Я ВОТ ОН

Я вот он, на странице дня стою.
Стою подобно знаку восклицанья!
В есенинском, берёзовом краю
иного не приемлю начертанья.
На дорогой заплаканной меже
иные знаки как-то не подходят.
Знак восклицанья — он в моей душе,
он в нашей русской заключен природе.
Чего там! Шапку оземь! Вот я, тут!
Такой уж есть. Нелепый, глупый, может.
Утрусь, пройдусь — и беды отпадут.
Лишь только спину малость покорёжит.
Но не согнусь, хоть силы и скудны.
Что боль моя! На свете столько боли!
И в то же время столько тишины,
так много неба, широты и воли!
Тону я, замираю в сонме грёз.
По пояс в травах, по уши в России.
Знак восхищенья, трепета и слёз,
знак восклицанья — жив я, не скосили!
Я вот он. В полный рост. Не кто-нибудь,
а знак любви. Ведь я начертан ею.
Меня не раз хотели зачеркнуть.
И вышел крест. A крест ещё сильнее.
•
Я вот он, люди. Ваш я. Перед вами.
Пронзён лучами хлынувшего дня.
Опять благими, горькими глотками
меня пьянит пришествие огня.
Я пью свой миг, я пью густое слово
и тишины молитвенную суть.
Я обжигаю горло песней новой
и от ожога падаю на грудь.
И на носилках колокольной боли
я бьюсь в горячке и ознобе чувств.
Во мне как будто небо раскололи.
И, погибая, воскресать учусь.
Учусь я растворяться в Нём, распятом,
текущем по лицу хмельной росой.
За Ним, за Ним, как по траве примятой,
бегу по битому стеклу босой.
И, опьянённый бегом, задыхаюсь.
Колотится в груди любовь моя.
Родные! Сердце, вынув, поднимаю,
и тост за вас провозглашаю я...
...Но краток тост опять и однократен.
И вновь привычно трезвенны шаги.
Мне смыть с души засилье трупных пятен
Твоею Чашей, Боже, помоги!
•
Я вот он, пограничным часовым
храню в душе пределы дорогие.
Ко мне — пожалуйста. Со злом любым.
Но далее меня — уже Россия.
•
Я вот он. Но в очах твоих пропал я.
Я в них не отражаюсь, не дрожу.
Завешаны зеркальные овалы,
как будто я покойником лежу.
Завешаны они густым туманом
судьбы твоей, где я уже в былом.
Печально, непонятно, больно, странно.
Погас очаг, молчит остывший дом.
А может быть, меня и впрямь не стало,
коль не убрать завесы полотно?
Да нет же, нет! Срываю покрывало.
О Боже, как лицо моё черно!
•
Слезами, грешный, по полу стелюсь.
Топчи меня, я вот он, Боже правый!
Хотя бы к обуви Твоей прижмусь.
На большее я не имею права.
•
Я вот он, за другим уже порогом,
где тёмные углы ещё темней.
Отсюда я, стремясь душою к Богу,
порой не вижу пред собой людей.
Об этом говорю я при народе,
под взоры вывожу свой мрак слепой.
И входит свет, хозяином он входит
в раскаянную душу, как домой.
•
Я вот он, там, где, видно, суждено.
Не избран для высокого удела.
Свечей не зажигаю. Не дано.
Я лишь подсвечники пытаюсь делать.
Подсвечниками строки — пульс судьбы.
Подсвечниками немощные плечи.
Подсвечники мои. Они слабы,
мягки, как воск. А может, это свечи?
•
Я вот он, в размышленьях, как в закланьи,
в свинцовокрылых думушках моих.
Я русский. И на этом основаньи
я не умею, не могу без них.
Куда идём? Зачем себя увечим?
Насколько велика моя вина?
Опять раздумья собрались на вече,
опять толпились в сердце допоздна.
Ну что, души истоптанная площадь,
и нынче ты решенья не нашла?
застыл в изнеможеньи флюгер тощий.
Но выше поднялась его игла.
•
Я вот он. Но прошу не отвлекать.
Я чрезвычайно важным делом занят:
учу я дочку солнце рисовать
и сам учусь глядеть ее глазами.
•
Я вот он, с горьким, неутешным стоном.
Откуда это, коль мечта светла?
Я вот он, улыбаюсь, как ребёнок.
Откуда это в нашем мире зла?
•
Точнее, лучше цельтесь — вот он я, —
года и дни, не пролетайте мимо.
Молю, сгущайтесь, краски бытия.
Любовь, прошу я, будь неизлечима.
Тревоги, листопады и стихи,
без вас я, будто птица без полёта.
Без вас мне не отпустятся грехи.
Не проходите мимо. Жду. Я вот он.
Не обходи меня, друзей тропа.
На верность я достаточно испытан.
Не обходи меня, моя судьба.
Распахнуты объятья, дверь открыта.
Я полностью доступен всем ветрам.
Доступен совершенно добровольно.
Гуляйте, ветры, по моим бокам.
Другим, возможно, меньше будет больно.
•
Я вот он. Ну а рядом вы, родные.
За это и люблю, что вы вблизи,
по полустанкам матушки-России,
по полу-Китежам святой Руси.
•
Я вот он, посреди своих широт,
меж полюсами праха и служенья,
придерживаю время у ворот,
ведущих в неизвестность продолженья.
Я вот он, посреди икон и трав,
молитв и песен, слитых воедино.
Из этих мест отходит мой состав
до станции желанной, серединной.
Добраться до неё так нелегко!
Но мне туда. Там истина без меры.
Там чисто, свято, звонко, высоко.
А здесь надежда светит мне и вера.
Ну и ещё, конечно же. любовь.
Стучит по рельсам любящее сердце.
Но только почему-то чаще кровь
течёт по воле несвятых инерций.
Я вот он. на распутице своей,
в сплошных заторах, ямах и заносах,
на перекрёстке мрака и огней,
на острие мучительных вопросов.
И снова спотыкаюсь на тропе
сам о себя, как о торчащий корень.
Вы тут, споткнувшись, падали в репей?
Я с падавшими — на одном просторе.
Я в окружении очей и строк,
недугов и осенних, и весенних.
Я вот он, вдоль судьбы и поперёк
иду по векторам сердцебиенья...
•
Я вот он, там, где крестовосклицанье,
в контексте русском на странице дня,
где восклицает даже и молчанье,
сердечным многоточием звеня.
•
...Свой адрес я подробно рассказал.
И ожидание к стеклу прижалось.
Пожалуйте на зыбкий мой вокзал,
где я, даст Бог, ещё побуду малость...