О Любви

-Ты кто? – спросил мальчик, разглядывая, как ему показалось, женщину, совсем непохожую на остальных. У нее были светлые волосы, закрывавшие почти все лицо, и сама она как будто напоминала неземное существо. Зато глаза, взглянувшие из-за светлых прядей, казалось, погрузили в себя без остатка. Такие голубые, похожие на небо. Только небо раскаленным обручем сжигало землю, жара стояла невыносимая, и асфальт прилипал к подошвам. Даже клёны, прижавшиеся тесно друг ко дружке не спасали своей тенью.
-Ты видишь меня? – раздался тихий голос, больше похожий на шелест ветра. Женщина присела рядом с Ребенком на скамейку под кленами.
-Ух ты, – сказал мальчик, и положил руку туда, где лежала Ее рука. – Ты прохладная.
Дуновение лёгкой свежести, тонкого ветра как будто накрыло с головой, и больше не казалось так душно, так невыносимо. Рядом со скамейкой прыгали дрозды, громко квохча, кряхтя, собирая крошки. У одного осталась только часть тонкой ножки, и Ребенок расширенными глазами следил за ним.
-Все хорошо, - улыбнулась Женщина.  – У него все прекрасно. Он привык, и теперь кушает зерна, которыми кормят люди. Все худшее осталось позади.
Мальчик посмотрел в другие глаза, и поверил целиком и полностью. Глубокий, проникающий этот взгляд заставлял доверять, тонуть, растворяться и следовать, только бы никогда не расставаться, только бы всегда смотреть. Длинное полотно женского платья тянулось бесконечно, откуда-то издали. Оно было белого цвета, и там, где касалось земли расцветали такие же белоснежные цветы. Их было так много, такими горстями покрывалась ярко-зеленая трава. Июль пел и встречал рассветы, звал за собой, открывал такую новую жизнь в тени озёр, в тени этого удивительного покрывала.
-Как хорошо, что я тебя встретил, – сказал Ребенок. – Я хочу,чтобы ты познакомилась с моей мамой.
Женщина внимательно посмотрела на него своими бесконечными глазами.
-Малыш, - мягко произнесла она. – Твоя мама не увидит меня, как бы ни захотела. Если захочешь, я останусь и пусть это будет наш секрет. Но если нет, я могу уйти
-Ты привидение? – недоверчиво спросил Ребенок.
-Пусть будет так, но я доброе привидение, и никогда тебя не обижу.
-Я не хочу, чтобы ты уходила. Как тебя зовут? – он смотрел и тонул в галактике темных зрачков, где расцветала другая вселенная, где зарождались звёзды и поглощали друг друга черные дыры.
-Меня зовут Любовь, - ответила женщина.

Как же оказалось, что среди необъятного многомиллионного пространства индустрии и выросшей среди скал цивилизации Ее увидел лишь маленький Ребенок? Может потому что у него были голубые глаза? Сейчас редкий человек носит этот цвет глаз... Но дело, возможно, не в этом. Ведь Она помнила самое начало, когда образ Любви всегда жил повсюду и в каждом, и шаги этого образа звучали то едва слышно, то так звонко.
Все дальше и дальше убегали лесные дорожки, зелёные ветви деревьев сжимались, уступая место бетону, а потом на смену пришло что-то ещё. И пусть Она пела сладко и печально, пусть призывала к счастью и страданию, пускай надеялась, что Имя Ее, ставшее незнакомым все ещё существовало. Что обозначает это Имя, узнаваемо ли оно в редкие моменты истории или заменяется снова и снова? Есть ли у Нее лицо? Что же получается, ложь пробралась всюду, исказила время и эмоцию, истрепала слова, изменила их смысл до неузнаваемости? Как можно узнать изуродованную истину, живущую повсюду и нигде одновременно? Это ли не настоящее страдание?
Столько вопросов, но лицо ведь не стало таким же жутким, как  казалось, глаза ещё те же, и галактика в них все та же, с редкими крапинками оранжево-красных цветов, пусть и сама вся бесконечно голубая.
-Какая твоя мама? – спросила Любовь у мальчика.
-Моя мама самая лучшая, - воодушевленно воскликнул Ребенок. - Она читает мне сказки и все время проводит со мной.
-А папа?
-Мой папа на работе занят, он добывает деньги, чтобы мы жили хорошо.
В квартире было светло и уютно, маленькая комната малыша с обоями в коричневых мишках на жёлтых месяцах как будто сближала с космосом, рассказывала сказки. На город спустилась ночь, и мама читала сказку. Рыцари проносились на конях в серых попонах, гремели тяжёлые доспехи, и Любовь вспоминала, как все это было, и как опускалась тяжёлая решетка перед подъёмным мостом и как юные девушки в светлых платьях молились перед сном. Как утром все так же расцветали сады и у подножия гор снова росли белые цветы, пусть накануне лилась кровь, цветы росли все также, неизменно, потому что свет никогда не перестает.  А сейчас, здесь, Она смотрела, как закрываются маленькие глазки с пушистыми ресницами, видела как мать смотрит Ее глазами на сына, и он как бы светился ещё больше от этого взгляда. Любовь не заметила, как поселилась в этом доме, следуя по пятам за Ребенком. Шагов невидимой спутницы не было видно, не было слышно. Просто жизнь, хрупкая, едва заметная теплилась на кончиках дыхания Любви, проникая во всю жизнь вокруг. Кажется, стали расцветать сады, лето запело лучшие песни, и прогулки малыша стали веселее. Они вместе шагали по краям озера в старом парке, кормили уток, дроздов, говорили, забираясь на ветки кряжистых дубов.
-Почему тебя никто не видит? – спросил Ребенок как-то раз.
-Я не знаю, малыш, – просто ответила эта странная женщина, подстилая часть бесконечного платья под высокий сук. – Раньше многим была дана такая возможность.
-Что случилось сейчас?
-Города выросли, возможности стали невероятны, желания также увеличились. Как думаешь, вырос ли порок с таким количеством благ и достижений? Где же мне здесь место, среди такого благополучия?
Но Ребенок не понимал и большей части сказанного, просто слушал, потому что слушать Любовь было легко и приятно.
-Расскажи мне ещё историю про того солдата, который тоже тебя видел, – попросил мальчик. Он часто просил рассказать эту историю, потому что в ней соединилась война, мужество, любовь к Родине и семье. Как сильно пришлось жертвовать там, на войне своим желанием сбежать, вернуться, ведь у солдата было такое желание, что, кажется несопоставимым с мужеством и честью, с силой воина. Как он увидел Любовь, когда силы оставили уставшее тело, когда хотелось выть, но вот образ странной женщины среди безумия взрывов нарисовался перед измученными глазами. Ребенок мало понимал весь смысл истории, но слушал Любовь, которая говорила с солдатом, когда тот показывал ей фотографии своей семьи, и как, наконец вернулся домой. Дальше почему-то рассказ обрывался, но это было неважно. Война – вот что прекрасно, вот о чем интересно слушать, пусть лицо Женщины рядом искажалось болью, но, внимая просьбе своего малыша, Она рассказывала самое простое, самое веселое, упуская основное.
Иногда эта странная Сущность наблюдала за тем, как с малышом гуляла мама, как они вместе играли, как смотрели озабоченные глаза матери в глаза  малыша, будто хотели знать все тайны, живущие в душе Ребенка. Как будто тайны существовали, как будто была какая-то граница, отделяющая ее от сына. Глаза Ребенка смотрели на маму глазами Любви, которая была где-то рядом. Любовь шептала тихим ветром, говорила радостно, и на душе царил только мир. Душа была здорова, и, казалось, никто не мог искалечить ее.

Как-то, в теплый августовский день, в комнату малыша заглянул отец. В руках он держал тонкую темную пластину с пленкой, покрывающей поверхность. Осталось нажать на какую-то кнопку, и вот загорелся яркий экран, посылая резкие лучи и ослепляя. Странное устройство, в котором слилось множество миров, совсем новых, непохожих даже на космические обрывки и метеориты.
-Что это? – спросил Ребенок.
-Тебе нужно будет идти в школу. Там такие планшеты просто необходимы, учись пользоваться, – сухо ответил отец. – Я покажу все основное.
Любовь присела сзади, наблюдая, как быстро двигались руки мужчины по экрану, заставляя картинку меняться, выполнять самые разные команды и переключаться в самые разные образы.  Конечно, Она знала, что это такое, что так погружает в плоский мир, заставляя его казаться выпуклым, реальным и даже более настоящим, чем все вокруг. Все, о чем могла рассказать странная Сущность своему малышу теперь возможно было притворить в образ. Пусть ненастоящий, слишком фальшивый, но зато видимый. Ребенок восторженно погрузился в картинку, забывая о проходящем над домом солнце и сгустившихся сумерках. Когда снова пришла мама читать сказку, Любовь вздохнула с облегчением, понимая, что снова может дарить тепло, не спотыкаясь. Погасла резь в глазах, снова заработал мягкий свет, и Ее малыш протянул уставшие ручки.  Сказка лилась, отражаясь от стен, погружая в фантазии, а Любовь смотрела чуть беспокойно, понимая, что завтра они снова пойдут гулять, снова заберутся на крыши сараев и станут болтать с птицами. Потому что Она ведь может перевести даже язык кошки, и знает, насколько это важно для малыша. А когда нужно будет идти в школу.... Пожалуй, настанет этот день, но до него ещё есть время.
Однажды утром в комнату слишком рано заглянула мама, дом наполнился суетой и лихорадочным предчувствием. Мама вела Ребенка по улице ярких сигналов и шума автострады. Любовь шла сзади, глядя на бесконечную дорогу автомобилей, мигающих красными глазами, на утреннее небо и зелёную траву с белыми цветами. Посреди белых цветов вырастали металлические стены и бетонные сооружения - длинный путь, заполненный скоплением металла.
-Посмотри, малыш, – говорила Любовь. – Тебе нравятся эти деревья?
Ребенок поднял голову, и увидел березы с растущими на них белыми цветами. Он рассмеялся.
-Как ты это сделала?
-Что сделала? – мама удивлённо посмотрела в голубые глаза.
-Просто красиво, – отозвался Ребенок. Высоко, над крышами бетонных коробок сияла синяя бездна. Редкие белые облака клубились под самым солнцем, окрашивающим их в пылающе-золотой цвет.
-Мамочка, я тебя люблю, - сказал малыш, и мама прижала его головку к своей груди.
Они подошли к большому кирпичному зданию с массивной металлической дверью. Только здесь, казалось, мальчик понял, что начало новой жизни подступило слишком близко. Он испуганно оборачивался, стоя среди таких же маленьких детей, а Любовь держала его за руку. Они зашли в класс, где выстроились длинные ряды парт, и малыш смотрел вниз, на самые разные ботинки, туфли и балетки, которые сгрудились около учительского стола. Прямо посередине класса вдруг качнулась белая лилия, Ребенок протянул к ней руку.
-Что делаешь? – раздался голос позади. К малышу подошёл мальчишка с него ростом, усмехаясь озорными черными глазами.
-Ничего, – улыбнулся Ребенок. Эти черные глаза мальчишки говорили больше слов. За ним подтянулись ещё другие ребята, пытаясь заговорить, но малыш смотрел поверх лиц, ища свою спутницу, почему-то затерявшуюся. Она стояла около стены, вдыхая тесный запах кабинета, вдыхая бесконечную, казалось, концентрацию душ. Эти души заполняли пространство, черные и белые, в большинстве своем серые, запутавшиеся, все тянулись к Ней, тянули длинные тени, бесцветные. Ребенок подбежал, схватил Ее за руку. Удивлённые глаза окружающих сбивали с толку, но бросить Любовь сейчас казалось невозможным. В жизнь ворвалась совсем новая пора, новый отрезок, непохожий на всю прошлую жизнь в уютных стенах маленькой комнаты с мишками на жёлтых месяцах, с бесконечными прогулками по тихим улочкам и самыми удивительными беседами. Потянулись длинные школьные будни. Сидя за партой на высоком стуле, Ребенок видел вокруг себя друзей, с которыми хотел узнавать мир, разговаривать и слушать. Эти ребята, крепкие, самые обычные мальчишки просто до безумия любили лупить друг друга.  Причина была неизвестна, если не считать тех самых планшетов, в которых каждую перемену происходили самые разные события. Погружаясь в мир войны, криков, огромных баталий и постоянной скорости, казалось, невозможным было просто так сидеть, глядя в безмятежное окно. Скорость, ритм, битва – энергия рвалась наружу, разрывала, и ребята с криком носились по классу, смеялись, колотили друг друга.
-Почему они это делают? – спрашивал Ребенок чуть слышно.
-Ты можешь поиграть вместе с ними, – улыбалась Любовь немного вымученно, ведь истории о рыцарях совсем отличались от того, что приходилось видеть внутри экрана.
-Расскажи мне лучше ещё историю про солдата, - просил Ребенок, и они убегали куда-то в угол коридора, прятались, и Любовь гладила светлые волосы малыша, погружая в свою Вселенную. В один момент произошло что-то необъяснимое, потому что в лицо Ее малыша полетела сначала одна бумажка, потом другая. Любовь и Ребенок с недоумением поднимали голубые глаза, глядя на озорные лица, на маленькие веселые рожицы со странными огоньками во взглядах. Дети смеялись, и, наконец, Ребенок рассмеялся вместе с ними. Эти дети, сидевшие целый день, казалось, обезумели от потока жизни, кипевшего внутри. Как же так, ведь их герои и боссы бегут, сражаются и умирают, но почему же не в реальной жизни? Почему хочется кричать и больше не сдерживать все, что накопилось внутри? Ребенок подошёл к другому Ребенку. Любовь смотрела, затаив дыхание. От чего-то разговор не состоялся, и в Ее малыша полетел первый клочок бумаги, потом другой. Может быть, он помешал сражению с боссом? Все смеялись, носились по классу, и малыш смеялся. Потом кто-то кинул в него портфелем. В этот момент вошёл учитель, и все прекратилось на время. Шли минуты, часы, Ребенок смотрел на обрамление стрелок в рисунке циферблата. Часы сливались с белой стеной, как будто стали обычным безликим предметом интерьера, как будто внутри ничего не происходило. Медленно тянулась минутная стрелка. Ребенку показалась она похожей на солнце, также медленно совершающее свой дневной путь по яркому небу. Часто с Любовью можно было отмерять долгий круг светила, сидя на старом дереве, и хотелось узнать, что происходит там, за пределами земли.
-Я могу отправиться туда в любой момент, – говорила спутница малыша.  – Но там пусто, пусть и безумно красиво. Земля, как маленький остров, как приют для единственных существ, которым я нужна.
-Почему тогда там все настолько огромное? Ты видела инопланетян?
Любовь загадочно улыбалась.
-Придет время, и ты все поймёшь, малыш мой, - отвечала Она, глядя на ярчайший шар среди резкой голубизны.
-Ну расскажи, пожалуйстаа...
Яростный звон последнего звонка заставил вздрогнуть и посмотреть в сторону двери: «Домой,» – громко загудел класс, учебники быстро потерялись в портфелях, ручки посыпались на пол, ребята засуетилтись и потерялись в сборах. Из коридора уже заглядывали родители, и вот мама малыша встревоженно и взволнованно подбежала к нему, помогла надеть синий портфель. Домой, домой к любимым мишкам, к скатерти в цветочек, к новым историям и теплым разговорам.
-Ты хорошо себя вел? – строго спросила мама, выходя из школы. Ее голос почему-то стал другим, стал отличаться от тона, который он слышал изо дня в день. Ребенок поднял голову, запнулся.
-Да, мама, – ответил малыш, ища руку Любви, сопровождавшей их.
-Что нового узнал?
-Мы рисовали крючки в прописях, а ещё учительница загадывала разные загадки.
-Ты отгадал?
-Нет, там другой мальчик раньше всех все отгадывал.
Мама нахмурила тонкие брови, от чего на лбу пролегла маленькая складка.
-Мальчик мой, – мягко сказала она и улыбнулась. – Мы позанимаемся вместе с тетей Ритой. Ты ведь помнишь тетю Риту?  Постарайся в следующий раз отгадать все сам.
При мысли о тете Рите стало холодно и руки вспотели. Любовь сжала насколько могла маленькие пальчики, и Ребенок ощутил это пожатие как лёгкое тепло, пробежавшее по венам.

С этого дня потянулась долгая рутина, ставшая привычкой. С этого дня каждое утро сосало под ложечкой, без причины холодели руки, но дорога в школу оставалась неизменной. Длинная аллея с тонкими берёзами, склонявшими зелёные ветки, казалась бесконечной. Вскоре ветки пожелтели, осыпались, и теперь каждое утро березы встречали черными оголенными линиями, уходящими вверх как срелки. Какая схожесть с неземными тенями, желающими прижаться и слиться с галактикой глубоких зрачков Любви, но не имеющими силы это сделать. Ветер выл и становилось все холоднее, теплый коридор школы все чаще представал спасительным островом. Однако, пропуская сквозь себя долгий путь аллеи, Ребенок хотел остаться под одной из берез, накрывшись мягким одеялом снега. Озноб и ощущение тепла сливались как что-то притягательное, желанное. Там, в теплом сугробе настоящая безопасность, там никто не тронет, не застанет, не ворвётся. Пусть вокруг бушует холод, застывает земля и леденеют ветки, но здесь, в этом маленьком мире есть только снег и он, Ребенок. Дорога приносила какую-то агонию, и желание спрятаться под одну из берез было спасительным выходом. Вдали уже горели школьные окна; каждый раз при подходе к высоким ступеням по венам пробегало лёгкое тепло, источник которого шел незаметно, совсем рядом. Каждый раз в толпе кричащих ребят накрывало забытье, которое сменялось диким напряжением, ожиданием томительной неизвестности. Что случится дальше никто не знал. Не знали эти взвиченные дети, погруженные в горящие экраны, не уставающие бегать и наносить друг другу шутливые побои. Ребенок сжимался в маленький стул, ожидая новый клочок бумаги или удар по голове совершенно в неожиданный момент. Иногда ему удавалось сбежать, незаметно от черных глаз самого отъявленного озорника, и тогда наступал короткий мир. Забираясь под лестницу, они сидели с Любовью и все говорили.
-Как думаешь, я принесу тебе счастье? – однажды спросила Она, внимательно глядя в маленькие голубые глаза напротив.
-Откуда я знаю, - удивлённо спросил малыш. Сзади послышалась возня и громкий голос.
-Ты чё это, сам с собой болтаешь? – крикнул голос, и мальчик обернулся. У лестницы стоял тот самый озорник с черными глазами. – Рэпов, иди сюда, этот чудик болтает сам с собой.
Рядом вырос его вечный спутник, худой мальчишка с курчавыми волосами, торчащими во все стороны. Его потёртые джинсы и заляпанная кетчупом рубашка обличала отпетого хулигана. А ведь прошло уже пять лет с тех пор, как все эти ребята пришли в первый класс. Время протянулось сначала медленно, а затем дало резкий скачок, и вот уже лица начали понемногу вытягиваться, и красные пухлые щёчки оформились в заострённые скулы, но глаза горели все тем же неуемным огнем.
-Да ладно? – Рэпов ещё шире открыл и без того огромные глаза и шагнул навстречу Ребенку.
-Ты чё, малышок, – спросил Петров, отстраняя Рэпова и шагая первым.
Ребенок не вырос по сравнению с ребятами. Он остался все тем же, невысоким, худым, щуплым, немного зажатым. Недоумение отразилось во всем лице, малыш отшатнулся к стене.
-Ты и так странный, – сказал Петров, и на собеседника пахнуло запахом чесночной котлеты из школьной столовой. - Ведёшь себя жесть как странно, вообще обморыш.
Он пихнул в плечо Ребенка, Рэпов последовал примеру товарища, - наконец у лестницы образовалось небольшое скопление детей. Смешались лица, одежда, потерялись руки, белые кроссовки, черные ботинки. Все кричали, размахивали руками, даже планшеты оказались на время забыты. Конечно, они оставались рядом со сторонними наблюдателями, но горели безучастно, потому что как можно играть, если битва переросла в реальность? Конечно, это интереснее, только кровь настоящая и пахнет странно. Голоса учителей наконец прорезались сквозь крики ребят, прозвенел звонок, и большинство из участников потасовки отправили в кабинет директора.
Любовь пыталась отдышаться - слишком много душ почернело на глазах. Даже те серые сгустки, ещё остававшиеся на безопасном расстоянии, слитые с ещё копошившимся белым почернели до неузнаваемости. Ее малыша отвели в медпункт слишком быстро, но сил следовать туда  казалось не было совсем. Души приковали, сжали, душили. Когда прошло некоторое время и хватка ослабла, Любовь пулей взлетела на верхний этаж, пробралась к пустому кабинету, пропахшему спиртом. Ребенок лежал на кушетке с закрытыми глазами. Разбитая губа, черные пятна на щеках, перевязанная рука. Откуда в этих детях столько злости? Кто позволил им стать такими, кто положил этому начало? Взрослые привыкли воевать, но воюют и те, кто с детства был другим. Когда произошли те изменения, когда случилась точка невозврата? Сущность опустилась на колени, протянула руку, дотронулась туда, где билось сердце Ее малыша. Неровные глухие удары эхом отдавались от пустых стен, эхом стучали в голове, в галактик Ее глаз. И Она запела. Любовь пела о мире, который ушел и ещё придет, о Надежде и Вере, своих далёких сестрах, о горах и море, о маленьких домиках, затерявшихся в тумане холмов. Белые цветы заполнили комнату, обвили лепестками, пробрались и заполнили глухие удары сердца. Застучало спокойнее, утих сбивчивый ураган, замолчал скрытый огонь. Стало совсем тихо.

Ребенку исполнилось пятнадцать. Изменения произошли слишком быстро, время снова дало тот самый мощный скачок, без начала и конца. Лицо вытянулось, покрылось сыпью, пробилась первая щетина, которую Ребенок пытался уничтожить пеной и острым лезвием.  На столе рядом со школьными учебниками всегда неизменно лежал планшет с горящим экраном. Плоский мир оказался ближе, чем можно было себе представить, выпуклее, живее, притягательное. Обыденность экрана сближала с остальными, пусть и держала на безопасном расстоянии, но все же таких экранов было много. Плоский мир не заставлял чувствовать себя чужим.
-Сынок, – неизменный голос матери прерывал игру, врывался в комнату. Мама всегда находила сына, сосредоточенно изучающего новые формулы на страницах учебника, и все же волновалась снова и снова. Скатерть в цветочек, озабоченное лицо, встревоженные глаза, такие родные, надоедливые. Из окна увядал блик уходящего дня,  отражаясь на коричневых мишках. – Сынок, нужно ведь тебе было сочинение подготовить?
Она  часто вглядывалась в черты Ребенка, пытаясь найти ответ, возможно, не тот, который касался написанного сочинения. Всего лишь предлог пробиться сквозь изменения на детском лице, неоформленном, но таком бунтующем, желающем выбраться в новый облик.
-Я сам знаю про сочинение.
Вечерние часы проходили неизменно, таяли на глазах, но именно эти часы погружали в нечто удивительное. Глубина черного экрана полнилась жизнью, полнилась новыми битвами, новыми воинами, ежедневными наградами. Нужно было строить и ломать, воевать, убегать, затем снова строить и снова ломать. Воин в черной маске, металлической кольчуге с кроваво-красным кафтаном и оберегом в виде головы волка на груди дрался ловко, с невероятной скоростью, но как сложно было пройти хотя бы один уровень с его участием. Длинные седые волосы струились по плечам, глаза неизменно устремлялись в экран, прожигали холодом. Расчетливость, прагматичность – все,  что он желал получить Ребенок от этого воина. Едва ли можно было заметить почти невидимую Сущность, примостившуюся в своем любимом углу, около балкона. Этот угол стал стал ее домом – здесь наверняка она была почти незаметной, никем не потревоженной. Изредка изменчивым взглядом смотрел Ее малыш, как будто сквозь, недовольно, резко.
-Ты ещё видишь меня? – вопрос звучал едва слышно, шепотом, а может просто отражался в голове у сидящего напротив нее.
-Отстань. Оставь меня.
Ребенок поднимался с кровати, раздраженно швыряя планшет в складки одеяла. Сердце всегда знало и помнило о Ней, потому что иначе Ее бы здесь не было. Любовь протянула совсем истончившиеся прозрачные руки к испуганному лицу малыша.
Теперь два раза в неделю они ходили на плавание, точнее ходил Ребенок, а она пряталась следом. Не желая спугнуть своего спутника, смотрела на множество людей, на огромный поток, который летел, стремился, исчезал и появлялся с невероятной скоростью. Жизнь оставляла особенный след, пусть материальный, в виде  ярких украшений на высоких домах с уникальным для каждого интерьером, в виде ушедших завитков барокко. Странно они вязались со старыми кирпичными панельками, сменяющими вид, как откровенный калейдоскоп без лжи и намеков. Посередине кипящего городского котла ещё оставались остатки природы, выстраивались неровные ряды зелёных клумб и редких растений. Дубы и клёны, не помешавшие бетону, то держали гордо высокие кроны, то стелились невысоко над землёй. Где-то наверху, над всем великолепием, лишенным глубокой логики, как стены, предназначенные не просто охранять, но и пресыщать, горело небо, всегда ровное, бесстрастное,  пусть и казавшееся живым. Лучи терялись и снова слепили, освещая вьющийся поток, гомон, шум, оплот цивилизации в душной башне. Наконец свет выхватил панормные окна бассейна, отражаясь от ярких стекол. Быстрый взлет по ступеням, и вот Ребенка встречают крашеные глаза и несмелая улыбка той самой девочки, которую Любовь знает уже две недели. Казалось бы, взглянуть на эту девочку своим внутренним взглядом легко, стоило только узнать себя внутри маленькой души, которая хранит ещё остатки Любви. Но ее не видно. Любовь пыталась разворошить все воспоминания, начиная с раннего детства Ребенка, но там ничего нет, ее глаза перестали смотреть на мир ясно и четко ещё два года назад.
-Таня, - позвал малыш. Голос соскочил с появившихся низких обертонов на внезапный фальцет, со спины отделилось бледное свечение, уткнулось в плечо невидимой спутницы. Он испугался, а может быть раздражен или злится. Крашеные глаза обернулись, зажатая улыбка смущённо тронула губы.
-Привет.
Дети направились каждый в свою раздевалку, скоро они должны были встретиться в бассейне. В потолок бил влажный воздух, пахло хлоркой, но кроме всего совсем разные души толкались на поверхности воды, бегали по стенам, снова тянулись к Ней.
-Я здесь ненадолго, – шептала Она неслышно. – Еще совсем немного, и мы вновь окажемся на широкой улице, а там...
В свободном от стен пространстве купол неба спасал от большинства душ, поглощал, тянул словно в воронку. Глаза Любви забегали по прозрачной воде с синим дном, пронеслись по фигурам тренеров, барахтавшимся детям в нарукавниках. Тренера толкали длинным шестом малышей, кричали, заставляя нырять и задерживать воздух на глубине. Малыши смеялись в ответ, смело и непринужденно, иногда отвечали громкими вопросами, иногда сворачивались в клубок и усиленно дергали маленькими ножками. В целом обстановка в бассейне Ребенку нравилась,и Любовь знала это. Бассейн – единственное место, куда можно было спрятаться после школы. Здесь все были равны и все индивидуальны, пусть и горды. Момент стада отступал, потому что дело требовало только личной силы, личных способностей, личного роста. Здесь было не место черноглазому Петрову, бьющему ногой по стулу соседа, плюющему в ухо своим писклявым голосом, постоянно срывающему уроки. Конечно, дух соперничества пропитал влажные стены бассейна, застревал в словах и взглядах, но Ребенок приходил сюда по своей воле. Ему здесь нравилось. Здесь, вместе с Таней ребята носились по мокрому полу, непринужденно смеясь и толкаясь, кидались полотенцами, сидели на скамеечках у воды.  Любовь наблюдала едва заметно, следила, улыбаясь огоньком надежды.
Вокруг Нее тянулся бесконечный день, сплетая гул человеческих голосов, в которых затерялась нить смыслов и самых разных значений. Когда сгустки энергии начали редеть, за окном зажглись земные фонари, бросая длинные тени там, где прерывался их фальшивый отсвет. Любовь не заметила, как пришел вечер, отдавая дань проделкам времени. Оно любило подшутить, то оттягивая мгновения, то ускоряясь до световой скорости. Ребенок выбежал из высокого здания, уверенно, размахивая рукой, в клечатой рубашке. На одно плечо был небрежно накинут ранец, края рубашки развивались, подчиняясь вечерней прохладе. Вот загорелись яркие огни светофора, и люди смешались, переплетаясь пёстрым потоком. Души ослепляли, Любовь жмурилась, но все также бежала за своим человеком, ей нужно было успеть проводить его, сохраняя юное зрение от поглощающей темноты. Хотя бы сегодня, потому что завтра этого черного будет снова слишком много.
...
Петров знал, как можно вывести человека из себя. Он  схватил учебники и швырнул их на пол.
-Я же говорил тебе, что мы хотим поговорить, – одна рука легла на плечо. Лицо Петрова находилось близко, и слюна брызнула прямо в глаз собеседника, расплылась внутри зрачка. Все вокруг на секунду затуманилось, контуры потеряли четкость, и спасительный орнамент часов выпал из поля зрения. Оставалось только радоваться, что перемена была слишком маленькой для длительного развития событий. Конечно, за короткое  время  происходит много неприятностей, возможно, именно отсутствие длительного времени подогревает интерес совершить что-то мерзкое как можно скорее. В этом коротком промежутке минутной стрелки концентрация неприятностей настолько велика, потому что ограничена. Ребенок взглянул на свою постоянную спутницу, молчавшую как всегда. Бесконечные глаза покрылись льдом, потеряли крапинки на самом дне, где теперь плескалось что-то неясное.
-Почему ты опять молчишь? – он вскочил, опрокинув стул. Петров ошарашенно убрал руку, уставился немного испуганно. – Ты слышишь, они хотят поговорить. Ответь им что-нибудь!
Несколько человек из класса, несмотря на общий шум, повернулись, взглянули с недоумением. Пусть они трусливо поджали ноги, пусть уткнулись в вереницу горящих экранов, пусть шептались каждый сам с собой или с таким же соседом, обсуждая все что угодно, кроме реальности. В этом крике послышалось нечто аномальное, интересное, настолько интересное, что стоило забыть о новом вооружении или постройке участка.
Рэпов подбежал, чтобы схватить учебник и стукнуть кричащего по голове.
-Ты чё, совсем больной? – ударил он достаточно сильно. В этот момент воздух разрезал, как ножницы вопль звонка, дверь в класс резко  открылась, ударилась о стену. Марина Юрьевна вбежала быстро, поправляя очки на морщинистом лице. В нее полетели комочки белой бумаги, послышался резкий свист. Кажется, раздражение преподавателя подействовало как энергетик мерзости.
-За такое поведение мы будем писать самостоятельную, – начала она, но голос предательски вздрогнул. Этого было достаточно.
-Какая самостоятельная, Марина Юрьевна? – завопил Петров. – Мы и так самостоятельные, – он начал хохотать, и Марина Юрьевна сорвалась на крик.
-Все встали и стоим до конца урока.
Ребята лениво поднялись со своих мест, кто-то бросал злые взгляды на Петрова, но большинству кажется было все равно. Они только пересмеивались, то и дело кидая очередные комочки бумаги в сторону доски. Вот Лиза, самая высокая из класса, наклонилась за упавшим карандашом, и Ребенок отчаянно прожёг взглядом вырез рубашки, обнажающий слишком много. Глаза встретились со взглядом той, что сидела слишком близко к нему, скользнули по холодному льду, утонули в ледяной проруби. Захотелось крикнуть, ударить, броситься вон, но только бессильно сжались кулаки и заскрипели зубы.
Пришел вечер, раскрыв мягкие объятия, приглашая в теплую комнату с неизменными мишками и бликами ночника. Мама снова ждала, сидя за столом, внимательно наблюдая, ожидая неизвестные для нее самой ответы. Уже замелькали на небе робкие звёзды, как микроскопические спутники для глупого человеческого глаза. Протянулись дорожки к потемневшей Вселенной, к ее голосу, обнажённому без дневного света. Отец присел рядом с мамой, требовательно ожидая порцию солянки. Он ел быстро, громко, и все пространство кухни было занято им одним, а Ребенок казался себе тенью на разрисованных обоях. Если бы можно было убежать, уйти, спрятаться, исчезнуть в каком-нибудь мире, недоступном огромной руки или сильного удара. Любовь согревала, сжимала почти невидимым теплом холодные пальцы.
-Ты ещё видишь меня? Прости меня.
-Почему ты молчишь? Почему? – он смотрел в бездонные глаза, окружённые странным свечением. – ты видишь, как они меня ненавидят?
-Я все вижу. Прости меня, – повторяла Любовь, пытаясь прижать к себе в вихрастую голову.
-Почему? – он спрашивал снова и снова, вздрагивая, нервно перебирая складки одеяла. Потом положил голову к Ней на колени и уснул.

С Таней они подружились быстро. Долгие прогулки по вечерам, непринуждённые беседы, и конечно плавание. Как же было обойтись без общего интереса?
Сначала невинное прикосновение к плечу, потом к краю рукава, потом обжигающее к коже. Любовь? Она всегда была рядом, и, наконец-то видела Таню глазами своего малыша. Малыш ведь был Ее младенцем, как и каждая душа на земле. Как любое хрупкое, ведомое существо, с теплой надеждой на осязание другой, такой же души, на осязание частицы себя в другой Вселенной.  Таня стала вдруг такой красивой, с серыми глазами, по краям которых искрились капельки медового оттенка, как будто солнышки, потерявшиеся на дне. Лицо Тани часто озаряла милая улыбка, с лёгкими ямочками на щеках, губы чуть потрескались. Наверное, она мало пила воды... Худенькая девочка, которой часто бывало холодно. Любовь прокрадывалась к ней, обнимала за плечи, чтобы согреть, чтобы почувствовать.
-Как тепло, – говорила Таня, зарываясь лицом на груди своего спутника.  Холодный вечер кружился в последних мгновениях осени, опуская серое небо все ниже к земле. Утки, последнее время часто прятали носы в пушистых спинах и мало реагировали на гуляющую рядом парочку. Дети принесли им хлеб, побросали в темную воду. Последние мгновения октября, казалось, оставляли жизнь за обрывом.
-У нас завтра вечеринка, – прошептал Ребенок. – с классом . Придёшь?
Таня улыбнулась, заиграли ямочки, заблестели глаза.
-Конечно приду.
В душе загорелись странные огоньки, испугались и так же быстро погасли. Любовь пытливо взглянула, пытаясь прочесть каждую строчку, проникнуть на самое дно.
-Что ты хочешь сделать? – спросила почти с испугом.
Он молчал.  Говорить не хотелось, да и как бы он сказал? Рядом стояла девушка, что бы она подумала про него?
Уже дома, под покровом последней октябрьской ночи, он лежал, представляя как потолок медленно растворяется и звёзды сыпятся в комнату, словно конфетти. Что было бы, если бы все ставшее недосягаемым вдруг стало реальностью? Смогла бы его душа оставить мир, оказавшись за пределами на секунду, а потом снова вернуться и также ходить по маленькому земному шару? Что бы он чувствовал?
-Сынок, ну как ты? – мама зашла в комнату,  обняла.
Вокруг ее глаз разбежались морщинки,  будто солнышко. Родные, счастливые, заботливые глаза.
-Я люблю тебя, мама, - сказал Ребенок.

 Таня особенно готовилась к встрече с его друзьями. Она ждала его возле школы, глядя в окна, за которыми он учился, стоя на лестнице, по которой он каждый день поднимался и спускался, вдыхая воздух, которым он дышал. Все было его, и цветы, и ветер, и кусочек неба, смеющийся ярко-голубым. Образ казался кропотливо разукрашенным, до малейших деталей прорисованным, как будто лаком залитым. Такой, какой нужно, самый лучший, без изьянов. Ветер разбросал уложенные волосы, в глаз прилетела соринка. Все же день тянулся слишком долго, а встретиться с тем, кого подарило ей это лето хотелось нестерпимо. Совсем скоро. Совсем скоро она бы могла узнать его друзей, его окружение, могла пойти туда, где ещё не была, могла бы  любоваться им с новой стороны. И все же... Стоило ли так бежать навстречу совершенно другому миру, другим мыслям и другому дому, может быть, другой крепости? А если все, что сейчас пылало внутри, выглядело совсем по-другому там, за стенами? Нет, точно нет, потому что её мир был сильнее. Мир, вместивший много любви, идущий навстречу Любви, застрявшей между субстанциями.
 Темные и светлые души переплелись, гуляя по стенам и потолку, протянулись к Сущности, стоящей как бы между материальностью и этими душами. Кто-то сливался, находя успокоение, кто-то шипел, вращаясь в постоянном движении, - в основном преобладало нечто серое, смешанное, вертлявое, никак не находящее выход из черных сгустков. Оно застряло там в ожидании силы, которая бы помогла выбраться. Любовь все ждала, когда человек снова посмотрит на нее, чтобы снова осознать свою видимость и реальность. Он находился рядом,  способный различить  ее, несмотря на невозможность. Каким-то образом радужки глаз транслировали невидимое, пусть оно слишком большое, но все же создающее ее фрагментарный образ. Даёт ли это способность не раствориться? Пока Ее опутывали тысячи паутин, искра надежды трепетала мягко и настойчиво. С порога школы маленькая светлая душа, робко и торопливо подобралась вместе с остальными, застряла, пытаясь присесть, заполнилась черной массой. Любовь разрезала лучом пространство рядом, подзывая душу, утонувшую в слизневых массах. Успела всё-таки. Душа ранимая, в ней много знакомого, родного, ненавязчивого. Запахло клубникой. Последний звонок раскромсал тишину, все сорвались со своих мест, перебежали длинный коридор, наступая на скомканные тени. Таня поднялась с крыльца школы цветущая, с радостной улыбкой. Ее парень сбежал со ступенек, остановился в нерешительности, повернулся куда-то вбок.
-Твоя девушка что-ли? – довольно резкий оклик прозвучал позади, на Таню оценивающе уставились два озорных глаза с лёгким прищуром.
-Моя.... – голос дрогнул, как будто пластинка сорвалась, неуверенно, неловко.
-Красотка, – засмеялись глаза. – А я его друг, Сашка, – он протянул ей руку. Таня пожала, она пыталась скрыть волнение, пусть руки вспотели и щеки покраснели.
-Петров, – взвизгнули сзади, и черные глаза поспешно обернулись на зов.
-Я тут, – мальчишка прищелкнул языком, подзывая ещё одного товарища, и они побежали куда-то все вместе. Ее рука спряталась в надеждой руке парня, ребята поспешили в магазин, хватая тележки на ходу. Немного позади торопливо семенило несколько девчонок в стильных пуловерах и пастельного цвета пальто. Почти одинаковые, в одинаковых ботинках на высокой платформе, одинакового цвета брюках и юбках. Ребенок схватил крепко пальцы подруги, сжал до боли. Костяшки пальцев побелели, Таня едва не вскрикнула, но вот они подошли к прилавкам с огромным количеством алкоголя в разноцветных бутылочках, и внимание мгновенно рассеялось. Двое из десяти подростков замялись, жадно разглядывая витрину. Они находились в состоянии неловкого незнания, без понятия, что взять, тем более, что ни у кого не имелось паспорта. В один момент Петров достал что-то из кармана, и стоящие рядом засвистели от радости.
-У меня брат прям похож на меня, – с городстью сообщил он. - Прям одно лицо. У него одолжил,– он наконец расхохотался, от чего заиграли ямочки на щеках и растрепалась челка.
-А может ты на него похож, Петров, – язвительно заметила одна из стоящих рядом в бежевом полупальто.
Петров легконько стукнул ее паспортом по волосам, от чего завязалась шутливая перепалка, возня и беготня. Ребенок смотрел на Таню, они тоже смеялись, и вот снова рука ее утонула в крепких пальцах, сжимающих до боли. Наконец все было куплено, и компания с визгом вылетела на осеннюю улицу, заполненную порывами ветра. Потоки холодного воздуха набегали также  внезапно, как стихали, роняя гниющую листву. Сгущались где-то в небе сизые клочки пара, набегали тучами с разными оттенками серого, клубились, совсем близко к земле. Небо склонялось совсем рядом, накрывало бушующие головы, и эта близость оказывалась  иллюзией. Казалось, стоило подняться на носочки, а там за секунды бескрайняя глубина поглотила бы тебя целиком, затянула в огромную воронку. Хотелось взлететь, исчезнуть, повиснуть на облаке: пусть осталось бы только облако, ветер, и лёгкость внутри. Любовь спешила, волнуясь и торопясь, поддерживая Ребенка невидимой силой, сливающейся с окружающим пейзажем и гудящим воздухом. Весь мир лучился каким-то огромным чувством, опьянял красотой осенних дождей, сыростью дорог, запахом азота. «Всегда ли будет так? Чего мне стоит все так и оставить?» Мысли бежали одна за другой, мешались, но цель оставалась все той же.  Таня вздрогнула от боли, издала тихий возглас. Рука импульсивно дернулась, ослабив хватку.
-Прости, пожалуйста, – шепчет Ребенок. – Я случайно.
Они зашли в подъезд, поднялись на бесконечном лифте, и, наконец, вышли в темный коридор. Кто-то из ребят торопливо достал ключи, щелкнул дверной замок, и вот все с криками одобрения столпились в узкой прихожей.  В квартире слегка пахло сигаретами, лекгим привкусом стирального порошка, и чем-то ещё, неуловимым, свойственным запаху жилого помещения. Наверно, запахом человека.... Для Любви в одно мгновение все стало очень сложно. Как будто сверху навалилась вся острота переживаний, вся вибрация проживающих здесь душ. Пространство было тесное, и Она схватилась за свою тусклую голову, пытаясь установить хоть какой-то барьер. Коридор опустел, остались только часы, равномерно тикая в такт бегущей стрелке.  Любовь стояла, глядя в пустое зеркало напротив. Время бежало, однако для Любви не было времени, только пространство, заполненное огромным количеством душ. Ее опора и силы куда-то испарились, и чувство бесконечного давления все больше усиливалось. Сущность прижалась к стене, не слыша, а скорее чувствуя крики из комнаты. Души задавили, навалились, переползая друг на друга, громко вопя и путаясь, – требовалось огромное усилие оттолкнуть их, пробиться к двери.  Внезапный звон стекла, какой-то ещё шум, – Любовь пролетела сквозь стену, оказавшись в комнате. Несколько человек превратились в сплошной клубок гнева, они избивали друг друга, утонув в темноте. Ребенок кричал, щеки горели красным, фиолетовые кровоподтёки покрывали почти все его лицо.
-Остановитесь, – Сущность собрала все силы, пытаясь разрезать черные сгустки, но где-то там уже клубилась Ненависть, уже горели углями страшные глаза, извивались змеиные шеи. Неужели это конец? Таня плакала, забившись в угол, ее было почти не видно из-за дыма, и над всей комнатой стоял удушливый запах из открытых бутылок.
-Почему я так долго? Почему я застряла в этом коридоре?
 Любовь отчаянно звала своего Ребенка, но он не слышал. Внезапно Таня как будто вышла из оцепенения, и вскочила, схватив ближайший стул. Несколько щелчков и ударов, и Ребенок вылетел как пробка из общего клубка. В комнате стало так дымно, что невозможно было разобрать что-то ещё, Таня выбежала в коридор, бросилась по ступеням на улицу.
-Беги за ней – закричала Любовь, и Ребенок, потерявшийся в скользком дыму, устремился на Ее голос. Они пробежали по длинной лестнице, распахнули тяжёлые двери.
-Что случилось? – Сущность смотрела на разбитое лицо, пыталась стереть кровь, но руки проходили сквозь кожу, обдувая ветром.
-Ты меня спрашиваешь что случилось? – Ребенок поднял глаза, и они загорелись странным огнем. Такого взгляда Она не помнила. Что-то взорвалось внутри и вырвалось наружу, проснулся спящий вулкан.
-Они приставали к Тане, а я должен был на это смотреть?
Любовь снова протянула руку к его лицу.
-И ты ничего не сделала. Ты ничего не могла сделать, – его речь была обрывистой, как будто он собрал все свои силы, чтобы сказать это.
-Какой от тебя толк? Я знаю, что меня ненавидят из-за тебя, я ненавижу тебя, – он сорвался на крик. – Отстань от меня, я не хочу тебя больше видеть.
Любовь чувствовала, как пошел дождь, стекая по лицу Ее Ребенка. Небо затянуло тучами, поднялся ветер, вдали прогремел первый гром.
-Я хочу тебе добра, – едва слышно прошептал Она. – Я всем хочу добра.
-Тогда где оно, твое добро? – дождь смывал кровь, струящуюся по щекам, падал на землю, смешиваясь с грязью.
-Ты прав, но сейчас всего лишь период...
-Уйди, - резко сказал Ребенок.
-Я не могу, – печально сказала Любовь. – Ты не сделал ничего такого, от чего я могла бы уйти.
-Что я должен сделать? – глаза встретились, и утонули на секунду в Ней.
-Разве ты будешь счастлив, отказавшись от Меня? – Она вглядывалась, ища знакомые черты в лице, ставшем вдруг похожим на многие другие. Что-то оставалось ещё, мерцало, и Сущность пыталась ухватить это.
-Я буду как все, – упавшим голосом ответил Ребенок. – я не хочу быть особенным, не хочу видеть тебя. Что мне нужно сделать, чтобы ты ушла?
Любовь вздохнула.
-Откажись от того что любишь, - медленно произнесла Любовь, и обернулась. Таня смотрела на них, как будто видела Ее рядом со своим другом. Руки тряслись, в глазах стояли слезы, страх ещё сжимал в тисках, и Сущность опустила глаза. Ребенок подошел, что-то сказал девушке, затем развернулся и посмотрел туда, где была его Спутница. Таня заплакала, схватила его руки, безвольно повисшие.
-Не уходи, – закричала она, и он, казалось, колебался какое-то время.
-Не уходи.

Пошел сильный дождь, в небе гремели раскаты и сверкали молнии, улицу мгновенно залило потоками воды. Любовь ждала, и когда Ребенок повернулся, отошла чуть вправо. Его зрачки не двинулись, глаза неподвижно смотрели на то самое место, где Она была некоторое время назад. Потом он вздохнул, вытер кровь рукавом и быстро пошел в сторону проспекта. Таня все ещё плакала, Любовь подошла к ней, обвела теплым ветром, погладила по промокшей голове.
-Он ещё вернётся к тебе, - тихо произнесла Она.

Эпилог

Усталая Сущность брела вдоль дороги, растрёпанная, уставшая. Огромный подол бесконечного платья тянулся куда-то вдаль, казалось, ему не было предела.
-Тетенька, Вы заблудились?
Два огромных голубых глаза смотрели прямо на Нее.
-Ты видишь меня? – волна тепла окатила и согрела что-то в глубине едва живого сердца.
«Вот для чего я иду по этой длинной дороге, – подумало это сердце. - Пока меня видит хоть одна душа, я существую».



(Рисунок автора)