    С волшебной лютней менестреля, -
    Для исцеленья Короля.

    Всё по душе пришлося Изабель,
    И Королева всем провозгласила,
    Что девочка по нраву Ей,
    И коль волшебна лютни сила,

    И Короля Хасинта исцелит,
    То Королева непременно
    Ее богатством, славой одарит, 
    Ведь в жизни все закономерно.

    И ныне хоть и беден ее род,
    Отец погиб, служа Короне,
    Да под влияньем тётиных забот    
    Она взросла в испанском лоне…

    И с нетерпеньем Королева
    Всех пригласила в покои к Королю,
    Дабы Хасинта проявила
    Способность чудную свою.

    И дева, долу взор потупив,
    Шла вдоль гвардейцев и придворных
    Немного скованно, насупив
    Свой нос у гобеленов черных…

    Вокруг завешенные окна,
    Горели свечи восковые,
    Король лежал в гробу притворно,
    Все были в трауре немые.

    Покоев царских переступив порог,
    Придворных Королева взволновала
    И на скамеечку для ног
    Перстом Хасинте указала…

    И та, повинно Королеве,
    Пред Нею изобразила реверанс
    И поспешила с лютнею своею
    Указанное место ей занять…

    Лишь от себя добавим слово:
    Какое счастье подле ног
    Сесть у подножья Королевы трона
    Прям на скамеечке для ног!..
   
    …и струны тронул менестрель,
    Едва дрожа, слетели звуки,
    Словно проснулся соловей
    В ночной весенне-сладкой муке.

    Король подумал: «ангелы небес
    Слетев, мелодию играют».
    Поправил свой нательный крест,
    Его-де там уже встречают…

    Настрой со струн переливался,
    Незримо повинуясь карме,
    Подвластно духу поменялся:
    Запела дива об Альгамбре…

    О месте вдохновений и любви,
    О подвигах геройских мавров,
    О том, как плакали они,
    Предел покинув замков.

    И неземным всё показалась,
    Словно дитя с высот сошла,
    Всё вместе с Нею возвышалось,
    Игра столь чудною была…

    Король, воспряв, открыл глаза,
    И приподнявшись на постели,
    Потребовал скорее меч сюда,
    Воодушевленный пеньем пери.

    Свершилось жизни торжество,
    «Покойник» снова стал живым,
    Заветной лютни волшебство
    Всё привело к кругам своим.

    Тьмы миновала полоса,
    С окон убрали покрывала,
    И вновь Испании краса
    Победно с Солнцем воссияла.
   
    Отвесив низменный поклон,
    Знакомый паж де Аларкон
    К Хасинте сразу подбежал,
    И нежно взяв, к груди прижал…

    И все воззрились на певца…
    Рука мгновение дрожала,
    Кристально чистая слеза
    По щечке тихо истекала…

    Скользнув, упала наземь лютня,
    И дева зрит на кавалера,
    В Ёе глазах туманно, мутно,
    Она падёт самозабвенно…

    На том и кончим наш рассказ,
    Всё в сказке чудно получилось,
    Конечно, много здесь прикрас,
    Но всё в конце соединилось.

    P. S.   
    В садах Альгамбры в полутьме,
    Лишь замирая поминутно,
    При ясных звездах и луне
    Звучит серебряная лютня…