2 Глава. Закулисный роман

2. Недурственно, что встреча уже состоялась

В Москву на актёрскую «биржу» он собирался давно. Всякий раз в начале нового сезона, когда в театре появлялись приглашённые с этой самой «биржи», он, как и все актёры, задавал им традиционные вопросы: «Из какой фирмы? Кто главный? Не служил ли там такой-то?» И отходил, мысленно давая клятву в следующий август непременно быть в столице. И встреча с человеком по фамилии Котельник произойдёт. Спроси кто из приятелей, зачем ему, Вадиму Морозову, это нужно, он вряд ли сумел бы ответить сколько-нибудь толково. Самому же себе подобного вопроса не задавал, а терпеливо ждал встречи с того самого дня, когда в кабинете Главного режиссёра Сибирского Театра Юного Зрителя услышал:
— Судя по письму Николая Павловича, парень ты неплохой. Репертуар у тебя для твоих лет недурственный. А вот трудовая... — Главный брезгливо отбросил от себя серенькую книжечку на край стола, заваленного эскизами боярских костюмов для какой–то исторической пьесы,— на алкоголика ты не очень похож.
— Не похож,— легко согласился он, теряясь в догадках, подавляя вновь вспыхнувшее в мозгу подозрение, что он обманут. Обманут теми, с кем честно нёс нелёгкий крест на далёком полуострове.— Не похож,— ещё раз сказал он, утирая выступивший на лбу пот.
— Ты садись,— Главный нехотя подвинул к себе его трудовую,— за что же они тебя так?
— Как так?!— в отчаянии закричал он и, устыдившись этого всплеска, закончил почти шёпотом. — Я ничего не понимаю…
— Вижу, что не понимаешь,— Главный впервые поднял на него глаза, и Вадим увидел, что за толстыми стёклами очков Главного прячется усталый взгляд очень доброй и мудрой собаки. Взгляд, существующий сам по себе, автономно от жёстких, брезгливых, чуть лающих интонаций голоса.
— Ты садись,— ещё раз повторил приглашение Главный,— да не у двери, проходи к столу и плюхайся в кресло. Тут теплее будет.
Он склонил голову, стёкла очков полыхнули отражённым светом переливающегося в углу электрокамина, и зябко потёрся щекой о плечо.
— Зима в этом году, не приведи господи. В городе, говорят, все электроприборы раскупили, чуть ли не за керосинками давятся...— уголки его резко очерченных губ слегка дрогнули, обещая сложиться в улыбку.
Вадим, готовый откликнуться даже такой нехитрой шутке, слегка расслабился в кресле, обрадованный возможности снять чёртово напряжение.
Но улыбка на лице Главного так и не появилась, уголки губ  опустились вниз, отчего на какое-то мгновение он весь стал похож на видавшего виды пожилого бульдога.
Не успев коснуться телом спинки кресла, Вадим застыл в мучительной позе с растерянной улыбкой, ничего не понимая в резкой смене мимики лица Главного.
А тот, не сводя с него цепкого взгляда, коротко спросил:
— Кому ж ты мешал в родном коллективе? Врагов много было?
— Никому не мешал. Я в театр-то пришёл год назад после студии... Не было у меня там врагов, понимаете? В друзьях все ходили, понимаете?
— Театр такая штука — обязательно будешь кому-нибудь мешать. Не будешь, того хуже, значит ты балласт. Этого-то добра и у меня в труппе хватает, а не выбросишь,— он вдруг подмигнул Вадиму,— потому как балласт.
В ответ тот сердито насупился и заставил себя немного расслабиться в кресле, осторожно поводя плечом, пытаясь унять внезапно возникшую в нём боль, и никак не откликнулся на проявленное дружелюбие Главного.
— Вот это мне уже больше нравится,— Главный наклонился к нему через стол,— не люблю я этой готовности вставать на задние лапки, едва начальство кусочком сахара поманит. Ты что думаешь по этому поводу?
Вадим исподлобья глянул на него... Все они на словах этого не любят, а попробуй не встань.
И, подавшись вперёд, зло бросил:
— Остаюсь на четвереньках.
— Недурственно сказано, — успокоительно сказал Главный. — Теперь побеседовать можно. Расскажи мне, подробно расскажи, как дошёл до жизни такой? Только честно, потому как я тебя в неплохую труппу беру. И с паршивой овцы мне клок не нужен. Я с тебя всю шкуру прежнюю обдеру в первом же сезоне. Николай Павлович розовой краской расписал работу в нашем театре. Этакий детский сад с добренькой нянюшкой во главе! Что ни роль — зайчик, что ни ввод — грибочек. Ставку сразу повысят, переработки на двойной оклад потянут. Как же, осчастливили-с,— он ёрнически вытянул губы,— из взрослого в горшочный театр переходите! — Главный потряс письмом.— Прямо так и пишет чёртов «благородный отец»! «... надеюсь, на твою режиссёрскую проницательность... очень способный юноша... достоин первой категории...». Почему сразу не высшей, а? Что же он, «способный юноша», от дерьма, каким тебе трудовую измазали, там, на месте, её до первозданной чистоты отдраить не помог? Способные — они в любом театре дефицит. Опять же пишет, что тебя внутри категории подвинули, а ты мне справочку семидесяти пяти рублёвую показываешь.
— Я не знаю, что он вам пишет,— не выдержал Вадим,— не знаю, о чём просит. Сам я, как понимаете, письма этого не читал. Ни о чём подобном не уговаривался, когда Николай Павлович предложил мне срочно трудоустроиться. Но раз вы берёте меня в вашу «неплохую труппу», расскажу, как всё произошло. Честно расскажу, как я это понимаю. Что до новой тарификации... начну, как в год выпуска, с семидесяти пяти. Но даю слово, у вас, именно у вас, первую категорию заслужить.
— Это ты верно сказал: «заслужить». Только для этого хорошо потрудиться надо. Актёр первой категории —  должно звучать гордо. А не шаляй-валяй. Из театра прыг - скок, лишь бы ставку набить. Ставку, Вадим, набить можно, оправдывать её на сцене каждый день заново не многим по плечу. Но первая категория дело далёкое. Ты сейчас покажи, какой ты есть актёр второй категории. Походи в массовке, покажись. Получишь роль со словами. Порадуешь публику,  глядишь, десяточку к жалованью подкину месяцев через шесть,— он ещё раз зябко потёр щекой о плечо, взглядом приглашая Вадима к рассказу.
Слушал он, не перебивая, только один раз извинительно улыбнулся, когда придвигал поближе пышущий жаром электрокамин. Вадим кинулся на помощь, но, остановленный запрещающим взглядом, опустился на место.
И только когда Вадим начал рассказывать о последнем заседании месткома, о беготне с обходным листком по театру, о доске объявлений, где траурной полосой на белизне мелованного листа тянулась всего одна строка: «...актёра Морозова В. Д. уволить из театра...», Главный остановил его.
— Так, значит тебе всего двадцать?
— Скоро будет двадцать один.
— М - да... Недурственно, что встреча уже состоялась. И неплохо, что в двадцать.
— Какая встреча, с кем?— недоумённо пожал плечами Вадим.
— Верно! С кем, а не с чем! Потому что подлость человеческая — штука одушевлённая. И хотя слово это грамматически пишется с маленькой буквы, имя собственное у подлости есть. А порой и множество имён. И, как ни прискорбно, имя данной подлости — коллектив твоего бывшего театра. Просто степень участия в увольнении Морозова В. Д. из этого театра по липовой тридцать третьей статье пункт «Г» у каждого члена коллектива разная. Давай разберёмся в этой не столь уникальной, как тебе кажется, ситуации. Начни-ка с того, что вообще привело тебя в театр?
               
                http://www.proza.ru/2014/10/15/744