В защиту Льва Гунина - серия материалов

В ЗАЩИТУ ЛЬВА ГУНИНА


Серия материалов.
Первый документ - дискуссия двух анонимных оппонентов.


А. О. (Новгород) - против М. Э. (Западный Иерусалим - Москва) 2002 (2004?)

________
А. О.:
Извините, что начинаю свой ответ не по порядку. Вы должны понять, почему. Вы пишете:

М. Э.:
За присланный вами кусок дискуссии спасибо. Только нет там никакого «бандитизма», есть обычная форумная полемика, переходящая в брань, с двух сторон. Уровень плохой? Ну, так уровень форумной полемики и не может быть другим. Что там, профессионалы сидеть будут? Нет, им время слишком дорого. (ну да, форумы – это так, для лохов. не для таких вот эпохальных явлений, как Михаил Эдельштейн (А. О.) Кстати, уровень Льва не выше уровня его оппонента, хотя Гриф (не знаю, кто это, я вообще не силен в сетевых делах) тоже не подарок (то бишь хотим мы сказать, что не выше, а ниже, а то упаси Б-г "нас сделать комплимент", но как-то стыдно все-ж-таки расписываться окончательно в своей пристрастности (А. О.). А уж заявления поэта о своем таланте и уровне "выше среднего" и вовсе производят комическое впечатление, особенно если тут же приводятся его стихи про "девицу с двойной головой".

А. О.:
..."с двух сторон"... Это, уважаемый Михаил, как минимум "немного" не соответствует действительности. Но я уже привык (к Вашему стилю). Имею в виду систематическую подмену (перестановку местами): "белое-черное". Да, понимаю: оно - Ваша излюбленная манера, что поделать? С другой стороны, если не соблюдается определенных правил, то и дискутировать вроде бы и незачем. ..."нет там никакого "бандитизма", есть обычная форумная полемика"... В том-то и дело, что есть (да Вы и сами прекрасно знаете). Наверное, опять Ваш излюбленный иллюзион с черным и белым. Нравится переставлять местами, ощущать себя магом? В прикладном, балаганном смысле. На цирковом жаргоне употребляют еще одно словечко. Не "фокусник", нет (а Вы-то подумали?..). Ладно - не будем "играть со словами". То, что Вы хитро назвали обычной форумной полемикой, никак не вписывается в такое определение. Ну, хотя бы потому, что не было там никакой полемики. Из лагеря оппонентов Льва Гунина неслась элементарная брань. Изначально. Вне всякой связи с тем, что отвечал Лев и отвечал ли вообще. Цель - вымарать книгу отзывов: хулиганский прием, не имеющий ничего общего ни с литературной, ни вообще с полемикой. Я методично просмотрел массу других комментариев. Хотите - верьте, хотите - нет, только ничего подобного в "Тенетах" нет и не было. Можете сами убедиться. Что, вообще, извините за вопрос, "делала" кучка данных индивидуумов в книге отзывов к произведениям Льва Гунина? Что их объединяет? Какой мотив ими движет? Что их так разозлило в текстах Льва? Заметьте, уважаемый, что все это не какие-нибудь форумные хулиганы, а достаточно известные в Сети литераторы (кем бы они ни казались Вам с Вашего О л и м п а). Можете перепахать сотни архивов гостевых, где отмечали свое присутствие эти форумные хулиганы: НИГДЕ и НИКОГДА они не позволяли себе подобного х а м с т в а. И потом, это ведь не сплоченная команда с какого-нибудь единообразного форума или из одного круга. Это чуть-чуть разнородная компания, и спрашивается: почему они вдруг набежали? И еще: на предыдущих конкурсах на Льва наезжала совершенно другая кучка совершенно других индивидуумов, но точно в такой же манере. И опять: гневные молнии слетали с клавиатур их компьютеров (в виде хамства и нецензурной брани) в совершенно нехарактерной для каждого из них манере. Не буду интересоваться тем, как Вы это объясните. Уверен уже, что Вы увернетесь от прямого ответа. Возможно, в Вашей прошлой жизни Вы были ужом, кто уж разберет? Скажем так: своего мнения у Вас нет. Обращаться же за мнением к человеку, у которого оное отсутствует, неразумно. Поэтому выскажу свое собственное. Хулиганы-ругатели выполняли элементарный заказ. Совершенно так, как это делают другие ругатели либо хвалители.

К примеру, позвал пионерский горн - и в манере "всегда готов" некий критик пишет хвалебный гимн на книжку стихов одного махрового сиониста, рядом с которым поэзия и близко не стояла. Или даже имеет к данной книжке некоторое запутанное авторское отношение (шепоток кружит). Случись так, что три великих носителя еврейских фамилий (Мандельштам, Пастернак и Бродский) писали бы не силлабо-тоникой, а верлибром, пришлось бы тому самому критику петь сегодня дифирамбы не антисемиту Быкову, но Глазовой с Фараем. Не потому, что он заядлый еврейский националист. Просто национализм и сионизм - они нынче в фаворе. Все дело случая. Ведь бодрый пионерский горн не какой-нибудь там идейный, а чисто конъюнктурный. И критик этот - не какой-нибудь там бессердечный сухарь, а добрый малый, который просто хочет жить. Как все. Ведь нынче на свинячем московском литературном олимпе все такие, хотя о чем мы судачим? разве такие; да нет же: в тыщу раз хуже. Наш "добрый малый" просто ангел во плоти по стандартам крутой московской литературной братвы. А то, что не имеет своего мнения - так это даже плюс. В наше время иметь свое мнение - это либо считаться блаженным, либо наделать в этом мире много зла.

М. Э.:
Кстати, уровень Льва не выше уровня его оппонента, хотя Гриф (не знаю, кто это, я вообще не силен в сетевых делах) тоже не подарок

А. О.:
Гриф - известная сетевая личность, не снисходящая (как правило) до тех, кто не стал победителем сетевого конкурса, не издал ни одной книжки стихов и не печатается в главных литературных журналах. А - тем более - не высказывается о тех, кто подвергается бойкоту и остракизму, не имея сильной поддержки и связей в литературном мире (как Лев). И вот же - решил высказаться, наехал на автора, которого для профессионального, полупрофессионального и даже для маргинального литературного сообщества как бы не существует. Во всей этой сваре он самый сдержанный и корректный (не считая Паташинского, но ведь Паташинский приятель Льва, так что он не в счет). Именно потому Вы, наверное, и выделили именно его, а не всех этих хулиганов, и наградили эпитетом "тоже не подарок" (опять игры в белое-черное). Тем не менее (так же, как и все остальные на том "форуме"), он выполнял определенный заказ. 

По поводу стихотворения Льва Гунина "о смерти". Мне не хотелось быть занудой и мусолить все те же аргументы и доводы. Тем более, что эта вещь в принципе слишком персонифицированная, но (с другой стороны) - что в том плохого? Если бы не ряд принципиальных постулатов, высказанных Вами в контрдоводах и контраргументах. С которыми я так же принципиально не согласен.

М. Э.:
В первом из приведенных вами стихотворений я действительно не увидел ничего, кроме предельно банального размышления человека о смерти. Я исхожу из предположения, что в стихах должны быть либо новые мысли, либо – что даже более интересно, имхо, – новые слова для оформления старых мыслей и вечных понятий – смерть, любовь и т. д. Это, скажем, очень хорошо видно в стихах одного из любимых моих современных поэтов Дмитрия Быкова, где практически никаких новых мыслей или идей нет, но самые привычные ощущения он словесно оформляет так, что потом, сталкиваясь с ними, всегда вспоминаешь его формулы. То есть если уж пишешь о такой, в общем-то, банальной вещи, как смерть, то будь добр делать это как-то по-новому. Предмет твой может быть стар, но тогда взгляд должен быть нов, иначе зачем это все? Здесь я этого не увидел.

А. О.:
Позвольте не поверить ни в Вашу слепоту (только слепой может говорить именно о банальности: в чем - в чем, но именно в ЭТОМ автора трудно упрекнуть), ни в искренность. Начнем с идейной подоплеки. В стихотворении сталкиваются два представления о смерти. Традиционное (банальное) лицо смерти, отраженное в бытовых ритуально-обрядовых процедурах (черные костюмы, катафалк, гроб, и т.п.) - с нетрадиционно-непривычным: отсутствием места, что символизирует собой сложный комплекс образов, идей. По существу, отсутствие места - это некий символ предельной концентрации несправедливости, эзотерической по своей природе и социальной по своему проявлению. Эта крайняя несправедливость дышит трагизмом не в силу того, что кого-то чем-то обделили, нарушили чьи-то исконные права, с кем-то невероятно подло поступили, а в силу своей метафизической глубины. Смерть - эта метафизическая сущность - дается в ракурсе своего социального проявления, то есть фактически управляет жизнью. Ее власть, распространяемая ею на жизнь, настолько чудовищна, что человек, который взбунтовался против нее, против ее вассала на земле (социально-государственной системы) еще до своей физической смерти уже исключен из жизни, из ее законов, материального бытования. У него еще ДО смерти уже отобрали место. Декодировка этого универсального символа позже мультиплицируется, дается в своих множественных ипостасях и полузначениях (отсутствие места на кладбище, отсутствие места - нормального жилища, отсутствие метров, отсутствие плакальщиц, отсутствие денег, и т.д.), но значение его никогда не может быть раскрыто во всей монументальной трагичности-глубине. При том, что для человека победа невозможна, проиграть (умереть) надо достойно, выдержав пытку и не сдавшись врагу. Это стихотворение - не "банальные размышления человека о смерти", как Вы изволили заметить, а ярко выраженный бунт против смерти, против ее власти в людях, в социуме, в мироустройстве. Автор сознательно деидеализирует смерть, снимает с нее покров власти и тайны, с тем, чтобы "унизить" (принизить ее), подчеркнуть (в эзотерическом разрезе) ее враждебную человеку суть, призывает не бояться ее. Социальная несправедливость и ложь выступает вассалом смерти, наказывая героя (автора) за человеколюбие (гуманизм).

Найдите мне другое стихотворение, другого автора, где были бы выражены эти идеи, и я немедленно соглашусь с Вами, что стихотворение Льва неоригинально (с условием, что Вы сможете подтвердить общеизвестность и общедоступность оригинала). Найдите мне подобные размышления в поэзии десятков двух авторов - и я соглашусь с Вами, что стихотворение Льва банально. Пока этого не случилось, я прошу Вас впредь не муссировать больше этого слова (банальность). Кстати, насколько мне известно, Ваш любимый Быков хорошего мнения о некоторых стихах Льва. Подчеркну, что Дмитрий откровенно высказывался в защиту Вашего "нелюбимого" поэта, и Вы это знаете не хуже меня.

М. Э.:
Аргументировать в разговоре о стихах ничего нельзя. По крайней мере, так, чтобы это было убедительно для других. Доказательств нет, есть мнения. (а за некоторые еще и платят неплохо) В самом делен, ну как вы себе представляете доказательства банальности, например? Или что перед нами "записанное верлибром эссе"? Для меня это просто размышление, мне не очень ясно, что, по мнению автора и вашему, делает его поэзией.

А. О.:
... Аргументировать в разговоре о стихах ничего нельзя ... Аргументировать - скажем так - Вы не умеете. Не потому, что Вы неизобретательный демагог, а потому, что у Вас, повторяю, изначально нет никакого собственного мнения. Все, что Вы хорошо усвоили, это табель о рангах. Что в чьих руках, кто чья родня, у кого какой капитал, какие связи, и т.д. Как чиновник Лебедев у Достоевского. Именно этот подход к жизни Вы и перетянули из эпохи барокко, забыв прихватить некоторые другие ее подходы (какие - пока не будем уточнять). Если завтра некие всемогущие круги ополчатся на Быкова так, как сегодня на Льва Гунина, то Вы и его тут же переместите в своей голове на энное число уровней вниз, и Ваше мнение о нем тут же непроизвольно скорректируется сообразно его положению и цене его акций в той среде, в какой Вы вращаетесь.

====================
Может быть, у Вас до сих пор сидят в крови барочные выкрутасы, все эти поэтические штампы прошлых эпох (отвергнутые уже Хвостовым), раскланивания и полевые цветочки, без которых, по Вашему мнению, в поэзии ничего сказать нельзя? Лично для меня это то же самое, что и бутафорские костюмы времен Людовика Четырнадцатого, и весь этот постсредневековый феодальный регламент, который ретроградам удалось перетащить в нашу эпоху.
====================

М. Э.:
Во-первых, Хвостов ничего не отвергал. Он был обычным графоманом, канонизированным и мифологизированным некоторыми модернистскими течениями 20 века. Реально-исторический Хвостов – немного другая фигура, чем Хвостов, преломленный через Олейникова или обэриутов. Во-вторых, барочная традиция – одна из самых плодотворных в современной поэзии (случай Бродского самое яркое, но не единственное тому подтверждение, есть еще Ольга Седакова или Елена Шварц). Одна из, что не значит единственная. Есть тот же Быков или поэты группы "Московское время", где совсем другие корни.

А. О.:
Откуда Вам известно, какой был реально-исторический Хвостов? Это он сам Вам открыл? Меня вообще умиляет эта манера безапелляционных штампов, этих бирок, навешиваемых на каждого, о ком только ни заходит речь, в полном соответствии с Вашими представлениями об удельном весе в пресловутом табеле о рангах. Тот графоман, этот графоман. Четкие звания, как в армии (солдат, сержант, майор, полковник, и т.д.). Такие суждения мне напоминают распространение слухов. Где-то тот же механизм. Хорошая цитата из Эмиля Аджара (одного из интереснейших писателей Франции, кстати, русско-еврейского происхождения). Les gosses sont tous tres contagieux. Quand il y en un, c’est tout de sauite les autres. Если мне захочется высказать свое мнение, я не ограничусь суждением, а прибавляю что-то еще. Например, то, что Хвостов начал синтезировать элементы, не совместимые в рамках классической или романтической традиции. А там, где эклектика, там целостность предыдущей эпохи начинает слоиться и расслаиваться. А Вы мне - о банальнейших вещах, ОБЕРИУтах и отношении их к Хвостову. Еще напомните, что ОБЕРИУ считают разработкой угольной жилы Достоевщины.

Необарокко в советской поэзии - это неизбежная дань феодализму, не более того. В постсоветском необарокко много оттенков - не всё так однозначно. И авторы разрабатывают разные многообещающие жилы. Бродский - ведь не исключительно необарокко, но и много чего другого. А таких поэтов, как Ольга Седакова и Елена Шварц, я не знаю. Сам советский строй был откатом к феодализму, к его субординации, его иерархической пирамиде, регламенту и сюзеренству. Стиль барокко был отчасти вызван давящей атмосферой сильных феодальных монархий, невыносимой для психики обыкновенного человека. Барокко - это бегство в уют, в свою крошечную каморку, это голова в песок, как страус. Этот стиль в архитектуре, в прикладных искусствах (мебель и прочее) как бы отгораживает кусочек пространства, формирует из него своего рода одеяло, под которым можно спрятаться от страшных вопросов жизни и смерти, почувствовав себя комфортно. Барочное настроение и барочная эстетика (в отношении стиля - это спорно) имеются у Александра Кушнера. И там бегство от полнометражного мира в крошечный мир жучков, паучков, паутинок, веточек и кружевных платочков было продиктовано тем же, что в свое время породило всех этих пастушков и пастушек, жеманные оперные вздыхания, ажурные чулки и манжеты, затейливые прически и жабо. В визуальных искусствах (включая архитектуру) декоративность барокко работает хорошо. С поэзией гораздо сложнее. Хотя некоторые и воспринимают поэзию как застывшую архитектуру, она все-таки - в отличии от оной - временной жанр: как музыка или танец. Вернее, стоит на полпути между живописью (архитектурой) и музыкой. В музыке внешняя атрибутика похожих на барочные украшений (обилие всех этих мелизмов - мордентов, форшлагов, трелей - и прочих) у крупнейших композиторов той эпохи бытовала на фоне отнюдь не барочной эстетики, идущей от строгости и аскетизма средневековой полифонии, в первую очередь от Окегема и Орландо Лассо, но не только. (Углубляться в дебри не хочу, хотя, если развивать эту мысль, то обязательно придешь к выводу, что барочная эстетика барочной эстетике рознь). В советской поэзии необарокко вступает в противоречие с динамикой стиха, с конвергентностью образов, принижая жанр до прикладной поделки, выхолащивая мощь Мандельштама и Данте. Понятно, что Бродский в своих опусах с барочной эстетикой (не путать с теми его вещами, где завитушки и декоративность покоятся на совершенно иной идейно-эстетической основе) или Кушнер, или кто-то еще: гораздо безобиднее с точки зрения властей, чем Гумилев, Блок, Набоков или Мандельштам.

=====================
Это ностальгия властей по субординации, по витиевато-закодированной форме высказываний: чтобы все было затушевано и скрытно, и чтобы никакие протесты не выходили наружу.
=====================

М. Э.:
Это очень вульгарное изложение Барта-Фуко. Некоторая связь между поэтическим языком и дискурсом власти, наверное, есть, но она очень опосредованная. Любой поиск прямых соответствий ни к чему не приведет, кроме таких пародийных формулировок.

А. О.:
Согласен. Но никто не утверждал, что есть такие прямые соответствия. Речь шла об ожиданиях властей, о всего лишь предикате. Конъюнктурные авторы хватают все на лету. Им не надо ничего разжевывать. Они пытаются любыми средствами угодить. И моментально подносят на тарелочке с золотой каемочкой то, что правители только-только представили в своих царственных напомаженных мыслительных аппаратах.
 
=======================
Против всех этих условностей как раз и взбунтовались еще Дюма (отец и сын), Гюго, Бальзак, Золя и другие (а в ХХ веке – о Джойсе, Кафке, Миллере, Жене, Камю, Сартре, Селине, Мисиме, Берроузе, Моррисоне – нечего и говорить).
========================

М. Э.:
(…) простите, но список очень смешной. Писатели в нем не имеют никакого отношения друг к другу и к обсуждаемому вопросу. Ну, при чем тут Гюго, – который уже многих младших современников шокировал именно своей любовью к ложным красивостям? При чем тут очень любимый мной, в отличие от Гюго, но тоже достаточно напыщенный Дюма-отец? Золя – да, на месте, но откуда, скажем, Селин, изысканный стилист, в оригинале весь состоящий из словесных кружев? И т. д.

А. О.:
Тогда надо немножко разобраться, о чем мы говорим. Похоже, что мы говорим о разных вещах. Мы имели в виду литературу как форму социального протеста. А Вы что? Да и красивость красивости рознь. Неужели любой эстетизм, любая красивость, любая завитушка - так сразу барокко? Тогда можно до того договориться, что арт-нуво - это необарокко (хотя есть и такой взгляд, не спорю). Список этот под платформу единой стилистики не подходит. Но формировался-то он по совершенно другому признаку. "Панимаете"? 

=================
Вся классическая литература (включая современных авторов, таких, как Гюнтер Грасс) - это "расширенная" "песня протеста". 90 процентов всей литературы, включая поэзию, "социализированы" и политизированы. А для Бродского характерны феодальные средневековые расшаркивания. На эстетическом уровне. При всех бунтарских поползновениях. "но все в целом невыносимо риторично." А разве Лермонтов - не риторика? А Блок? А Маяковский?
==================

М. Э.:
То же самое. Проблемы с логикой изложения. Насчет 90% – не уверен, более того – сильно сомневаюсь. Но допустим. А что, протест не может быть дан в какой угодно эстетической оболочке? То есть 90% всей литературы отвергает тропы, образность и т. д. во имя прямого высказывания? Вы серьезно так считаете? (нет, а я об этом и не говорил. хотя ТАКАЯ образность – не единственно возможная. но не всем охота знать об этом) А у Бродского мало социальности? А "Конец прекрасной эпохи"? А "Пятая годовщина"? А Довлатов, который считал, что лучшее объяснение природы советской власти – это строки Бродского "Даже стулья плетеные держатся здесь / На болтах и на гайках"? Да и барочная традиция в целом протестна. "Симплициссимус" что, не социальный роман? А между тем, это самая известная вещь в прозе европейского барокко.

Лермонтов порой действительно риторичен, как и Блок (впрочем, Блок далеко не в лучших стихах). С Маяковским сложнее, но это особая большая проблема.

А. О.:
К чему приписывать МНЕ Ваши собственные мысли о моих мыслях? Найдите у меня фразу о том, что протест НЕ может быть дан в какой угодно эстетической оболочке. Я этого нигде не утверждал. Человек я принципиальный, не изворотливый. И, если бы так считал, то теперь стоял бы за это дело насмерть. С одним я не согласен. Необарокко не совсем то же самое, что барокко. Это разные вещи. "Конец прекрасной эпохи" нравится. "Пятая годовщина", кажется, слабее. И все-таки у Бродского социальный протест локален и конформистский уже в своем зародыше, направлен исключительно против конкретной сиюминутной власти, тогда в "Симплициссимусе", у Гюго в "Ле мизерабль", в "Пармской обители" Стендаля, у Золя (почти везде), у того же Норвида - или даже у Чеслава Милоша - концепция власти, политики, богатства ВООБЩЕ дается как синоним несправедливости, зла и порока. Если мы возьмем чуть ли не все оперы Верди, того же Гюго: они вызывают у среднего человека желание физически расправиться с обидчиками обиженных. Все это к тому, что делается вывод о политизированности многих произведений Льва, и дальше - под эту дудку - вывод, что это не литература. Кстати, Владимир Максимов считал "Сны профессора Гольца" Льва Гунина лучшим памятником советской эпохе.

===============================
Вот тут ни одной формальной ошибки я у Вас не заметил.
===============================

М. Э.:
Чудная фраза. Заметьте, про звук, переходящий в фонему, и про ломку ритма и метра у Губанова не я писал. Формальных ошибок у меня на таком уровне нет и быть не может – почти десять лет университетского преподавания даром не проходят. (только что он говорит о невозможности что-либо доказать, а теперь – я, мол, не ошибаюсь.) Возможно, если я углублюсь в какие-то специальные области стиховедения, скажем, то они появятся. Один раз, помнится, немного ошибся в использовании философского термина – применил слово "верификация" к термину, а верифицируемым может быть только суждение.

А. О.:
Вы только что серьезно ошиблись относительно реласьон (амур) звука с фонемой, а про отношения метра и ритма вообще здорово напутали. Для критика и преподавателя это, наверное, простительно. Но я ведь любитель музыки на чуть более высоком, чем любительский, уровне. Поэтому я-то знаю, чем отличается 2/2 от 4/4 и от С, а Вы не знаете. Поэтому и суждения у Вас поверхностные. Чуть что-то не укладывается в Ваши представления, как сразу следует вывод, что Ваш собеседник дурак. А ведь бывают и другие объяснения. Н’се па? (Об этом ниже.) (Хочу напомнить, уважаемый, что я рос и воспитывался не в Москве, и посему древнее Вас лет на десять-пятнадцать (что не имеет никакого отношения к возрасту), и мой лексикон несколько отличается от Вашего. Заранее прошу не заострять на этом внимания).

====================
Ни на секунду не задумались Вы над тем, зачем, для чего автор здесь отказался от стандартной "образности" (что под ней понимаете Вы). Для чего не упаковывает свои декларативные замечания в обертку более витиеватой словесной шелухи, откуда эти скупые, аскетичные вербальные формы, эти грубоватые (на первый взгляд) словесные пласты?
====================

М. Э.:
Эдак можно о чем угодно сказать. Взять стихи "Тебя я встретил, помню, в классе пыльном. / Как странно: встретив, сразу полюбил. / И на пути своем еще недлинном / Я никогда так сильно не любил". Любой среднеграмотный филолог сможет объяснить, что обаяние этих стихов – в смелом сочетании новаторской неточной рифмы "пыльном – недлинном" и тавтологической рифмы "не любил – полюбил", знаменующей радикальный отказ от риторической шелухи. Только правильнее-то будет сказать, что это неискушенный в поэзии выпускник вечерней школы написал стихотворное признание однокласснице. И все предыдущие умные слова не имеют к этим неуклюжим и трогательным стихам никакого отношения. Придумать можно все, что угодно, мы вон со студентами недавно песенку Кати Лель разбирали: "Ты скажешь "у-у", ты скажешь "джага-джага"…" Очень мило получилось. Только дурь от этого поэзией не стала.

То же и со Львом. Ну, плохие стихи, что поделаешь. Вам нравятся, мне не нравятся, но почему я должен задумываться о том, с какой целью он от чего отказывается? (вот я и говорю, кому-то думать тяжело…) Кроме того, суть же не в отказе. В другом стихотворении, про девицу с двумя головами, традиционной образности, как вы верно заметили, более чем, а стихотворение еще хуже. (аргументы? ну, как обычно…)

А. О.:
В сравнении стихов Льва с Вашими или не Вашими юношескими стихами Вы немного хватили через край. Что касается вопроса о нравится или не нравится, то вопрос этот весьма интересный, но тогда плохими стихами их обзывать незачем. Согласитесь, что и Вас иногда подводит логика.

=============================
Не хватило Вам воображения и прозорливости понять, что главный образ этого стихотворения, его образный стержень - сам автор. В качестве препарируемого поэтического "насекомого". Поэтические образы формируются, но они намеренно не завершены. Вам же хочется привычных и стандартных завершенных классических поэтических образов, как у Алейника, например. Незавершенность поэтических образов связана с тем, что они "завершаются" как бы за пределами стихотворения, как бы вне его, и сходятся в некой проекционной точке, "во внешнем пространстве". Ключом к пониманию этого логарифма и достраивания - завершения конструкций - является личность самого автора. И тогда все укладывается в стройную СИСТЕМУ поэтических образов.
==============================

М. Э.:
За пределами стихотворения ничего нет. (вот, кстати, отличный пример того, как критик, ни бельмеса не секущий в постмодернизме (точнее, понимающий его как «набор цифирек и буковок») и вроде как его отвергающий, рассуждает точь в точь как тот туповатый «постмодернист», кого сам же клеймит. САМ Эдельштейн и подходит к тому, будто стихи, т. к. в них нет человеческих и эстетических категорий – это набор «образов», то есть словестных бирюлек. а МЕЖДУ ними, ЗА ними – ничего.) Я привык анализировать текст как замкнутую структуру. Мне предложен текст, я о нем рассуждаю. Что такое текст, завершающийся в личности автора – я не знаю. Это как в серебряновечном жизнетворчестве? Ну и что от него осталось? Как только из памяти современников стирается фигура автора (Бальмонта, Брюсова или Есенина), так пропадает и обаяние текста.

А. О.:
Конечно, Вы вольны себе позволить иронизировать над кем угодно (светская, ни к чему не обязывающая ирония): над Блоком, Есениным, Брюсовым, папой римским, потому что Вы УЖЕ М. Э., но ЕЩЕ не Блок и не Есенин. И этого у Вас никто не собирается отнимать. А то, что Вы придираетесь к слову, это как-то нехорошо. Слова одного человека имеют свойство превращаться в слова другого. Не верите? Извольте:

ПРИМЕР ПЕРВЫЙ:
Но это заглавие окрашивает все происходящее: с самого начала мы знаем, что этот мальчик, которого богатый и добродушный "папик" снял на зимней улице и привел в гостиничный номер, этот тинейджер, который в лучших традициях сентиментальной литературы по ходу стихотворения отогревается и вспоминает, каково это — уют, горячее питье, теплая постель, — потом, уже за пределами стихотворения, огреет клиента "роскошной викторианской лампой" и унесет его бумажник. (Станислав Львовский)

ПРИМЕР ВТОРОЙ:
В "Четках" Анны Ахматовой, наоборот, эйдолологическая сторона продумана меньше всего. Поэтесса не "выдумала себя", не поставила, чтобы объединить свои переживания, в центре, их какой-нибудь внешний факт, не обращается к чему-нибудь известному или понятному ей одной, и в этом ее отличие от символистов; но, с другой стороны, ее темы часто не исчерпываются пределами данного стихотворения, многое в них кажется необоснованным, потому что не доказано. (Гумилев)

ПРИМЕР ТРЕТИЙ:
Начиная с октавы VII катастрофически продолжающая продвигаться вместе с речью ось m "опрокидавает" строфу I уже в пространство, выходящее за пределы двенадцатичастного замысла. Можно сказать, что это уже мир-без-меня, имея в вижу эфемерную жизнь лирического героя.

Вертикаль VI, целиком "направленная вниз" (Непомнящий 1984, 430) обретает в черновом варианте "антоним" вверху и тотально расширяется (распространяется) в образах пирамид и горных  ландшафтов. Однако это важнейшее и подлинно катартическое событие остается за пределами стихотворения, ибо оно нарушило бы правила игры, которым поэт неукоснительно следует. (Игорь Лощилов) 

ПРИМЕР ЧЕТВЕРТЫЙ:
как некая отстраненная фигура, существующая где-то за пределами текста.

Словесные образы приобретают большую рельефность. Отдельные отклики учеников представляли собой попытки «расширить» границы художественного текста, увидеть свет, возникающий за пределами финала стихотворения: (Рыжкова)

(Всего в моем скромном компьютерном архиве робот нашел 38 ссылок. Уважаемые ученые мужи-литераторы довольно часто, оказывается, употребляют это выражение.)

Конечно, Ваше право что-то полностью отвергать или что-то полностью принимать. Вы говорите о тексте как о замкнутой структуре, хотя и мы ведь говорим о том же. Но любимая, которой посвящено такое-то стихотворение, все-таки находится за пределами текста. (Ай-ай-ай, до каких марксистско-материальных примеров скатился Ваш Оппонент!) И образы, подсмотренные художником (по-Вашему, по соцреализму – sic!) тоже вроде бы должны обретаться как бы вне текста. Или я неправильно додумываю за Вас Ваши представления?

======================
Вторая проблема – непонимание того, что эта вещь построена на сопоставлении и столкновении двух основных пластов (ритмически, композиционно, эстетически). Один из них восходит к русским старинным причитаниям как к жанровой "подложке".  Лев - тот автор, который постоянно пишет ритмические и рифмованные стихи, - не приклеен к верлибру как к манифесту, и каждый случай употребления им верлибра - неслучаен. Характерные инверсии, характерный ритм могли бы натолкнуть на мысль, что данное стихотворение восходит к доломоносовской традиции русской литературы. Тут – попытка переосмыслить сложившийся в русской поэзии культ силлабо-тоники с позиций того эстетического восприятия, какое по-видимому должно было доминировать в русском художественном сознании. Если Фарай и Глазова идут от западной традиции, то Лев (как Блок, Белый и "председатель земного шара") - отталкивается от своих познаний того, что было до Ломоносова, Сумарокова, Тредиаковского и прочих "петровцев". Не только русские летописи, но и старобелорусское наследие времен Великого княжества Литовского, "облагороженный" сельский говор (не с лингвистической, но с ритмической точки зрения) - источник подобной интонационности.
========================

М. Э.:
Опять куча мала. Во-первых, если к Белому и Хлебникову то, о чем вы говорите, и относится (сомнительно, на мой взгляд, но допустимо), то Блок тут вообще ни при чем. Он весь из 19 века. (а вот Анненский бы сказал, что не весь) Во-вторых, у Льва никакого отсыла к допетровской традиции я не вижу. А уж где там сельский говор, пусть сколь угодно "облагороженный"… (видно, надо было тебе писать ТОЧЬ-В-ТОЧЬ языком 12 века, а то таких переработок особо умные не просекают) В третьих, что значит "эстетическое восприятие, какое, по-видимому, должно было доминировать в русском художественном сознании"? Какое доминирует, то и должно было доминировать. История литературы, как и любая история, не знает категории долженствования и сослагательного наклонения. (опять видим одно – а понимаем другое)

А. О.:
Как насчет этого:
         
          Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?
          Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!
          Эх, не пора ль разлучиться, раскаяться...
          Вольному сердцу на что твоя тьма?

(........)

          Праздник радостный, праздник великий,
          Да звезда из-за туч не видена...
          Ты стоишь под метелицей дикой,
          Роковая, родная страна.


(........) 

               
Верь, друг мой, сказкам: я привык
                Вникать
              В чудесный их язык
                И постигать
              В обрывках слов
                Туманный ход
                Иных миров,
          И темный времени полет
                Следить,
          И вместе с ветром петь;
              Так легче жить,
          Так легче жизнь терпеть
                И уповать,
              Что темной думы рост
          Нам в вечность перекинет мост,
              Надеяться и ждать...

Все не так просто. И не так легко разбивается на "белое и черное"; и не так легко, как в Ваших легковесных приемах, это белое и черное взаимозаменяемы.

= Во-вторых, у Льва никакого отсыла к допетровской традиции я не вижу. =

Для этого надо хотеть или уметь видеть.

Сравните -

ни гроша не найдется на похороны
оплакивать меня будут
два-три друга мать жена дети -
разве кто-то еще?

сожгут мое тело в топке как полено
запечатанные в нем мысли
вкусы формы миры бесконечность
уйду из жизни как моцарт не как сальери

- с образцами допетровской русской народной традиции, с фольклорными образцами, достаточно известными. Если станете упираться, я Вам подкину пару примерчиков. Для экономии места (длина этого ответа итак разбухла до невероятности) оставляю на другой раз.

==========================
Только что Вы вроде рассуждали в том плане, что, мол, в этом стихотворении как бы не хватает индивидуальности, а сплошная риторика и манифестность, из которых выхолощено личное. А теперь вдруг заявляете, что не верите в стихи, как в человеческий документ. А стихи именно как человеческий документ как раз и воспевает большинство самых признанных и дипломированных критиков. Более того, я нисколько не сомневаюсь, что Вы не набрались бы смелости, кроме своего письма, сделать такое заявление прилюдно. Да и с логикой Вашей собственной эстетики это ну никак не стыкуется.
==========================

М. Э.:
Ох, Саша, давайте разбираться. Человек выражает свои мысли – весьма банальные, надо сказать, – банальными же словами. (зато у Генделева про Аллаха – не «весьма банальные, надо сказать, – банальными же словами», так, что ли? наверное, просто отморозком быть «можно», а протестовать – ни-ни.) Прискорбно. Но это вовсе не исключает искренности этих мыслей и этих слов. У человека вполне может не найтись оригинальных слов для размышлений о собственной смерти. Я бы даже сказал, что это естественно. Более того, подозреваю, что большинство предельно искренних размышлений и рассуждений на эту печальную тему нестерпимо банальны. Так что деиндивидуализированная риторика вполне может быть искренней и рассматриваться как человеческий документ.

М. Э.:
Про банальные мысли я Вам ответил уж. Но так как Вы имеете привычку черкать поверх аргументов, как будто никаких аргументов в ответ на Ваши собственные и не было, копирую сказанное выше сюда:

***
В стихотворении сталкиваются два представления о смерти. Традиционное (банальное) лицо смерти, отраженное в бытовых ритуально-обрядовых процедурах (черные костюмы, катафалк, гроб, и т.п.) - с нетрадиционно-непривычным: отсутствием места, что символизирует собой сложный комплекс образов, идей. По существу, отсутствие места - это некий символ предельной концентрации несправедливости, эзотерической по своей сущности и социальной по своему проявлению. Эта крайняя несправедливость дышит трагизмом не в силу того, что кого-то чем-то обделили, нарушили чьи-то исконные права, с кем-то невероятно подло поступили, а в силу своей метафизической глубины. Смерть - эта метафизическая сущность - дается в ракурсе своего социального проявления, то есть фактически управляет жизнью. Ее власть, распространяемая ею на жизнь, настолько чудовищна, что человек, который взбунтовался против нее, против ее вассала на земле (социально-государственной власти) еще до своей физической смерти уже исключен из жизни, из ее законов, материального бытования. У него еще ДО смерти уже отобрали место. Декодировка этого универсального символа (зла?) позже мультиплицируется, дается в своих множественных ипостасях и полузначениях (отсутствие места на кладбище, отсутствие места - квартиры, отсутствие метров, отсутствие плакальщиц, отсутствие денег, и т.д.), но значение его никогда не может быть раскрыт во всей монументальной трагичности-глубине. При том, что для человека победа невозможна, проиграть (умереть) надо достойно, выдержав пытку и не сдавшись врагу. Это стихотворение - не "банальные размышления человека о смерти", как Вы изволили заметить, а яркий бунт против смерти, против ее власти в людях, в социуме, в мироустройстве. Автор сознательно деидеализирует смерть, снимает с нее покров власти и тайны, с тем, чтобы "унизить" (принизить ее), подчеркнуть (в эзотерическом разрезе) ее враждебную человеку суть, агитирует ее не бояться. Социальная несправедливость и ложь выступает вассалом смерти, наказывая героя стихотворения (его автора) за человеколюбие (гуманизм).

Найдите мне другое стихотворение, другого автора, где были бы выражены эти идеи, и я тогда соглашусь с Вами, что стихотворение Льва неоригинально (с условием, что Вы сможете доказать его общеизвестность и общедоступность). Найдите мне подобные размышления в поэзии десятков двух авторов - и я соглашусь с Вами, что стихотворение Льва банально. Пока этого не случилось, я прошу Вас впредь не муссировать больше этого слова (банальность). Кстати, насколько мне известно, Ваш любимый Быков хорошего мнения о некоторых стихах Льва.
***

М. Э.:
Никакие критики, кроме Адамовича, стихи как человеческий документ не воспевали и не воспевают. А над Адамовичем за это выражение еще Ходасевич издевался, намекавший, что кроме искренних чувств еще недурно мастерства иметь поболе. И Набоков, помнится, мимо не прошел. Прилюдно повторить это я могу, только не вижу смысла: это и так очевидно. И без меня слишком многие критики еще в 19 веке говорили, что, мол, чувства в стихах выражены хорошие, да и автор, видимо, человек неплохой, вот только стихи у него некондиционные.

Что касается моей эстетики, если она у меня есть, в чем я сомневаюсь (ну да, вот это хотя бы верно), то я в равной степени не люблю две противоположные крайности: дегуманизированную литературу, т. е. литературу, за которой я вообще не вижу живых чувств и эмоций, и тот самый "человеческий документ", то есть сырые чувства и эмоции, необработанный полуфабрикат жизни, не ставший поэзией.

= - Никакие критики, кроме Адамовича, стихи как человеческий документ не воспевали и не воспевают. - =

А. О.:
Неужели?

= ...две противоположные крайности... =

Мне кажется, что Вы подгоняете творчество Льва под какой-то заранее заготовленный шаблон. Мне трудно судить о том, понимаете Вы или не понимаете, что ни к одной из Ваших крайностей творчество Льва Гунина не подходит. О том же, что у Вас нет никакой эстетики, я и без Вашего признания как-то догадался.

=================
Я могу только отправить Вас к дискуссии на «Тенетах» (о критике там, по правде говоря, вообще нет и речи, а есть большей частью бандитизм – но это так, показатель уровня его оппонентов).
=================

М. Э.:
Кстати, Лев там цитирует мою любимую фразу про художника, который "Shall draw the Thing as he sees It for the God of Things as They Are". Так вот именно этого у него и нет. Он пишет не о том, что видит, а о том, что выдумывает (к концу письма последние извилины, видно, пришли в негодность. утомился бедненький кандидат наук.) Дьявольская разница. "Увидеть" девицу с двойной головой нельзя, это образ насквозь выдуманный, и ни ваши объяснения, ни объяснения Льва здесь ничего не изменят. (не изменят, потому что говорим с бестолочью) Если это такая "матрешка", одна голова внутри другой, мозг в черепе, как предлагает понимать этот образ Лев, то тогда не работают слова "по центру", так как у такой конструкции центра нет. (ну что, Лев, опять он за старое? ну, чего поделать, сам же прямым текстом говорит – на кой ему, профи, мышление развивать?) Любой текст должен быть внутренне мотивирован. Толкиен, кажется, говорил про то, что зеленое солнце придумать легко, трудно придумать мир, в котором оно было бы на своем месте. Вот стихотворение Льва и состоит из таких "зеленых солнц", которые никак не мотивируются.

А. О.:
= .... Кстати, Лев там цитирует мою любимую фразу про художника, который "Shall draw the Thing as he sees It for the God of Things as They Are".  .... = Только фразу эту, на мой взгляд, вы понимаете совершенно по-разному. Разница - колоссальная. Такая, как, скажем, между механикой Ньютона и квантовой механикой 21-го века, или между евклидовой геометрией - и геометрией Лобачевского. Вы остались в своем Средневековье (хорошо это или плохо: другой вопрос), с его непроницаемыми вещами (предметами, объектами). Художник Средневековья передавал сущность предмета (как он ее видел, т.е. понимал) через нерушимость природных форм, созданных Богом раз и навсегда, не подлежащих деформации (пересмотру). Художник эпохи модернизма рисует ВНУТРЕННЮЮ сущность вещей, такой, какой он ее видит (понимает или воспринимает), вне прямой связи с конкретно-материальной формой предмета. К примеру, старый мастер рисовал дерево, изображая растение со стволом, ветвями и листьями, а художник-модернист - три поставленные одна на другую пирамиды. Уже в конце 19-го века началась виртуализация мира, виртуализация его хардвэр (хорошо это или плохо). С тех пор самые передовые авангардисты в основном не пишут с натуры, а придумывают вещи: как музыканты.    

М. Э.:
..... "Увидеть" девицу с двойной головой нельзя, это образ насквозь выдуманный, и ни ваши объяснения, ни объяснения Льва здесь ничего не изменят. (не изменят, потому что говорим с бестолочью) Если это такая "матрешка", одна голова внутри другой, мозг в черепе, как предлагает понимать этот образ Лев, то тогда не работают слова "по центру", так как у такой конструкции центра нет.   .....

Вот пример того, как Вы чирикаете поверх аргументов другого, игнорируя их, как будто ничего и не было. Я же писал Вам, что матрешка - только одна из множества интерпретаций. Эти возможные интерпретации как бы накладываются одна на другую, предполагаемые в своей возможной реализации либо не-реализации. Но и Ваш единственный контраргумент все равно смешон. ... у такой конструкции центра нет .... Думаю, Вы сами представляете, какую чепуху и бессмыслицу Вы нагородили. Мы ведь постоянно используем такие выражения, как "в центре головы", "по центру черепа": хотя все прекрасно знаем, что череп - внешняя матрешка, в которой спрятана вторая, мозг. Или Вы отрицаете, что череп может иметь центр? Допустим, перед нами две матрешки, одна в другой. Внешняя матрешка раскалывается по центру, обнажая другую, которая внутри. Вам что-то не нравится? Кроме того, я нашел в текстах известных и уважаемых авторов некие похожие фразы. Приводить их смысла не вижу, ведь Вы как уж или перевертыш: не о стихотворении рассуждаете, но играете партию в шахматы со словесной шелухой; те же перестановки черных и белых шаров. Первое приведенное стихотворение Льва, безусловно, специфично, и Вы его ниспровержению уделили основное внимание, а этому посвятили лишь несколько слов. Это не обсуждение, а трюкачество, по классическим законам фокуса-покуса. Поэтому единственное, что хотелось бы знать: понравилось ли Вам (подсознательно) первое его стихотворение, или второе. Но как это возможно узнать, если Вы сами ничего не знаете? Ваше художественное восприятие по-видимому давно уже не работает, задавленное играми в перевертыши. Вы и сами признаете:

М. Э.:
= Но дело-то не в этом. Стихотворение осознается как хорошее или плохое не в процессе анализа, а в процессе чтения. Читаю я стихи Льва и вижу, что они никуда не годятся. Из всех перечисленных им (и присланных мне вами, за что спасибо) поэтов только у Бойченко мне попадались (на тех же "Тенетах", кажется) какие-то живые строчки – вариации на тему Бродского (ага, ну а на чью ж еще?). Антропов – вообще ниже ватерлинии, это стихи, которые будут забракованы в самотеке отделом поэзии любого журнала, "подростковый уровень", как вы говорите. Глазова – искусный конструктор, умелый, как почти любой профессиональный филолог и переводчик, версификатор. Я смотрел ее вышедшую недавно книжку – грамотно, но малоинтересно. Безжизненно, как, впрочем, почти все русские верлибры. =

А. О.:
= .... . Читаю я стихи Льва и вижу, что они никуда не годятся.   .... = А я уверен, что ничего Вы не видите. Если точнее, то видеть не хотите (еще точнее - Вас это просто абсолютно не заботит). .... Стихотворение осознается как хорошее или плохое не в процессе анализа, а в процессе чтения .... Есть некоторые возражения, но давайте с этим согласимся. Только сначала объясните мне, что такое процесс чтения. С чем его едят. Считается ли процессом чтения такой процесс, к которому приступают с заведомой оценкой и с единственной целью выискивания повода для негативной характеристики? В радостном потирании рук, в состоянии предчувствия собственной изворотливости и находчивости. Какой Вы ловкий вратарь на воротах команды защитников табели о рангах! Как все добродушные циники, Вы полагаете, что материальная заинтересованность: лучшее противоядие от совершения поистине жутких поступков. Только не опровергайте это. Ваши реакции и полемические приемы об этом просто кричат. Вы правы. Так оно и есть. И в том, что, если под ногами глумящейся светской элиты второй Хлебников или Анненский помрет непризнанным, Вы не видите никакой трагедии, Вы уверены, что Москва не рухнет. И тут Вы правы. Не рухнет. Все так. Только живете Вы по ту сторону искусства и литературы. В мире изворотливых московских денди. В своем рациональном логическом закоулке. В настоящем искусстве правит не рацио, а, скорее, интуиция, не логика, а, скорее, безумие. А Вы всех авторов четко выстроили по старшинству: кто получил свое место в Тенетах, издал свою книжку стихов - получай соответствующую по баллам оценку. Для меня совершенно очевидно, что, если бы Бойченко одарили в Тенетах тем или иным местом, то Вы не нашли бы у него (как Вы пишете) каких-то живых строчек. В наше время поэты, как собаки, могут получить даже такую мелкую косточку, как получил Бойченко, не за свои стихи, а за то, что я бы назвал общественной работой. То есть только при условии участия в литературных тусовках, посещения разных мероприятий, литературных кафе, каждодневного сетевого скула. Наработал определенное количество литературо-часов: получи свое (при условии, что у тебя характер не слишком мерзкий - и не наживешь себе настоящих врагов, а, с другой стороны, не слишком покладистый - и ты достаточно зубастая тварь).

Литературный Олимп в современной России, где Вам досталось какое-то местечко, это такая тусовка, где подавляющее большинство персонажей гораздо хуже Вас. Вы почти не оттуда. Вы не больны этим. Хорошо это или плохо.

Позволю себя сделать краткое отступление. Надеюсь - не запамятовали: с чего начиналась наша дискуссия? Группа сетевых хулиганов - по заказу известной... эээ... идеологии - наехала на одного из авторов (на Льва Гунина). Сразу не просто было разобрать в потоке ругани и нецензурщины, от чего они так завелись. В процессе ознакомления с материалами этого идеологического теракта выяснилось, на что делался главный акцент: якобы, Гунин - ничтожный идейный и социальный бунтарь, а это - уже само по себе - исключает его из числа поэтов, так как литература и бунтарство несовместимы.

Напомню также, что Вы поначалу полностью поддержали такую постановку вопроса, и даже высказали чуть ли не постулат ("Это очень вульгарное изложение Барта-Фуко. Некоторая связь между поэтическим языком и дискурсом власти, наверное, есть, но она очень опосредованная. Любой поиск прямых соответствий ни к чему не приведет, кроме таких пародийных формулировок."). Подчеркну, что Вы выступили не только одним фронтом с хулиганами, но и в ногу с ними, поддержав их главную мысль. После моих аргументов, с которыми трудно было спорить, Вы поджали когти - и бросились опровергать себя самого ("Насчет 90% – не уверен, более того – сильно сомневаюсь. Но допустим. А что, протест не может быть (…)"). Ваша карта бита. Затем Вы ухватились за следующее: "За пределами стихотворения ничего нет." (высказано как аксиома (постулат). Я Вам привёл высказывания авторитетных литературных критиков высшего эшелона, опровергающие Ваше утверждение.

Следующий вопрос. Цитирую Ваше высказывание по поводу стихов Льва Гунина: "Вам нравятся, мне не нравятся, но почему я должен задумываться о том" (...) Всё верно. Не зацепило, не задело струны в Вашей душе. Согласен. Восприятие поэзии сугубо индивидуально. И тут спорить не о чём. О вкусах не спорят. А ВЫ - спорите! Наша дискуссия уже выросла до 18-ти (по-моему) страниц. Разве это не странно? Тут уж причина явно лежит "ЗА пределами стиха". Вы все ополчились на Гунина за его высказывания об одной религиозной доктрине и о порождённой ею "античеловеческой" (как он это преподносит) идеологии. А эта идеология в настоящее время полностью контролирует дискурс в глобальных масштабах (сошлюсь на Исраэля Шамира, всемирно известного журналиста, репортёра, политолога и эссеиста, и, кстати, близкого приятеля Гунина). Лично Вас это, возможно, и не задело бы, если бы Вам не напели о том, что он будто бы против определённой группы авторов, и, в том числе против Иосифа Бродского. Именно поэтому Вы и уделили Бродскому так много внимания. (Кстати, циркулируют слухи, что Гунин вёл переписку с Бродским, и что тот сочувственно относился стихам своего младшего современника. И - к Вашему сведенью - не о нём самом Гунин высказывался негативно, а о его апологетах.). Вы ведь не случайно привели высказывание Довлатова (кстати, очень односторонне заидеологизированного писателя): "А Довлатов, который считал, что лучшее объяснение природы советской власти – это строки Бродского "Даже стулья плетеные держатся здесь / На болтах и на гайках"?". Похоже, Вы плохо знаете Бродского: в противном случае Вы не преминули бы упомянуть о гораздо более хлёстких строках о природе советской власти - это там, где он говорит о пуританских нравах и о деревянных грелках в руках скрипачей (разве это не пример очень яркой метафоры?).

И с родственником Льва, поэтом и переводчиком Михаилом Гуниным из Ульяновска, Вы пообщались, в основном дискутируя по раннему Бродскому.

Да, мир раннего Бродского достаточно прост, если не сказать примитивен, что показывают приведенные Вами стихи. И фонетическое пижонство, пусть и довольно симпатичное, на мой вкус, там встречалось ("Удобрить ее солдатам, / Одобрить ее поэтам"). Ну так мальчику сколько лет было? 18? 20?

Приведу (Лев прислал достаточно ёмкую подборку своих стихов) три стихотворения. Ему тогда не было и восемнадцати.

ПРИ3ЫВ БЕЛЫХ
Встань из могил, увядший цвет.
Своей нетронутой рукою
Взмахни - и злато эполет
Восславит радость над тобою.

Прошли весёлые деньки,
Но много нас, в могилах спящих;
Восстанем, братцы, от тоски,
И сядем на коней хрипящих.

И саблей, вынутой из ножен,
Мы начертим свой план, и снова
Наш путь копытами проложим
От Порт-Артура - и до Львова.

И взмоет вновь над Петроградом
Наш сине-красный царский флаг,
И станет вся Россия садом,
И станет нас бояться враг!

Так что ж, расправим наши плечи,
И сядем на борзых коней,
И въедем в пир кровавой сечи
За дело Родины своей.  
     Зима, 1971. Москва. 

Да, во многом детское стихотворение. Может быть. Но тема нетривиальна для тогдашней советской реальности, и дешевых афоризмов, пред коими падает на колени, как пред красавицей, средний человечек, он не ищет.

Да, понимаю, что эта тема может задеть Ваши национальные чувства... Царская Россия, с её "чертой оседлости" и с её пуришкевичами, наверное, Вас заставила бы поперхнуться за завтраком. Но будьте снисходительны. Это ведь только образ. Я думаю, что автор здесь выражает позицию приятия как факта существования разной правоты. Это "другая правда". В этом трагизм человеческой общности. "Другая правда" неприемлема. Но - на деле - её нельзя зачеркнуть. 

Ещё одно стихотворение из того же московского периода:

ОТТЕПЕЛЬ
Разворотом газеты шуршит надзиратель
В знаменитой Бутырской тюрьме.
И скрипит пятаком вдохновенный ваятель,
Вырезая звезду на окне.
 
На прозрачных проспектах немые деревья
Их пугливый покой сторожат.
И столбов-фонарей разнородные цевья,
Как огромные свечи торчат.
 
Выдыхает, пуская несметные толпы,
Роговая троллейбусов рать,
И глотает их зев станций сретенских скопом,
Чтобы в шахту метро опускать.
 
Ни зима - ни весна. Грязноватая каша
Под ногами, куда не ступи.
И стоит, где музей, краснощёкая Маша,
Ждёт меня, и прическу слюнит.
     Февраль-Март, 1971. Москва.

Чем не образ? Можно, наверное, придраться к разбивке фразы о сретенских станциях метро. Но зачем? Стихотворение-то ведь симпатичное? Или опять "не понравилось"?

КАРУСЕЛЬ
Взойди во прах! Пред сапогом
Весь мир кружится бледным диском.
Ты мой в мечтах, и мы вдвоём,
И вместе мы играем риском.
 
С железной цепью в вышине
И чёрной бездной под ногами -
Я мчусь, и всё навстречу мне
Летит гигантскими шагами.
 
В движенье: вечности залог,
Движенье - детище Вселенной.
Я их природу превозмог
И взвился ввысь над мглой презренной.
 
Взойди во прах. Несётся вдаль
Земля под кожаной перчаткой,
Рука сжимает твёрдо сталь
И прочь взмывает над площадкой.
 
Так ближе стань. Ты мчишь кругом.
Я над тобой вознёсся выше.
Изнемогай под сапогом -
И думай, что живёшь на крыше.
            Весна, 1971.

-------------
Здесь - по-видимому - какой-то пробел в тексте дискуссии.
-------------

М. Э.:
У Бродского образ всегда вписан в целостную модель мира и подчинен ей, а Губанов – типичный имажинист, его мир, как мир Шершеневича или Есенина эпохи "Пугачева", атомарен, связь между отдельными образами, система образов просматриваются с трудом. У Бродского – развивающийся мыслеобраз, а у Губанова, простите за метафору, – "цветовое пятно".

Где вы в четверостишии

Падают, падают мертвые листья,
Ничего нет слаще траурной лести,
Вам бы на прощание Агату Кристи,
Мне бы на прощание агатовый крестик

углядели "логику, движение мыслью, явную и яркую афористичность" – не понимаю. Там все держится на звуке, на броской, но совершенно не "логичной" параллели "Кристи" – "крестик". (ну, что мы говорили? опять – нелогично с точки зрения бытовой логики… а с поэтической – тот самый жутчайший интеллектуализм. бесполезно втолковывать)

А. О.:
Афористичность и строгая логика этих стихов: с точки зрения той узкой московской среды, которой они безусловно навеяны. Система образов, говорите, просматривается с трудом? Нет, почему же: "мертвые" ;"траурной" - вполне классическое развитие-появление родственных по логике слов. "слаще" вызывает ассоциацию (ментальную коннотацию) с выражением "сладкая человечина", "сладкая мертвечина". Очень продуманная и почти механическая игра с фонемами в первой и во второй группе ритмов. Кроме того, четкая и последовательная поступь лиц (ОНИ (листья) = НИЧЕГО (безличное) = ВАМ = МНЕ). Каждой строчке по лицу. В двух последних строчках, кроме того, полифонический перекрест: Вам - ее (Агату), Мне - его (крестик). Эта семантическая афористичность мне лично напоминает Бродского. А Вам? Падение листьев оркеструет фразу о сладости траурной лести (иначе - кладбищенский образ; листья падают с деревьев на кладбище, где же еще?). И так далее. Лично я не вижу никакого цветового пятна. Визуальные и смысловые образы выдержаны в одном ключе, они одной яркости, выглядят довольно тускло, как вечером или в пасмурный день. Нет, никак не получается у нас прийти к общему знаменателю.

М. Э.:
Культ смерти был не только в советской культуре (это как раз вопрос спорный, но бог с ним). На завороженности смертью построено барокко – оно тоже имеет отношение к советской идеологии? Мало ли культурных формаций построено на интересе к смерти – почему Бродский связан именно с советской культурой? (короче говоря, бесполезно тут что-то доказывать – кому-то и в 20-м, и в 21-м вв. варварство не чуждо)

А. О.:
Барокко? Не только на завороженности смертью. Изначально, скорее, наоборот: на бегстве от дискомфортных размышлений о смерти в маленький уютный уголок. Но допустим, что и на этом тоже. Вывод: за это его эстетика и завораживала (импонировала) советских эстетов. За это любима Вами. Эстетика упоения смертью - это официальная эстетика многих репрессивных, варварских политических режимов, не только бывшего советского. Пытки, тюрьмы и жестокость как неотъемлемая часть общественного ландшафта двух самых агрессивных и репрессивных режимов современности: и вот Вам такие фонтаны психотического, садистского мироощущения, как "Infected Mushrooms" (и многое другое).

===========
Все это берет начало в иудаизме, а, если копнуть еще глубже – в индуизме.
===========

М. Э.:
Это просто игра словами. Какая связь между иудаизмом и индуизмом, кроме фонетической?

А. О.:
Игра словами - скорее, Ваше кредо. Любой раввин, а еще лучше раввин-каббалист объяснил бы Вам. Тема эта слишком обширна, и, кроме того, обсуждение ее не предполагает изначального вульгарного восклицания, типа Вашего. В стиле животного моронус-игнорамус. Поэтому оставим ее обсуждение до лучших времен. 

-----------
прим. наше: а апартеид! а кастовая система!.. а "всё остальное"!
-----------

М. Э.:
Саша, так вальс или марш у Губанова? Это все-таки разные вещи. Ничего более далекого, чем Губанов и марш, по-моему, и представить себе нельзя. Кроме того, для марша естественна более резкая мужская рифма.

А. О.:
Ваши познания в области ритмики просто поражают. Приведу еще раз свое высказывание: "Разница с "крутится-вертится шар голубой" только в замене мужской рифмы на женскую, что соответствует ритму маршево-траурной поступи. Утяжеленная и удлиненная женской рифмой строка опять же подчеркивает атмосферу и ритм траурной поступи. Ритм и фонизм соответствует жанровой природе так называемых "моторных" жанров (что подчеркивает кружение листьев)." Маршевый и траурно-маршевый - это несколько разные вещи. Я ведь упоминал в своем предыдущем письме про сарабанду, для которой как раз и характерен трехдольный размер. А Вы даже не потрудились вникнуть в смысл моих слов, и, возможно, даже не знаете, что такое сарабанда. Похоже, кроме "Смело товарищи в ногу", Вам не известны больше никакие марши. А ведь сарабанда - своего рода средневековый траурный марш, - не только имеет трехдольный размер, но и некоторые другие (общие с вальсом) признаки, которые вполне можно отнести к жанровым. Кажется, обо всем, что касается музыки, Вы имеете весьма отдаленное представление. Выше я уже анонсировал важность понимания того, чем отличается 2/2 от 4/4 и от C, и т.п. К примеру, в быстром темпе размер 2/4 дирижер может метризировать на одну долю, а размер 4/4 на две. В рок-стиле трэш так и происходит. Из-за быстрого темпа в таких песнях получается нечто вроде ускоренной русской польки. Синкопированный ритм способен формировать псевдо-метрические элементы, когда в двухдольном размере ощущается трехдольность, и наоборот. Поэтому перегородка между вальсом и маршем, в смысле встраивания в маршевую пьесу каких-либо вальсовых интонаций или фрагментов (и наоборот) не такая, как Вам кажется, а, скорее, в виде простыни между еврейскими супругами-ультраортодоксами. Для самообразования сначала советую почитать Цуккермана и Холопову. Это пойдет Вам на пользу.

М. Э.:
Звук не может растягиваться в фонему. Звук – явление речи, а фонема – языка. Это все равно, что сказать: "ритм переходит в метр".

А. О.:
Ритм как раз и может "переходить в метр" (выражение это по-видимому малограмотное, с точки зрения музыкального теоретика, однако, не лишенное смысла). За неимением возможности встроить в текст нотную запись, опускаю примеры. Но можете мне поверить, что Вы коренным образом ошибаетесь. То же самое касается фонем. Ваши суждения поверхностны. Они царапают по стволу знаний, но не уходят в глубину. Они выдают то, что Вы не знаете истоков (может быть, их и не нужно знать литературному критику, до тех пор, конечно, покуда он занят критикой признанных авторов). Крушевский, один из основателей фонологии, собственноручно писал, что "звуки надо обобщать в фонемы". Ни мне, ни Вам с таким автором, как Крушевский, ученик гениального Бодуэна де Куртенэ, тягаться не пристало. И, заметим, именно в этом между учителем и учеником не имелось никаких расхождений. Они появились в другом: считать ли фонему *о* равной ударному (я), (ъ) в безударных слогах, после твердого, и т.п. Популярный пример Реформатского: сом и сам. То есть, фонемы *а* и *о* под ударением различаются. Они разные именно в силу того, что встречаются под ударением и в одной и той же позиции (второе - "важнее" первого). Именно поэтому с*а*ма и с*а*ма и оказываются разными фонемами (Сама мне сказала и Такого сома поймал!). Нечто аналогичное с коротенькими словами типа "нет". Они могут восприниматься не только встречающимися как в ударной, так и в безударной позиции (в разных условиях), но и в одной и той же позиции как набор разных фонем. Иногда это напоминает огласовку конечного согласного звука во французских рифмах, особенно в песенном жанре (не знаю, достаточно ли понятно и терминологически безупречно я выражаюсь). "Нет" в виде "не’а", и т.п. претерпевает такие же метаморфозы, как французское "qui", в котором иногда слышатся "ква", и "фью", и многое другое. Эту группу явлений очень большой ученый Аванесов охарактеризовал так: "звуки (составляющие слово, допустим: вставка наша) одни и те же, а фонемы разные". Любой продвинутый лингвист поймет, что я имею в виду, когда пишу, что звук растягивается в (дополнительную; иными словами, растягиваясь, формирует дополнительную) фонему. Тут имеется в виду не совсем то же самое, что и вокализация последнего гласного звука. Более того, я уверен, что у кого-то из лингвистов встречал именно это выражение: звук растягивается в фонему. Найти именно эту фразу всего лишь вопрос времени. Но достаточно и таких вот примеров: "музыкальное полотно окружающих звуков и тихий шелест ускользающих фонем", "Это потому, что в западных языках это разные фонемы, а восточные люди на их месте слышат и пишут одно и  то  же", "тот его звук возвращается к своему праэльфийскому виду ... (o're"), то на эту тенгву навесили фонему ss", "этот звук переходит в другую фонему", "правилом или законом овладения детьми произношением фонем постулируется правило гнездования: образование звуков", "а так ведь и обычная фонема, либо просто «один и тот же звук» дают такое разнообразие на приборе". В том же, моем, смысле употребляет почти такую же фразу Алексей Цветков, собеседник и оппонент Льва и Фарая:
Чем прозвенишь, что скажешь, уходя, -
Все выживет, в фонемах каменея.
Иными словами, у него - звуки каменеют (переходят, растягиваются) в фонемы.

Итак: как в трудах Ваших коллег, признанных критиков и поэтов, так и в трудах профессиональных лингвистов, фонемы шелестят, поют, навешиваются на звуки, а звуки переходят в фонемы. Конечно, важно, в каком смысле и где все эти выражения употреблены, но это так, по поводу Вашей придирки именно к слову. А вот это уже относится к Вашей вящей и грубой ошибке: "В синтезаторах с неограниченным словарем элементами речи являются фонемы или слоги" (А. А. Попов). А Вы пишете, что "Звук – явление речи, а фонема – языка." Оказывается, элементами речи являются фонемы или слоги. Именно речи, а не языка. Просто все зависит от уровня Ваших познаний. Как в геометрии Лобачевского две параллельные линии пересекаются, так и в лингвистике, фонологии, и других науках, связанных с языком, есть разные уровни знаний. Не знаю, обязан ли профессор литературы знать эти "более тонкие тонкости", но то, что с уважением должен относиться к словам других людей, так это определенно. 

Вы сами заметили, что стихи воспринимаются в процессе чтения. Из того, что Вы мне прислали, а также из того, что мне самому удалось отыскать, стихи Губанова по уровню мне представляются не выше уровня Бойченко или Антропова. Это мое впечатление "в процессе чтения". Ваши впечатления другие, ну и на здоровье. Мне не мелькнуло в стихах Губанова никакой новизны, ничего такого, что в принципе мы не знали бы об его эпохе и не чувствовали бы её по произведениям других авторов. Кому-то надо было анимировать интерес к Губанову, был социальный заказ: и Вы бросились его исполнять, благо за рецензию Вам по-видимому заплатили. Что-то из Ваших аргументов по Губанову я принимаю: в дополнение к своим собственным (и они нормально встраиваются в мое изначальное отношение, вопреки всей их риторике), что-то нет, но сути это не меняет.

      Засим разрешите откланяться.
      Ваш,
       ...................

----------------
Никакого ответа от М. Э. не последовало...
----------------

2004; источники: Гостевая ЛИМБа, ТЕНЕТ. (В начале или в середине 2005 этот текст исчез из Сети. Затем вся Гостевая была стёрта. (По утверждению О. А.)