О поэзии и поэтах

О ПОЭЗИИ И ПОЭТАХ

Художник Алексей Акиндинов "Натюрморт с гипсовым фризом и грушами", 50х60 см, холст, масло, 1996 г. с.

***
О, жизнь, скажи мне, неужели
Ты заставляешь пережить
Все эти бури и метели,
Чтобы хоть что-то сочинить?

РЕДАКТОРУ

Не суй перо в мои чернила –
Не исправляй мои стихи,
Я душою их родила,
Мне отвечать и за грехи.

МУКИ ТВОРЧЕСТВА

Муки творчества? – Вот бред!
Вот пустое рисованье!
Мук таких в помине нет,
Есть творец, и есть созданье.

Разве мучается дева,
Когда без памяти влюбясь,
Она, как мать людская – Ева,
Вкушает яблоко, стыдясь?

Подчиняясь своей страсти,
Ей всецело отдается,
Повинуясь ее власти,
На крыльях ввысь она несется.

Угостив плодом из сада,
Над ней смеется хитрый змей.
А она, уж, носит чадо,
С каждым днем все тяжелей.

Наконец она рождает,
Только разве муки это,
Если дева вся сияет
Ярче солнечного света?!

Муки творчества? – О, бред!
Кто придумал этот вздор?
За них снесет любой поэт
Боль, лишенье и позор.

***
Что я должна вам доказать? –
Что я своих творений мать,
Что я не дура, не верблюд? –
Не правда ли – напрасный труд!
Но пусть мои творенья сами
Меня отмолят перед вами!

***
Что такое поэт? – Мать.
Стихи – дети, ум – чрево.
Жизнь его учит стихи сочинять,
А помогают надежда, любовь и вера.

***
Написала я поэму.
А куда ее девать? –
Эту сложную дилемму
Не впервые мне решать…

У нее есть две дороги:
Или – в стол, иль напролом:
Отирать идти пороги –
Может кто-то впустит в дом…

Измышляет жизнь загадки –
Умей разгадки подбирать…
Мастер я марать тетрадки –
Не знаю лишь – куда совать…

***
Зачем тебе мои стихи?
Зачем тебе мои страданья?
Твои глаза давно сухи
От слез любви и ожиданья.

Тебе давно уж мил покой,
Ты раб случайных увлечений,
А я мечтаю быть с тобой,
Мой неземной и грешный гений.

ПЕВЕЦ И ПОЭТ

Ты привык к моим стихам.
Ты привык к моей заботе,
Ты привык к моим звонкам,
Ты привык к своей работе.

Ты привык, а я вот – нет,
Не привыкла к мукам страсти...
Ты – певец, а я – поэт,
Мы с тобой поем о счастье.

Для меня в твоих глазах –
Свет зари и темень ночи...
Для тебя в моих слезах –
Соль, вода, как море в Сочи.

Во сне - летаю в облаках,
Просыпаюсь – бьюсь о скалы...
У тебя ж гостят в руках
Ноты, бабы да бокалы.

***
Меня ты любишь, как поэта, –
Приятно, но не до конца.
Люби меня, как деву, это
Обручит думы и сердца.

И мы сольемся в полумраке –
Певец и муза – две стихии,
Одна в шелках, другой во фраке, –
Великие и грешные мессии.

***
Не полюбит он тебя,
Коль живет в душе зазноба:
Пусть взирает он любя,
Только в сердце тлеет злоба.

Коль не ты ему желанна –
Он не твой, хоть и с тобой,
В тебе ищет непрестанно
Все, что мог найти в другой.

***
- Судьба в петельке трепыхалась,
Под ногами жизнь клепалась,
Кость обгладывал червяк;
Потрясенный дух размяк:
До неба он не долетел –
В лапти висельника сел... – поматывала ножкой Эн, вцепясь за деревянный свод крюком крыла.
- Опять стихи клепаешь, рифмоплетка? – игриво лаптем потрепал пучок волос, оплетенный вокруг косою на затылке, Уф. Мышъ пронесся над столом, наполняя холст рубахи ветром, и со свистом сел на дверь.
- Ага… - не то чтоб рассердилась «рифмоплетка», но подлетев, звонко хлопнула по лысине его крылом. Уф аккуратно отклонил ее крыло и отвернулся. Эн поняла, что обидела Мыша, но было поздно. Покружив немного над столом, она решила посмеяться над гостями: забравшись в тело загорелого детины, она махнула Дёмкиной рукой царю и окрестилась, высунув ему язык.
- Довольно быть Москве старокупчихинской столицей, надо строить новый парадиз на диво всем заморским мордам!.. Здесь!.. На Неве! – как ни в чем не бывало, Петр налил себе вина, опустошил в один залп кубок, и продолжал знакомить генералов с планами своей стратегии.
Энни стало грустно. Она взглянула на Мыша. Тот, полусогнувшись, продолжал сидеть спиною к ней, покачиваясь на дверях. Мышь вышла из повешенного и полетела снова к Уфу. Нахцерер, обмакивая гусиное перо в походную чернильницу за пазухой, мелко исцарапывал листок, лежащий на коленях…
- Эй, а что ты сам черкаешь там?! Ну-ка, дай-ка, поглядим… - Энни вырвала исписанный листок из розоватых лап Мыша, и отлетела к лестнице. Не успевший ничего ответить Уф, то ли сердито, то ли в шутку качнул вослед ей головою с еще густыми, смоляными завитками по краям.
- «...амазониды, значительно превосходящие ростом прочих женщин, отличаются красою и здоровьем, остроумием и легкостью своею...» - прочла она горящим взором в темноте. – Ну-ка, ну-ка, кто такие амазониды?.. Признавайся!.. – в гулком коридоре раздался легкий скрежет зубок самки.
- Ну, там все сказано, читай…
- Так-так… Угу… - искала Мышь потерянную строчку. – «Амазонки – дочери коварного бога войны Ареса и наяды Гармонии, которые поклонялись ему же и Артемиде – богине охоты». Ага-ага… Так-так… - закусила пальчик Энни. – «Наш лагерь находился в долине Боготы, мы получили известия об одном народе женщин, живущих без индейцев; посему мы назвали их амазонками»… Ннну, так кто ж такие амазонки?.. – опустилась на колени к Уфу Мышка.
- Ну, там же сказано: воительницы, девы…
- Угу… Угу… - кивала головою в такт слов его она. – А почему о них ты пишешь?..
Эн подбиралась к нему все ближе… И, опасаясь за чернила, Уф, всунул медный колпачок в отверстье, и убрал чернильницу назад под крылья.
- Хочу сравнить мужскую с женскою природу… В чем их суть и разность… А что, лишь тебе дозволено писать, рифмачка, а мне нельзя?..
- Ах, так вот оно… И ты писать мастак у нас… - Эн потянула за кушак.
- Ну, не без этого… - вся мелкая обида Уфа испарялась на глазах. Вдумчивый и отстраненный взор теплел. Он упрямился слегка, но лишь для шутки. – А кстати, как тебе? – в голос Мыша проникла прежняя серьезность.
- Ну, ничего… Довольно интересно и забавно… - подразнивала Энни, борясь со внутренней тревогой. – Думаю, получится неплохо…
- Ты, правда, так считаешь?..
- Угу… - Энни прикусила кончик языка. Легкая и тонкая рука, скользя по мягкой шерсти живота, теплела. Поняв, что лучше поскорей сесть поудобней, Уф прижался к косяку. Миг спустя Эн скакала уж на нем, откинув на задние лапы в лаптях подол льняного платья…
- Бесстыдница, не носит и белья… - подтрунивал блаженно Мышъ, покалывая грудь ее щетиной. Он дал себе слово, что продержится, покуда Энни не устанет, и не попросит стоном вылиться в нее, И держался… и поддерживал ее за талию, чтоб она не сорвалась и не ударилась лбом в стену…
- А где видал бельё ты у простолюдинки?.. – и не думала сдаваться самка Мыша, оттягивая и паля внутри его богатство.
- Ну, ты же у меня не простолюдинка, хоть и примеряла ее наряд… - Уфу так хотелось хлопнуть и пришпорить забияку, но он знал, что Энни это не по нраву, и поэтому лишь гладил и легонечко сминал своею теплой лапой небольшой, но упругий и горячий зад.
- А эти амазонки только выдумка твоя?.. – Мышь немного приустала и прижалась к Уфу, замедляя скач.
- Ну, почему же? Они жили несколько веков назад, глупышка… - Уф погладил мокрое лицо, выпустил в нее немного капель, чтобы предать ей сил, и принялся сам пронзать горящие нутро. Эн доверчиво и с благодарностью прижималась все сильнее, чувствуя, как каждое вонзание льет в нее потоки сил.
- Порою кажется, убью –
Не дрогнет рука…
Но я люблю тебя, люблю
Сейчас на века.
Изволю простить
Все разом грехи,
Спешу посвятить
Всей жизни стихи.
Казню и предам
Всем пыткам зараз,
Но тронуть не дам
И мухе сейчас… - нашептывала Мышка, сдерживая стон. Стихи ее звучали музыкой теперь в его ушах, и он готов был попросить еще… И вдруг, как только Уф хотел уже излиться, она поднялась вновь и поскакала…
- Поторопись, ускорь свой скач – проснется Анна скоро, надобно в нее влетать… - усильем воли, но не без удовольствия, сдержал себя Нахцерер и откинулся назад.
- А куда спешить-то нам?! Везде успеем… - Энни, как и он, угадывала каждое движение, которое ему хотелось, и Мышъ взлетал уж, не паря на крыльях.
- Блажен, кто верует не видя,
И кто видит не узрев...
Вместо сердца – уши,
Вместо чести – хвост,
Вместо сути – первородство,
И оттенки звуков сути.
Мышъ, иди – дам ломтик веры в самость... – распласталась, обнимая его Энни, боясь упустить каждый выдох и толчок.
- Мышка моя… - Уф отдавал ей все, но ему казалось мало… Упругий хвост плетью обмотал ее все тело, подрагивающие ухо склеилось с ее маленьким и влажным. – И верно, некуда спешить, везде и все успеем… - Уф чувствовал, что скоро наберется новой силы, и дал себе и ей передохнуть минуту перед новой, еще более долгой и горячей скачкой…
Давно уж вышли генералы во главе с Петром. повешенных качал холодный ветер в тьме ночной. А нагие Мыши-Нахцереры писали, положив бумагу друг на друга, не расплетая хвостов, не расцепив ушей, не выходя из самости-нутра: он – про амазонок, она – про то, что видит – про казненных:
- Рвутся вены от предчувствья,
Бродит холод по костям.
Нет искуснее искусства
Видеть, что тебя нет там –
На другом кольце петельки,
С тыльной стороны столба.
Проболтаешься недельку –
Печать судьбы сойдет со лба.
И останется лишь маска,
Что рассыплется, как прах.
Бледная, немая краска
Сойдет на кисть в сухих руках…

(Из моего романа Анна Иоанновна)


Сапфо

- Воспой Афродите гимн любви ты страстной,
О, одинокая дева в силках безучастного рока!
Жизнь безучастна и рок безучастен,
И лишь Афродита к тебе благосклонна.
Воспой же ты песнь ей, как юная жрица,
Служащая в храме красе благодатной.
Слагаешь ты гимны всем недостойным
Созданьям земным, кого возлюбила.
Воспой же богиню в красе неболепной...
Сапфо, прекрасная дева Эллады,
Ты покорись своевластной судьбе:
Встань на колени, моли милосердья, –
Быть может она и одарит тебя
Лаской своей и безудержной страстью
Мальчика с Крита, что тебе мил, как Феб...
Его, о безумка, не прельстишь ты дактилем,
Каким бы пламеньем твой слог не пылал!..
- Меня ты не склонишь – нет, злая судьбина!
Колени свои я пред тобой не склоню!
Люблю я его – пусть ликует детина...
Колени свои я лишь пред музой склоню!
И я не умру, о судьбина лихая! –
Стихи жизнь продолжат;
Мысль – бессмертье в веках!
Не надо фанфар мне, признанья и рая –
Любовь в моем сердце и стих на устах!
И пропасть глухая, звонка, как кифара,
А темень ее словно солнечный свет!..
Я падаю в бездну, чтоб жизнь мне отдала,
Чего здесь для Сапфо у нее вечно нет!

***
Не оскверняй мою святыню
Разговорной остротой.
Не созвав свою богиню,
Не усладишься ты душой:

Ее слезой, ее улыбкой,
Ее капризом и кивком,
Ее невинною ошибкой,
Ее игривым завитком!

ДЕМОН

Я – черный демон, дитя беса,
Внук сатаны, коварства сын,
Я – дикий гений, злой повеса
И слабых душ я властелин.
Люблю в умах людей копаться,
Люблю с рассудком их играть,
Своею силой наслаждаться
И душу девы искушать.
В селении дева молодая
Жила невинно, как дитя,
Она, в мечтах своих летая,
Стремилась к цели, не шутя:
Глупышка бедная поэтом,
Гением мечтала быть,
Чтоб не владеть умами, светом,
А людям и добру служить.
Заставил я ее влюбиться
Безответно и страдать,
В земных пороках утопиться
И беспомощно роптать.
Не легко мне далось это,
Но дева гордая сломилась,
Как горящая комета,
С окна упала и разбилась...
Только искры разлетелись...
Слава черту! Победил!
Пусть звезды в небе загорелись,
Но душу все ж я погубил.

Подражание Ахматовой

И холодно, и муторно,
И вообще никак...
В комнате полуторной
Курю я натощак.
Пульс считают ходики,
Маятником в такт;
Сфинксы на комодике
Смотрят в полумрак.
Занавеску тискает
Шалый сквознячок.
Дальнее и близкое
В уголке сверчок
Крестит сонным стрёкотом,
Полумрак дразня;
А в околье рокотом
Судят все меня:
«Разнуздалась девонька,
Как кобыла в ярь!..
Ей мала деревенька –
Ей всю Русь подай!
Ей подай жеребушку,
Да царя небес,
Чтоб от ржанья в требушку
Содрогался лес!»
Кобылицы-горлушки,
Не ревнуй меня!
Вы и сами в порушку
Поярей огня!
Мой жеребчик огненный
Все еще в пути.
Мне ночными сомнами
Все к нему идти...
Пульс считают ходики,
Стынет в поле мгла,
Сфинксы на комодике,
Вечность замерла...

Из моего романа об Игоре Талькове «Сын России»

Листая книги двух кумиров,
О их судьбе я размышляла:
Из двух веков они, двух ми'ров
И жизнь их разно протекала.
Один был древний дворянин,
Мастер письменного дела,
Другой, был просто гражданин,
Но лира тоже ему пела.
Первый при дворе бывал,
Стрелы ямбов и хореев
В него частенько он метал,
Критикуя всех плебеев.
На экране лишь видал
Другой тузов и шишек сытых,
Но стрелы меткие метал
Из песен звонких и сердитых.
Один был гостем долгожданным
На обедах и балах.
Другой – певцом был популярным
На концертах, вечерах.
Один в именье родовом
Прожил, бедности не зная,
По саду бродил с пером,
Разны сказки сочиняя.
Другой в квартире малой, тесной
Век недолгий прожил свой.
Похвалы не ведал лестной,
А критика текла рекой...
Он был не менее известный
И умер тоже молодой.
И все же схожего немало
Им судьба предначертала:
Оба Петроград любили,
Оба с трепетом бродили
По старинной мостовой...
Город в них будил порой
И мечты и вдохновенья.
Налетало озаренье –
И стихи текли рекой,
Словно на берег прибой.
Оба жили и влюблялись,
Оба с пулей повенчались. -
Так я тихо размышляла,
Незаметно задремала.
И привиделись во сне
Два кумира моих мне.
Под темно-синим небосводом
С звездами хладно-золотыми,
Сидели двое... хороводом,
Музы плавали над ними.
Две фигуры из тумана
О чем-то тихо говорили,
Я от счастья стала пьяна...
Тальков и Пушкин это были!
Слух и зрение напрягая,
Я прислушалась к речам,
Слова знакомы узнавая,
Я внимала голосам.
Талькову руку пожимая,
Пушкин вымолвил, вздыхая:

“Когда б писать ты начал сдуру,
Тогда б, наверно, ты пролез
Сквозь нашу тесную цензуру,
Как внидешь в царствие небес*".
--------------------------------------
* Стихотворение А. С. Пушкина.
--------------------------------------
Помолчав Тальков немного,
Сказал уверенно и строго:
- Я пророчить не берусь,
Но точно знаю, что вернусь,
Пусть даже через сто веков,
В страну не дураков, а гениев.
И поверженный в бою
Я воскресну и спою
На первом дне рождения
Страны, вернувшейся с войны.*
------------------------------------------
* Отрывок из песни И. Талькова "Я вернусь"
------------------------------------------
Забыв про все, я от волненья
Не сдержала восхищенья,
Беседу тихую прервала
И в сердцах залепетала:
- Страстно, как Джульетту,
- Ты Родину любил...
Ей песни посвятил
И дарил их свету.
Еще все слепы были.
Первый ты прозрел,
Мало спеть успел...
Мы поздно оценили,
Как всегда, талант...
И скромный музыкант,
К Богу удалился,
Откуда послан был...
Звездою превратился,
Подольше б нам светил,
Как память и урок!
Прости, великий Бог,
Ценить не научились
Сыновей твоих,
За нас они молились,
Мы ж убивали их!
Обе тени встрепенулись,
Выслушали лепет мой,
Меж собой переглянулись,
Помахали мне рукой
И сокрылись... Я очнулась.
Вспомнив сон свой, улыбнулась,
И взгрустнула оттого,
Что кумира моего
На этом свете больше нет.
Хоть зеленый я поэт,
(Еще не складно сочиняю
И политики не знаю)
И давно дала я слово,
Поклялась себе сурово
Ни единою строкой
Про нее не заикаться,
Чтоб любил меня покой...
И все ж, читатель дорогой,
В любви к стране хочу признаться
И воспеть в который раз
Ее великих сыновей,
Любовь и жизнь отдавших ей,
Ради синих ее глаз.
1991

Из моего романа об Игоре Талькове «Сын России»

Сколько развелось поэтов –
Талантливых ослов!
Создателей куплетов,
Нежных подлецов.
Друг друга душат,
На головы льют грязь,
Уж надоело слушать
Однообразную их мразь.
Настоящие ж таланты
В ресторанах гниют:
Поэты, музыканты
Здесь нашли приют.
Нет доступа на сцену,
Там - "папины сыночки",
Какое дело бизнесмену -
Поднимает выше цену
На "поросячьи" голосочки.
1991

МОНОЛОГ БЕНИСЛАВСКОЙ* У МОГИЛЫ ЕСЕНИНА ПЕРЕД САМОУБИЙСТВОМ

Хочу навеки быть с тобою,
В любом краю, любой порою,
Глядеться в голубые очи,
Гладить кудри завитые
И твоею быть средь ночи.

Но мечтания пустые
К судьбе напрасно я взываю...
Ты не мой пиит, увы!
Говорю тебе я «вы»,
Украдкой по ночам рыдаю.

Тебе по сердцу только слава,
Деревенский хулиган.
Как горька твоя отрава,
От которой сам ты пьян!

Дай и мне из твоей чаши
Злого зелья хоть глоток,
Пусть хотя б рассудки наши
Выйдут на кольцо дорог
И заблудятся в тумане
Средь твоих любимых хат...

Счастье ты нашел в стакане,
Может и мое там, брат?
Брат и друг - слова какие,
Как же их я не люблю!
Ты сказал, что мы чужие...
И надел себе петлю.

Позволь, я буду там с тобою
В аду, в раю - мне все равно!
Моя душа с твоей душою
Сольются, наконец, в одно.
-------------------------------------------------------------—
* Галина Артуровна Бениславская (1897-1926 гг.) – журналист, друг Есенина.
Перед тем, как застрелиться у его могилы, написала записку с просьбой, чтоб ее похоронили рядом с поэтом. Просьба была выполнена.

***
Брошу в Каму я венок,
Вставши рано – прямо с утра...
Разлюбил меня дружок –
Вот такая КамаСутра...
И нигде мне не сыскать
Ни покоя, ни услады...
Я готова жизнь отдать,
Но она ему не надо.
Нету легкости в словах,
Кровь густеет, словно студень.
А в его родных глазах
Только омут чертоблуден!
Разлетелись снегири,
Изранив грудочки шипами.
Мы свершили, что могли
Играя в прятки с небесами.
Ой вы, гусли-стрекочи,
Ой, разлётные цимбалы!..
Счастье скрылася в ночи,
Словно солнышко за скалы...
Выручай меня краса,
Выручай меня девичья:
Расплатись моя коса,
Лети ты, лента, в счастье птичье:
Туда, где небушко вразлёт,
Туда, где солнце душу греет,
Где соколик мой живет,
Горлинку в гнезде лелеет...

***
Ноги тянутся ко свету,
Голова стремится вниз...
Муза, помоги поэту
Зацепиться за карниз
Я почти что же Есенин...
Я ведь в юбочке Сержа...
В непогожий день осенний
Не во ржи лежу, но ржа.
Голова моя, головка –
Раскудрявые леса!..
Мне пред осенью не ловко –
Развевается коса...
Облетает все в округе,
У меня же все торчком!..
Ой вы, други, мои други,
Сведите Сергу с Есеньком!

Предостереженье Айседоре Дункан

Он видел раньше Айседору
В иных, затерянных мирах…
И вот она предстала взору,
Жар-Птицей в лунных яви снах…
И всё вдруг рьяно закружилось,
И рифмою запела высь…
Когда она к нему явилась,
Рок шепнул вроскат: «Держись!»
И он схватился за уздечку,
Но пришпорил лишь коня,
И, как Емелюшка на печке,
Понёся, рифмами звеня…
Он мчался по росистой дали,
Поля сменяя в два прыжка!
Ах, как Пегасы там пахали
В оглоблях русского плужка!
Ах, Айседора, Айседора,
Простая баба, а поди, ж,
Ты стала прототипом вора
Льняного сердца в клеть афиш!
Ах, что ты делаешь, зараза, –
В какой манишь его придел?
Ведь он же не был там ни разу,
Где носок твой ввысь летел!
Дари ему хоть бриллианты,
Ты в запонках – а всё равно
Не подчиняются атланты
Уздечке бабьей, как в кино!
И напрасно пригвоздила
Его ты к рампе, как к скале:
У Прометея Божья сила
И он не пленник на земле!
Ах, глупышка Айседора,
Гори сама шальной звездой!
И не кради свободу вора –
Он изничтожит твой покой!

***
Сани сделались каретой,
А полозья – колесом...
Не вините вы поэта,
Он виновентолько в том,
Что с судьбой не рассчитался
За подаренный талант;
В долгу у рока он остался
Получив бессрочный грант...
Крутит колесо Фортуна –
Пистолета барабан...
Лета волны катит в дюны,
Смывая Мойку в океан...
Но не смыть грехи людские,
Чернь души не обелить...
Вам, кругляшки золотые,
Божий Дар не окупить...

В. С. Высоцкому

Ты родился в День Татьяны,
При грузине, пред Войной…
Смолкли трубы, барабаны,
Зазвенела явь струной;

Захрипели микрофоны,
Гамлет кожу облачил…
У кого магнитофоны,
Тем ты душу обнажил.

Но зачем «системе» психи?
«Системе» психи ни к чему!
– Это что за хрипы, чихи?
Эй! Заткнуть ко рот ему!

Но заткнешь ли пасть народу,
Которому болит хребет? –
Подавай ему свободу…
Ты – живой, «Системы» – нет.

РОССИИ НЕ НУЖНЫ ПОЭТЫ?

России не нужны поэты? –
Очнитесь, дамы, господа!
Все ваши острые сюжеты
Давно приелись, как бурда!

России не нужны поэты? –
Теперь в приоритете мат,
«Все за разменные монеты», –
Так нам витрины говорят.

России не нужны поэты?
Душа России крепко спит?
Ее заветные секреты
Зарыв под дубом, кот хранит…

России не нужны поэты?
Ученый кот сидит в цепях…
Оставьте глупые наветы, –
Ей нужен гений в кандалах.

***
He считайтесь гениальным,
Это, право же, смешно.
В делах не будьте аморальным,
Это, право же, грешно.

Будьте честным пред собою
И не мучайте других.
Лучше двор мести метлою,
Чем писать никчемный стих!

поэт-писатель Светлана Клыга Белоруссия-Россия