Правила игры

Просящему у тебя дай.
Иисус Христос (Матф. 5:42)


А ты помнишь,
как впервые убил человека?
Даже не человека,
а человечка.
Ведь было же внутреннее вето,
ты знал, что этого делать нельзя.
Помнишь: к тебе приходили друзья:
Никита и Саня.
Вы шли во двор, у каждого сани
или велосипед.
Катались с гор, а потом бегали друг за другом вслед
с лопатками и кричали: «Тра-та-та-та»,
будто это не лопатка, а пулемёт.
И так, пока не наступит темнота
и мама из окна не позовёт.
Вы знали условия игры:
лежачего не бьют, -
папа так говорил.
Просящему дают –
дедушка так учил.
Жизнь так поставила,
что были ещё неписаные правила,
и убивать понарошку
в общем-то было можно,
потому что тот, кого убивали,
знал, что это игра.
К тому же он сразу же воскресал
и снова строчил из своей лопаты
и снова на санках тебя катал,
и все горки вам были покаты.
А потом ты подрос - началась виртуалка.
На папином компьютере стояла стрелялка.
По экрану бегали маленькие человечки,
их надо было убивать.
Они умирали насовсем, навечно.
Не просто умирали –
они исчезали,
будто их стирали ластиком,
будто их и не было никогда.
Папа делал это мастерски,
считал, что это ерунда.
Но в этом была какая-то неправда, ты помнишь, да?
Папа садился за компьютер, и - «Тра-та-та-та» до утра
Вряд ли человечки знали, что это игра.
Иногда они побеждали,
и на экране появлялись кровавые буквы: «Ты убит».
У папы бывал тогда огорчённый вид.
Но через минуту он говорил: «А, плевать!
Я сохранился, так что начнём опять
их
убивать».
В четырнадцатом году папу отправили в командировку
в Крым.
У него была соответствующая подготовка.
Уезжая, он сказал тебе: «Держись, сын!
Мы обязательно победим»
Мама говорила, что страна на краю пропасти,
и целыми днями смотрела новости.
Ты понял, что ситуация «или-или».
Однако мы всё-таки победили.
Крым стал нашим,
в Севастополе был праздник.
С Украины звонила тётя Наташа,
кричала, что это безобразие.
Позже, ещё до начала замеса,
мама потащила тебя в Одессу –
думала с сестрой помириться.
Но это была ещё та сестрица!
Объявила, что теперь её надо называть Наталка.
Мама плакала. Тебе было её жалко.
Двоюродный братец сказал, что его надо звать Мыкола.
Ты ещё пошутил: «Мы – кока-кола»,
Он смотрел на тебя, как зомби в американском кино.
И если вначале тебе было всё равно,
то теперь ты понял: дай только волю – убьёт.
Называл вас москалями,
а твоего папу – зелёным человечком.
«Поехали домой, - сказал ты маме. –
О родственных чувствах тут нет и речи».
Когда на прощание ты был послан.
ты почувствовал себя взрослым.
Ты промолчал на этот раз
и просто дал Мыколе в глаз.
Мама закричала: «Ты что, Максим?!!»
Но тут уже подъехало такси,
и вы уехали на вокзал.
«Пусть помнит», - ты маме сказал.
Восемь лет ты убивал человечков на экране,
Представляя себе, что это твой брателло
И получает он за дело.
Спустя годы Наталка снова звонила,
уже не ругалась, а тихо просила,
плакала в трубку, умоляла помочь –
Прямо индийское кино, точь-в-точь.
Её Мыкола оказался в плену на Донбассе,
и нужно было позвонить какому-то Васе –
был такой общий знакомый.
Мама сказала: «Мыкола ж азовец!» -
«Нет, он просто свiдомый!» -
«Какая разница, всё равно потерял совесть», -
заметил папа, но просящему дал.
И Васе набрал.
«Я б такому родственнику при встрече зад надрал,» -
так этот Вася рекомендовал.
На свидание мама взяла тебя с собой.
У Мыколы были стеклянные глаза
и звериный оскал,
а руки и грудь в тату.
Но лежачего бить нельзя –
так папа сказал.
хоть это был военный преступник.
Ему было на всех плевать.
Он собирался снова "русню убивать".
Тебе стало так противно,
что ты захотел снова в глаз ему дать.
Превентивно.
Позже его обменяли - ты выяснил точно -
и какой-то русский парень вернулся домой.
С отбитыми почками,
но живой.
А ты теперь оператор БПЛА -
такие вот дела.
По сути это компьютерная игра:
Сидишь за монитором с утра до ночи,
а летом и с ночи до утра,
и управляешь железными птицами с гранатами.
Это они человечков убивают.
Иногда промахиваются,
но это редко бывает.
Конечно, это не бомбы, расщепляющие на атомы,
но результат налицо.
Ты этих моральных уродов не переносишь
и, сбрасывая гранату, каждый раз произносишь
крепкое русское словцо.
Каждый раз ты ждёшь,
что человечек на экране
растает, исчезнет
в земле, в болоте, в бездне –
где бы они ни лежал.
Но сколько бы ты на Delete ни жал –
не исчезает он, хоть тресни!
Каждый раз, когда ты сбрасываешь гранату,
твоё сердце становится немножко каменным.
Ведь он был живым, наверное, чьим-то братом,
а может,  сыночком маменькиным.
Нет, каменеет не всё сердце,
только маленькая его часть.
Мир от этого становится серым,
как в очень старой кинокартине,
а от каждого жёсткого выражения
этот камень приходит в движение
и больно давит в грудине.
Ты никак не поймёшь, что не так.
Ведь каждый человечек - враг
и должен быть убит.
Отчего ж так болит?
Впрочем, за год ты привык
и, чтоб совсем не скиснуть,
научился гнать от себя подобные мысли.
А недавно - такое даже не приснится -
один вражина вышел из тени
и, увидев твою железную птицу,
бухнулся на колени.
руки сложил, прося пощады,
и что-то говорил, наверное, "Не надо".
Ты знал, что просящему надо дать,
но вспомнил свою рыдающую мать,
на которую сестра орала трёхэтажным матом,
и последнюю встречу с двоюродным братом,
и ты сбросил эту гранату
так же легко, как давал очередь из лопаты.
Потом ты вдруг услышал: "Тебя же как человека просили,"
А ты ответил: "Служу России".
Но это было слабое основание,
и ты знал об этом.
Трудно объяснить словами -
что-то вроде нарушения обета.
Ты надеялся, что он, этот хохол, растворится,
испарится, исчезнет.
Но каждый день твоя железная птица
видит его на том же месте.
А украинские солдаты переходят на нашу сторону,
сдаются в плен, отказываются воевать.
А того парня всё клюют вороны.
А просящему надо дать.