Восток-дело тонкое, или 2 месяца с Роксаной Бабаян

               
                Посвящаю памяти Горленко А.М.

   Так получилось, что первое соприкосновение с профессиональной анимацией для меня случилось летом 1992 года, когда наш педагог Александр Горленко (для нас неизменно – Александр Михайлович) пригласил нас, учеников 10«А» класса, только что перешедших в 11-й  –  «поработать на студии». Снимался анимационный клип на песню Роксаны Бабаян «Восток – дело тонкое».
   Клип был явно заказной, и по сценарию предполагалось, что сама певица – Роксана Бабаян превращалась в шахматную фигуру, а из нее – в гибкую анимационную диву. Ее пузатый служка – в двух стражников, а из упавшего ненароком кувшина появлялся естественно Джинн. Невероятные трансформации всего и вся, нарушения законов природы, физики и логики повергали нас в шок. Нам, детворе 80-х, привыкших летом обитать в пионерлагерях, это было в диковинку.

   Стояли легкие июньские денечки, и мы с моей тогдашней подружкой Лизкой, млея от предстоящего таинства, испуганно озирались в темноватом узком помещении. Студия уже тогда производила ощущение заброшенной станции в галактическом пространстве, секретного темного бункера, где случайно, вопреки обстоятельствам теплится жизнь. Краска на стенах с течением времени приобрела специфический оттенок – цвет, старающийся казаться зеленым. То тут, то там белела отслоившаяся штукатурка. Столовая (или буфет) к тому времени уже не работали (то ли в виду летних отпусков, то ли в виду общего перестроечного упадка (вот где пригодились заботливо собранные нашими мамами бутерброды!)


   Надо сказать, что мы не были новичками на «Союзмультфильме». Наши лицейские педагоги – Вячеслав Котеночкин и Александр Горленко завели еженедельное правило – привозить нас на студию, где познакомили с оператором Людмилой Крутовской и монтажером Галиной Смирновой. Для этого был выделен специальный «лицейский» день – пятница. Компьютеров тогда не было, а «лайнтест» – первое подобие видеосъемки – был на вес золота. Снимали все на 35 мм пленку «ЗТ». Звуко-техническую. Пленка проявлялась долго, почти неделю, а то и две. Мы были вхожими не только в малый просмотровый, где Котеночкин устраивал для нас экзамены, но и в «святую святых» – большой просмотровый зал студии, посредине которого висела огромная люстра. Про нее ходили разные слухи. Мол, когда упадет люстра большого зала, «Союзмультфильму» – конец! Висюльки на огромной люстре в этом зале каждый день загадочно шелестели…
   Наш педагог лукаво и как-то по-барски озираясь, пригласил нас в сдвоенный пенал-помещение. Меня усадили за железный монтажный стол, видавший виды до такой степени, что был превращен в обычный стол «для подсобных нужд». В глубине второй комнаты сидели несколько солидных товарищей.
– Юра Батанин, постановщик, – человек с аккуратной бородкой протянул мне руку.
 – А это моя жена, Надежда, можно просто Надя. Надежда Михайлова, – то ли осведомился, то ли утвердил Горленко, нежно забрав под локоток хрупкую даму, как мне тогда казалось лет двадцати.
 – Отчества не надо, – деликатно уточнила дама. – Надя. Вы. Понятно?
Горленко изрядно шутил: тут же пригласил «для ознакомления» полную тезку супруги  – Надежду Михайлову, оператора. Это была дама постарше. Деловыми суетливыми жестами она сгребла увесистую папку с целлулоидами с моего стола: «В съёмку!»
Позднее, через 12 лет я снова встречу оператора Надежду Михайлову на своей картине «Подарок». Более преданного товарища трудно себе было представить. Выполнив всю работу за себя и своего ассистента оператора-стажера, она вкрадчиво и как-то виновато спрашивала: «Аня, еще работа на сегодня будет?»

   Нас, с Лизкой определили в режиссерскую группу. Это было очень почетно. Так как входили туда только «приближенные»: режиссер и его супруга, художник-постановщик и ассистентка режиссера (к сожалению, многие имена стерлись из памяти). Кажется, звали ее Лена. Или Катя. Она была года на три старше нас, но всем видом показывала, что знает об анимации много. Была хамовата и заносчива. В основном деятельность ее сводилась к тому, что она разносила папки с готовыми сценами по цехам. Из прорисовки – в фазовку. Из фазовки – в контур. Из контура – в заливку. Из заливки – в протирку. Оператор Михайлова к группе не относилась, т.к. работала в съемочной. Кроме нее и уже упомянутой оператора Крутовской, периодически звучало: «Это сцену отдать Кабулу!», «Звёзды – на прожег Кабулу!», «С этой панорамой справится только Кабул!» и пр. Речь шла о знаменитом операторе рисованного фильма Кабуле Расулове, снявшего более 100 фильмов. В то время он находился как раз на пике своей карьеры. А через 20 лет судьба еще раз сведет меня с этим выдающимся оператором в стенах вгиковского колледжа. Сгорбленный и почти ничего не слышащий старик с величайшим воодушевлением будет вспоминать и Надежду Михайлову и Людмилу Крутовскую… Осенью 2020-го его не станет из-за ковида…
   Должна заметить, что специального цеха для аниматоров тогда не было. Аниматоры (художники-мультипликаторы, как их тогда называли) представляли собой почти священную корову. С ними надо было ласково разговаривать, хвалить, приглашать к чаю. Вообще, совместное вкушение пищи и пития входило на всех студиях, где мне счастливилось работать, в ритуал «встречи с аниматорами». Сушки-баранки, получерствые пряники и варенье были завсегдатаями «анимационного» стола. Аниматоры занимались сдельной работой и на студию приходили лишь раз в неделю. Их надо было ублажать и кормить. Особенно мне запомнился очень высокий юноша, не намного старше нас с Лизой. Мягко пробираясь (почти на цыпочках) к режиссерскому столику, он одалживал нас, десятиклассниц, такой сногсшибательной улыбкой, что не влюбиться было невозможно. Я, как тогда мне казалось, навсегда запомнила его лучезарное лицо и блестящие карие очи. Курсе на четвертом ВГИКа я увидела его на фестивале в Тарусе, и была ошарашена: он стал режиссером! К слову сказать, к четвертому курсу мы и сами уже сняли по парочке работ, поэтому смотрели на ситуацию со всей откровенностью юношеского цинизма. Фильм его был безнадежно плох! Яркие кричащие краски, примитивные «нерабочие» (как мы говорили) типажи, тупой, «оболваненный» мультипликат… И не то чтоб прям совсем плох -  в его фильме сквозило еле скрываемое безвкусие. Моему разочарованию не было предела…

   А пока «введение во храм» закончилось посещением притвора храма искусств  – заливочного цеха. Вот где расцветали настоящие краски! Пурпурные, фиолетовые, ярко-желтые, алюминесцентно-зеленые! Куинджи позавидовал бы такой палитре. Кое-где еще встречались целлулоидные фазы с пингвинами.
– Мы делали их с японцами, – как-то бросил Горленко, как о чем-то совершенно не значимом. Позже я узнаю, что почти про все свои фильмы он отзывался с похожей интонацией. А еще через 24 года, осенью 2016-го я в последний раз посещу бывший цех заливки (помещение было переоборудовано). Там уже было все пусто и готово к переезду «Союзмультфильма». Лишь немногие декорации и эскизы продолжали свое бытие. И мой последний учитель, Станислав Соколов, в который раз слушал мою немую исповедь… Невольно в сознании перекрещиваются эти две встречи с «Союзмультфильмом» – первая и последняя.
   А пока мы дивились невиданному запаху – запаху студии, не сравнимому ни с чем! В докомпьютерную эпоху мне довелось побывать на многих студиях: Центрнаучфильме, Мосфильме, «Пилоте» Александра Татарского, ЦСДФе, а также любимой учебной студии ВГИКа. Однако, запаха подобного союзмультфильмовскому я долго нигде не встречала.   
   Через много лет, при совершенно фантастических обстоятельствах, я оказалась в Дрездене на бывшем заводе фотоаппаратов «PENTAСON». Не буду останавливаться на обстоятельствах, меня туда приведших, но помню, что я сразу была поражена: запах! Тот старый, союзмультфильмовский! Еле-заметный. Оказалось, что в подвалах этого величественного здания находится… музей дрезденской анимации! (Дойче институт фюр анимасионшип). Незабываемый запах рисованной анимации XX века…

   Жена Горленко взяла нас под свою опеку:
– Вы будете ассистентами художника-постановщика. А ее супруг игриво погрозился: «Не обижать моих девочек!»
Нам принесли сцены.
   Это оказалась заливка. Поясню для современных компьютерных гениев: раскраска целлулоидных фаз. Раньше ее выполняли тоже художники, но с меньшей квалификацией. Нужно было иметь самое общее представление об анимационном процессе, не путать компановку с фазой, а прорисовку и черновым мультипликатом (все это лежало в сцене). Цвета красок определялись номерами. 347 – тело, 284 – изнанка рубашки, 791 – губы  дракона. Нормальное явление на «Союзмультфильме». Краска была сногсшибательная не только по цвету, но по консистенции и запаху. Кажется, в нее добавляли клей ПВА, отчего она была тянущаяся как резинка и после высыхания могла свободно отставать от целлулоида, если в этом была нужда. Краска наносилась с обратной стороны целлулоидной фазы. Очень важно было не заезжать за края контура. Если такой «наезд» все-таки имел место, подсохшая краска убиралась обратной стороной кисточки. Нудная работа.
   Моей первой профессиональной сценой стал распускающийся из небытия пурпурный цвЕтик.
   Особое внимание занимали просмотры проб, проходившие раз в неделю. К ним начинали готовиться еще загодя: «Завтра будет зал!» - шептались ассистентки. Как правило, на экране «смотрелось» всего несколько сцен, заключенных для этого монтажерами в единое (бесконечное) кольцо. Пару сцен прорисовки, штуки три – уже «в контуре», но в основном «шел» черновой мультипликат. Уникальное, завораживающее явление. Когда сцены появлялись на экране первый раз, висела гробовая тишина, и только постепенно (раза с третьего или четвертого) становилось понятно – эта сцена нравится режиссеру, а эта  - не очень. Технически сцены выглядели безупречно, но поражал дух – какая-то непостижимая волна веселья, плясок, откровенных, «раскрепощенных» женщин востока. В одних сценах рисованная Бабаян плясала танец живота (и тут же раздваивалась, а затем «растраивалась»), в других (совершенно серьезно!) группа «отслеживала» правильно ли «работает» бюст героини. Про третьи сцены ассистент шушукалась: «Здесь несовершеннолетние!» На экране рисованная героиня  ела рожок с мороженным, сладострастно прикрыв от наслаждения длинные ресницы. Сегодня этот клип признали первым эротическим мультфильмом в нашей стране. Замечу, что оголенных телес, органов и непотребщины там не было и в помине. Все решалось как бы полунамеками, ассоциациями, которые мы, 16-ти летние подростки, не в состоянии были расшифровать. Угадывался лишь дух – движения и свободы.
Именно это – движение и свобода, свобода в пластике, в трансформации, свобода полета, магия прикосновения к чему-то неизведанному и огромному придавала нам сил, и мы работали очень усердно. 


   Александр Михайлович всегда находил для нас слова ободрения, и поддержки. Никогда не повышал голос. Не помню, чтобы ему когда-то не нравились наши работы. (Впрочем, работенка-то была не ахти какая!). Знал много анекдотов, порой не всегда цензурных. Слыл на студии шутником и балагуром. Не могу забыть, с какой страстью и азартом он сам выполнял мультипликат. Все мужские персонажи его фильмов невольно носили печать самого Горленко. Будь то горячий конь-огонь или сексуальный джинн из восточной бутылки. Во всех движениях его мультипликата сквозила мужская динамичная страсть, почти ярость. Такой был весь Горленко: яростный и горячий.
Подружке Лизке «досталась» сцена с разлетающимся на мельчайшие куски арбузом. Лиза была очень исполнительна: низко склонив голову, она раскрашивала каждую капельку. День за днем, кадр за кадром. На экране «взрыв арбуза» занял полторы секунды…
Наступало время обеда, и мы доставали наши бутерброды.
Надежда Михайлова (художник) все подливала и подливала нам чаю…
Было необыкновенно уютно.
   А через два месяца (однажды утром) неожиданно рядом с нашими столами материализовался маэстро:
 - Анька, Лизавета! А вот и ваша зарплата!
   Когда же я, трясясь, развернула оберточную бумажку, передо мной предстало немыслимое: 500 рублей, мелкими купюрами, 4 среднемесячные зарплаты моих родителей.
   После каждого рабочего дня я вприпрыжку бежала до метро «Новослободская»: энергия, накопившаяся за день, требовала выхода. Выхода требовала и немыслимая радость от соприкосновения с неведомым.
Огромное, как бушующий океан, искусство, только принимало меня в свои объятия…

 
Анна Белоногова 2021-2024гг.