Олег и его Душа

Он говорил быстро, много, потоково – всё, что взбредало в голову. Зависело от количества выпитого, конечно. Чем больше принимала грудь, тем стремительнее неслись слова, как будто для него это был естественный способ выведения алкоголя из организма. Даже, когда у него заплетались ноги, речь оставалась отчётливой, хотя и не всегда ясной – то, о чём Олег говорил, для сельской местности было, по меньшей мере, странным. Его интересовало всё на свете и, из всего собранного, он умудрялся произвести осмысленную парадоксальную кашу, в которой события из разных концов планеты связывались совершенно неожиданным образом. Я сейчас не могу восстановить в памяти ни одного примера (возможно, потому что скорость его речи всегда граничила с возможностями моего восприятия), да это и не важно. В каждом посёлке, пожалуй, есть такой человек, при упоминании которого, собеседники одинаково кривятся. Знаете, вот это выражение, полуснисходительно-полубрезгливое: «Аааа, это Олег сказал…»

Работал он, в основном, на дачах. Ну, как работал, помогал – кому со стройкой, кому с огородом, кому просто по хозяйству. Делал всё. Всегда улыбался. Деньги брал, когда давали. Когда не давали, не замечал. Жил с матерью. Коля – его брат, мой сосед – ревновал. У Коли прозвище Философ. Коля стоит на ступень выше местных женщин («А на ком тут жениться?») и местных мужчин – он гонит и продаёт самогон, а они – всего лишь покупают. Коля интересный собеседник. Почти не пьёт… Но малахольного Олега мама любила больше…

Олег был добрым. Когда в колодец упала собака, он вначале оказался внизу с псом под мышкой, а потом уже начал думать, как выбраться. Не знаю, был ли он трезвым в тот момент. Вряд ли. Трезвым он всегда работал, пьяным – безостановочно бродил по улицам. Так что в тот день, я думаю, Олег, обмотанный колодезной цепью, висел наполовину в воде, стараясь не выпустить из рук довольно таки крупное перепуганное животное, рассказывая ему о том, как устроен мир. Хорошо, мужики по улице шли, услышали…

Какое-то время Олег и спасённая им собака так и ходили вдвоём по улицам, но дачные псы невзлюбили умалишённого рыжего, приседающего и скулящего от любого металлического звука. Учитывая, что Олег большую часть времени проводил на работе, пришлось ему расстаться с неожиданно обретённым другом. Он пристроил кобелька мне. Я назвала его Дроном, но это уже другая история…

В тот день я была в поле, переворачивала траву после покоса. Олег, разжившийся на дачах копейкой и уже спустивший её в местном кабаке, шёл к брату. Губы его наверняка шевелились, потому что, выпивая, он всегда говорил вслух. Безостановочно. Так, что слюна, запекаясь в уголках рта, делала его похожим на рыбу, выброшенную на берег. Увидев меня в поле, он остановился на миг, похлопал себя по карману нелепым жестом и, ускоряясь, направился в мою сторону.

Здесь я хотела бы сделать паузу. Чтобы изменить время…

Я стою с граблями в руке и смотрю, как Олег решительно развивает скорость. Он шарит рукой в кармане, что-то ищет, находит, вытаскивает, переходит на бег, размахивая над головой рукой с зажатым предметом.

- Ленка! Привет! Гляди, что у меня!

Здесь надо бежать. Надо мчаться изо всех сил навстречу. Но мне нельзя… Я спокойно кладу грабли и иду к нему – с максимально допустимой скоростью, не превышая.

Нас разделяет около пятидесяти метров, и мне не видно, что именно у него в руке. Он набегает на решетку забора волной, несильно ударившись, подпрыгивает по инерции и цепляется локтями за верхнюю кромку. Выдыхает:
- Ленка, у тебя машина на ходу?
- Ага. А что?
- Вот гляди! – перебросив через забор руку с зажатым в ней небольшим, крепким подосиновиком, он протягивает гриб мне. И включается в привычный нон-стоп режим. – Ездили с мужиками, Иван позвал сухостой в урочище прибрать, а там подосиновиков навалило. Ты себе не представляешь сколько, вообще искать не надо. Иван так-то никого не пускает, но ты ж с ним нормально. Можешь поехать. Там ещё эти завелись, как их, такие с сумкой и большими яйцами японскими, которые перед дверью сидят. А, тануки, вот. Собаки моногамные. Ходят по двое, жрут всё, только подосиновики почему-то не жрут. Хотя, может, и жрут, когда никто не видит. Их правда никто и не видит, мы сколько ходили, ни одного не видели, но Иван сказал – завелись, сладу с ними нет. А там  и ходить не надо-то, поле грибов просто, я такого не встречал, а у тебя точно первый раз в жизни будет…

Олег светился… Душа человеческая, не связанная с мирским совершенно, оторванная от всех привычных нам понятий, лучилась, рассыпая вокруг себя огоньки. Там, где они падали, продолжалась жизнь! Звучал он бенгальским огнём – тихим таким, едва слышным потрескиванием и пахло от него костром, но неуловимо, как от пропахшей дымом и успевшей выветриться одежды. Это была, в основе своей, душа энергичного, задорного, неудержимого света. Такие встречаются очень редко, сгорают быстро… По ним скучаешь невыносимо, как по ушедшим досрочно детям…

Я смотрела на него и думала: «какая же ты красивая! Как жаль, что он никогда этого не увидит, не узнает и не поверит. Как жаль, как жаль…». Хотелось потрепать Олега по макушке, обнять вот так прямо через забор (так даже лучше), похлопать по спине, сказать что-то вроде: «Ну вы, красавцы, конечно». Но я просто молча и неподвижно стояла в вихре открытой не только мне, но и всему миру Души. Рассыпающей себя искрами по разнотравью.

Он продолжал травить байки, размахивая грибом, смешивая воедино совершенно несовместимые истории. И мог простоять так до вечера. И я могла простоять. Олег хорошо ко мне относился, потому что я всегда внимательно слушала. Откуда ему было знать, что мне трудно воспринимать звук в таком количестве. Порой я просто смотрела… 

Здесь снова пауза…

Он замолкает на миг, затем говорит негромко, спокойно и очень медленно:
- Прикинь, я когда-то в детстве поле морковки под лопату посадил. Ну, как картошку. Хотел помочь. Нифига не взошло. Только от мамки влетело…
Ещё пару минут он молча разглядывает горизонт за моей спиной – с холма открывается потрясающий вид – затем, что ли вспомнив, что я всё ещё рядом, виновато улыбается, кивает на прощанье и так же молча уходит. Пройдя метров десять, вспоминает о зажатом в кулаке подосиновике, суёт его в карман и вновь продолжает свой бесконечный разговор со вселенной…

Я до сих пор с благодарностью вспоминаю его слова. Из всего услышанного мной от Олега, это была единственная фраза, которую его Душа позволила себе сказать вслух...

Когда случился пожар, Олег был один. Пожарные нашли его на кровати. Он сидел, накрывшись с головой кожаной курткой, и больше не светился…

Вспоминая его, я одновременно радуюсь и грущу. Мне кажется, Олег сделал для мира и для людей, куда больше многих из нас. Неисчислимо больше, рассыпав в пространстве свою красивую Душу…