Ворон. Перевод поэмы Эдгара По

В полночь как-то, в час ненастный, я склонялся безучастно
Над томами тайных знаний, недоступных для людей.
Лишь дремоте я отдался, вдруг внезапный стук раздался –
Словно кто-то постучался, постучался в дверь ко мне.
«Гость, должно быть постучался, - бормотал я в полусне, –
Гость стучался в дверь ко мне».

Точно помнится мне, было это в мрачном декабре;
В каждом тлеющем угле видел прошлого я тени.
Ждал отчаянно я утро и мечтал, что в книгах мудро
Описали избавленье от моей тоски - от тоски по ней, Леноре -
Деве, редкой и достойной, нарекли ее Ленорой сами небеса -
Ныне же она исчезла, раз и навсегда.

Шорох тягостный, неясный каждой занавески красной
Окружил меня, навеял ужас силы неземной.
Ныне же, чтоб сердце билось, на устах вновь повторилось:
“Неужели появились гости у дверей моих -
Гости поздно появились у покоев у моих -
Никого там кроме них.”

Вдруг нашел в душе я силы, и уста заговорили:
“Господин вы, или дама, искренне и без обмана, я прощения прошу;
Знаете, я снам отдался, а когда Ваш стук раздался,
Эхом тихим отозвался в комнате моей,
Думал я, что показалось”, - а за дверью оказалась
Тьма, и больше никого.

Взгляд во тьму мой упирался, я мечтал, но удивлялся,
Как же в смертного закралась мысль, терзавшая меня;
Но беззвучья нерушимость, тишины неумолимость
Слова рушила решимость, слово то - “Ленор?”
Я сказал, и воротилось эхом призрачным “Ленор!” -
Кроме эха - ничего.

Вновь в покои возвратившись, изнутри испепелившись,
Услыхал в ночи затишьи громкий стук, как никогда.
“Верно, - молвил я. - там что-то за решеткой у окна;
Я взгляну и разгадаю тайну раз и навсегда -
Страхом в сердце погоняя, я взгляну и разгадаю тайну раз и навсегда; -
Верно, ветер стучит в ставни, так бывает иногда.

Распахнул я было ставни, как вошел вдруг величавый,
Беспристрастный, гордый Ворон - мрачный дней былых гонец;
Без каких-либо приветствий, проволочек, лишних действий
Взмыл он с видом королевским к двери дома моего,
Сел на бюст Паллады вещей - символ дома моего
Взмыл и сел - на этом всё.

Вид смоляно-черной птицы мне помог развеселиться,
Улыбаясь, рассмотрел я хмурый головной убор.
“Пусть твой хохолок растрепан, не шутлив ты - это точно.
Видно, мрачный древний Ворон - берегов ночных гонец.
Если с царства ты Плутона, то представься мне тогда!
Молвил Ворон: “Никогда!”

Потрясен был слишком складной речью этой птицы странной,
Хоть и смысла в ней подавно не бывало никогда.
Тут любой уж согласится, не случалось, чтобы птица
Могла в доме появиться, на всех глядя с высока.
С бюста над дверями глядя, гордо сев у потолка,
Птица с кличкой “Никогда”.

Вран, сидящий горделиво, лишь одно мне слово выдал.
Слово ёмкое мне выдал, душу в нем излив свою.
И ни шорох, ни движенье не прервет его сиденье,
До тех пор, пока в смятьеньи тихо не произнесу:
“Как друзей погибших пенье, ты меня покинешь, да?”
Ворон вторил: “Никогда!”

Поражен я был ответом, сжившим тишину со света,
“Где услышал ты секреты, - я спросил, - слыхал когда?
Кто отец был этой речи, речи, что ты так беспечно,
Словно всех грехов предтечи, мечешь бурно свысока?
Отчего в надежды песнях снова расцвела беда - 
Роковое ‘Никогда!’ ”.

Ворон превратил вновь в хохот моих мыслей тяжких грохот,
Тишину нарушил рокот кресла по полу. Подсел
Я поближе к птице грозной, утопая снова в грезах.
Невозможно же серьезно трактовать его слова.
Что же горделивый, гадкий Ворон мне сказать хотел тогда
Своим мрачным “Никогда”?

Не сказал ни слова птице, чьи огнистые глазницы
Обжигали моё сердце, как горящая звезда.
Мысли мной овладевали, вновь виденья оживали,
Лампы тускло освещали бархат, а на нем - слеза.
Бархат горестно-пурпурный, а на нем - моя слеза;
Не смахнет ее Ленор больше никогда.

Дымкой воздух помутился, словно из кадила, лился
Райский аромат. Явился, словно, Серафим сюда.
Взвыл я: “Бог послал, жалея, птицу с ангелом, что веют
Забытьем в людей сердца. Я забуду навсегда...
Буду пить благой непентес! И Ленор забуду, да?”
Вторил Ворон: “Никогда!”

“Вещий Ворон!, дьявол-птица!, - закричал я, - кто явиться
Приказал тебе ко мне? Неужели Искуситель подослал тебя сюда?
Страхом не обременённый, тяжкой жизнью закаленный,
В доме, страхом населённом, я молю сказать, когда
От бальзамов Галаада боль утихнет навсегда?”
Вран смеялся: “Никогда!”

“Ворон! Птица или дьявол, - я сказал, - исчадье ада!
Отвечай пред Небесами, бойся Бога-всеотца!
Расскажи душе скорбящей, горю всю себя отдавшей,
На просторах рая-сада ждет меня моя Ленор?
Заключит меня в объятия ангел с именем Ленор?”
Ворон молвил: “Пуст простор!”

“Сгинь, исчезни, птица злая!, - я воскликнул, поднимаясь -
Возвращайся в мглу и бурю раз и навсегда!
Забирай ты лжи проклятье вместе с перьями, чернее, чем твоя душа!
Не тревожь меня, исчезни с бюста раз и навсегда!
Клюв не цель на мое сердце, улетай прочь навсегда!
Ворон вторил: ”Никогда!”

Ворон все не улетает, все сидит, все осуждает,
На Паллады восседает бюсте в комнате моей.
Взглядом молнии метает, словно демон, что мечтает,
Что свет Божий, отступая, тенью окружит меня;
А душа моя из тени - из-под Ворона крыла -
Не воспрянет никогда!