В каждом городе есть чей-нибудь дом-музей...

***
В каждом городе есть чей-нибудь дом-музей,
а в моем – человек-музей.
Я решила сперва, что текст будет не в рифму
и я не стану упоминать здесь его друзей,
но с этой строчки – всё, уже поздно.
Поэтому здесь будут, похоже, звезды
и даже будут точки, большие буквы и запятые.
Я недооценивала запятые, они крутые.

Под глазом у человека – фингал имени Первого января,
когда его не принимало небо и с трудом выносила земля,
а годом раньше был фингал имени Первого мая.
Первого мая на человеке была майка,
которую он месяц носил не снимая,
потому что ее подарила Таня.
Таня была святая.
До майки была рубашка, ее не дарила Таня,
рубашка приехала с Южных Курил,
ее никто не дарил.

На запястье у человека – шрам имени первой любви,
дальше – тату: рыбы и соловьи.
Как легко придумать эскиз,
если уже есть рифма строкою выше!
Набивал парень из Питера, он был рыжий.

Мы не сможем увидеть всё, только отдельные экспонаты.
В кармане – брелок из пули, в бардачке – борода из ваты,
в голове – Земфира, в позвонке – стальная пластина,
в списке заблокированных номеров –
Лена, которая очень хотела сына.

А вот здесь – то ли шрам, то ли вмятинка –
памяти старого друга, который в тот день
неосторожно использовал монтировку.

Если бы я не писала сейчас в рифму,
человек бы сделал другую татуировку.

Если бы я не писала в рифму,
не играла в эту, прости господи, угадайку,
человек снял бы рубашку, снял майку,
снял джинсы, носки, ботинки
и пошел окунуться в море вон с той картинки.
А потом вышел на берег
и дальше жил себе, не слишком страдая,
без веской причины не умирая,
без особого повода не борзея.

Море есть в любом городе,
даже если там нет музея.