Тянка

Лисандр Олисс-Нэйм

ТЯНКА

Поэма

Санкт-Петербург

2024 год.

Посвящается музе строчек визави.

Поэт всего лишь я, стиха творец, свет в рифму бьющихся сердец.
А у поэта рифмоплета, только музы, только лист жизни и грезы.
Чернильный балагур, пленник идей, тенью парящий, средь людей.
Перо сточив однажды точкой стану я, в ветрах судеб, на камне бытия.

Ну а пока слова рождаются дыханием, и мысль оживляется сознанием.
Бушует пусть, безбрежный океан любви, рифма звучит клятвою на крови.
Пускай в такт страсти, бьются пылкие сердца, во имя духа, сына и отца.
Явью становится пусть дивный сон, под песнь душ звучащих в унисон.

Закат горел вечным костром в дали, солнца лучи тлели словно угли.
Тени длинные словно кляксы оживали, и в сумраке витая пировали.
Мечты в просторе цифровом витали, строчки в сознании летали.
Кого-то будто бы, искал мой взгляд, кровь винный, словно кровь грел яд.

Блуждая в цепком лабиринте грез, бездны моих чернильных слез.
С экрана няшностью, к себе нежно маня, меня позвало чье-то ня.
Смиренно повинуясь вдохновению, я слов придался умилению.
И в тьме ночной, из под пера поэта, взлетали рифмы до рассвета.

Читателям.

Народом сказано, давно, не мной, пиита дар, есть Божья искра.
Но в тьме сиять, иль сожранным быть тьмой, решает это сам поэт, не лира.
Читать стихи, среди восторженной толпы, на бочке выпитой, как на злаченом пьедестале.
Иль рушить храмы, лики мира, вечные столпы, пусть даже, все они в бокале, не в кристалле.

Что ж если в времени, давно промок, от хмеля свежего, исписанный весь лист.
Прогонит эль, из горла, напряжения комок, и стих пиита, из народа, чей слог чист.
Пусть иногда за рифму, в баре бьют, хамят, смеются в след и рвут листы.
Душа не станет грязной, коль в нее плюют, у истины творца стиха, чьи помыслы чисты.

Поэт творить рожден и рифмой созидать, писать для музы, для народа, мира.
Стих никогда не должен разрушать, даже среди хмельного и буйного пира.
Пусть строчки злую разгоняют быль, и мысли злые пусть от них падут, в плену забвения.
Пиита голос пусть разгонит тлена пыль, сквозит что иногда, средь пира упоения.

Злость на людей, весь мир, тревожащая весть, а с пустотой в душе, в небытие ведет дорога.
Без злобы к ближнему, кто пишет тот и есть, народом признанный, творец от Бога.
Вновь дня, закат развеял лепестки, кровавые, будто вино в бокале.
Ночь, фонарей свет, смело рвет в куски, под плеск волны, на брошенном причале.

Виденье словно, в вечной темноте, вся в лунный свет одета явится мне муза.
Вновь строчки все, в мелованном листе, только лишь ей, ведь вдохновение не обуза.
Как будто стихнут крики за спиной, вино заглушит из окна злорадства.
Вновь муза у окна объята тьмой, и рифма в строчках, будто клятва братства.

Каждый, кто рифмы истинный стиха пиит, чернилами творить без зла, однажды ведь поклялся.
И будет временем, он с славой, вечно слит, ведь слог его, навечно чист от зла, остался.
Пройдет лишь время, сдует тлена пыль, холодный ветер, тех кто тлел душою.
О тех кто жил со злом в душе, не вспомнит быль, их голоса давно уж сожраны, все тьмою.

А за окном распахнутым, как прежде ночь, бездонная, безбрежная, как вечность.
Смех музы, мысли все, прогонит прочь, о тех кому награда тлен, за зло и за беспечность.
Кого читать с безмерным упоением иль нет, кто истинный поэт, творец от Бога, без зла в строчках.
Рассудит лишь читатель, в веренице лет, на суд которого пиита рифма, в запятых и точках.

Эпиграф.

Бездна чернильных грез, в потоке света, плачущей в тьме, сгорающей свечи.
Строчек стена, любви ей, слов куплета, она прекраснее, долгой летней ночи.
Бессмертный образ, в тишине написанный словами, в мелованном пергаменте листа.
Рожденная в ночи мечта, чернильными мольбами, под эхо, поднятого за любовь, тоста.

Нимфа нагая, моих грез создание, лишь для нее пишу, отвергнув сон.
Тела изгибами, она мне путает сознание, слова в строчках, из-за нее напоминают стон.
Муза прекрасная, дарующая лиру, поэту времени и лет стиха творцу.
Страннику, с ворохом листов, ходящего по миру, читая в рифму, духу, сыну и отцу.

Дева юная что приходит тенью, лишь только догорит свечей закат.
Образ любви под звездной сенью, нетленный словно громовой раскат.
Призрак любви вечной, в тьме бездны рифмы строчек безответной.
Сон яви неземной, в бреду мирских страстей с мечтою беззаветной.

Вздрогнет пламя свечи от бездны вздоха, зашелестят листвой жизни листы.
Скрипнет перо средь рифм переполоха, и грезы обретут бессмертные черты.
Мгновением грез, рожденная во тьме одна, слов рифмы вдохновение, наступившей ночи.
Видением в пустоте, ко мне придет она, за тюлью у окна, черные пряча очи.

Пролог.

Диктует о тебе слова, мне ночь в осколках дня, рисует строчки тьмой перо, ты в мыслях у меня.
Тишь, муза с лирой вновь придет, по звездам босиком, лишь, вдохновения дивный дар, поэта мне знаком.
Исчеркан лист тьмою чернил, на нем в словах твой лик, исчерпан из бокала яд, он в плоть мою проник.
Согреть средь лет, в который раз, дыханием рифмы кровь, сгореть на пламени свечи, любви во имя вновь.

След в бездне словно сохранит, память мне образ твой, свет солнца в зеркале времен, разбитого судьбой.
Самой душе в миг прочитав, строчки уйдут года, рифмой с тобой объединен, сейчас и навсегда.
Жить в тьме сгорающей звездой, поэзию творя, быть ослепленным красотой, стихами говоря.
Прочь тень сомнения, тлена страх, лишь строчек путь к мечте, ночь обнимает вновь меня, в бездонной пустоте.

Путь от чернил к бессмертью строк, мною пройден во тьме, суть вдохновения познав, рок гения в тюрьме.
Быль тишины голосом рифм, разрушенной раскатом, пыль на листе, сгоревших слов, сожженного закатом.
Любовь к тебе словно огонь, растопит воск забвения, кровь тьмы чернил соединит, обрывки вдохновения.
Вуаль листа пусть утаит, рифмою поцелуи, печаль тоста провозгласит, жизнь прожитую в суе.

Твои глаза, забытый сад, в нем отдохну душой, мои слова, строчек парад, что навсегда со мной.
Уста твои, цветок в ночи, расцветший в клумбе дня, листа покои, свет свечи, обнимет ночь меня.
Что может быть прекраснее, объятий всех страстей, кто упрекнет всей жизни пир, средь тлеющих костей.
Рок, у поэта музы лишь, только лишь вечны грезы, строк бег, во тьме им воспою, любовь, что алы розы.

Глава первая. Тянка Холли.

Однажды, в интернет раздольи, нарисовалась некто Тянка Холли,
Душа чиста ее, лик без изъян, как на картинке образ, эта Холли Тян.
Всегда по вечерам, утрам, она ведет эфир, персоны мульт, озвучивает Тян и пьет кефир.
Вновь крики в чате и аплодисменты, за песню под гитару, Холли комплименты.

У Леди Холли есть зубастый ухажер, мохнатый и пушистый сэр Бобер.
Они с ним вроде бы друзья, но Холли, для Бора, больше чем друг, скажу вам я.
Бобер и Холли вместе на работе, в гостях, в кафе они вдвоем и в интернете.
Все время были неразлучны оба голубка, Холли, Бобер от ревности, кусал слегка.

Бобра, что следовал за Холли, однажды чуть не съели Моли.
Все ж Холли бросила Бобра и Леший с ним, теперь Бобер живет не с ней, с другим.
Ученье свет, друзья, работа, милый дом, однажды все это, пошло вверх дном.
Друзья вручили Тянке Холли, собаку рыжую, в подарок, Колли.

Обрадована Холли вся была и польщена, с Колли она теперь, всегда, объединена.
До селе чистый милый Холли дом, в миг превратился в миленький дурдом.
Скакала Колли, как Олень повсюду, сметая, на пол, вазы и посуду.
За нею Холли всюду и везде следила, кормила, мыла и за шалости журила.

Как в каменном Арт-мюзикхолле, гуляла Холли с Колли в холле.
И утро каждое взяв крепко в зубы палку, вставала Холли с Колли спозаранку.
Красива Холли, Колли скромна, Колли породиста, Холли умна.
Холли утончена, нежна и голосиста, Колли ретива, игрива и резвиста,

Уютен, весел Холли милый дом, Джа и веселья много в нем.
Там по пятам всегда за Холли, с дубинами крадутся Тролли.
На кухне Орки, жарят ветчину, в спальне Дракон готовится ко сну.
На потолках, жирные виснут Пауки, в гостиной всем Эльфийка раздает, больные тумаки.

Прекрасна Тянка Холли телом и душой, ее ангельский голос ловит микрофон большой.
Холли воистину от Бога голосиста, ей бы в няшный дуэт Бобра бы аккордеониста.
Мир грешный бы услышал бойкие частушки, про плюшевые няшные игрушки.
Холли так нежно говорит и так няшно поет, эпоха Холли вся под флагом ня пройдет.

Холли строгая леди тянка госпожа, она Бобра держала за раба пажа.
Бобер Холли точил карандаши и двери, Тян Холли нравятся дикие звери.
Мила всем нам, со встречи с ней, сья Тянка Холли, с Бобром она в эфире или с Колли.
За творчество, от зрителей, ей пламенный привет, такой как Холли, уж не будет, не было и нет.

Силой таланта Гения, в угоду вдохновенья, с вина бокалом, при свечах, в час упоенья.
Экспромтом сьим, срифмованным в памфлет, Холли, в любви признался Музы раб, Поэт.
Любовной страсти к Музе на листы, пролью чернильные я слезы рифмы красоты.
Бедняк влюбленный и беспечный я, ведь я поэт и только музы, только грезы у меня.

Тян Холли нимфа юная моих нетленных грез, она тень высохших вечных чернильных слез.
Желанней для Поэта Музы Тянки Холли нет, она среди чернильной бездны рифмы свет.
Звездой сияет Холли всему миру ня даря, няча неугомонно в каждый день календаря.
Коль, я приврал, чего в рифме, за мной Бобер придет, Тинтаклю в ребра мне, в рот бутерброд.

Глава вторая. Ня Холли.

Радости ли или на злобу дня, в эфире няшно прозвучало ня.
И чрез уста младые на свободу, сбежало ня раскрыв свою природу.
Нанячила нам ня, молодка Холли, и не было у Холли няшней роли.
Нести с экрана, мир купая в ня, белиберду, тупняк, в санях коня.

Правят эфиром с той поры, две буквы ня, с ними баян, бубны, гитары, суетня.
Теперь ха-ха с экрана и хи-хи, Бобры, Медведи, Панды и Стихи.
Умы заполонила няшность ня, дна не видать, и не видать края.
Извилин дергающихся круговорот, все от того, что произносит рот.

Донякалась Холли, ня всю не приструня, себе слова слога и буквы подчинила ня.
От ня Холли и всем снесло чердак, и начался словесный кавардак.
И вот уже Няф Няфом стал Наф Наф, Ниф Ниф Няф Нифом, а Нуф Нуф теперь Няф Нуф.
Эфир ведет заместо Холли ня, лаская слух, и мед на кухне доедает ненажорный Виняпух.

Пусть няшну истину рождает жаркий спор, ня в каждой ноте под гитару, точно перебор.
За волосатый металл, что как ночь средь дня, летит от нас, для Холли, пятерня.
Ня тут и там, ня то и се, ня се и то, Холли из ня пошила будто бы себе пальто.
И вертится вся няшна карусель, распространяя ня, от селя и до сель.

Будничных бубнов и баянов бутерброд, который нам с экрана попадает прямо в рот.
И наслаждаясь няшным шоу, миг жуя, мы вместе с Холли чавкая промолвим ня.
Ня марширует средь эфира и чеканя шаг, поднимет высоко над головою няшный флаг.
Все вместе маршируем с ним в строю, в ня погружая словно в сливки жизнь свою.

Признаться всем нам нравиться сей торт, сидеть и някать, это тоже ведь есть спорт.
Великим станет, горизонт закроет ня, и падая покроет няканьем вас, Холли и меня.
Пройдет с момента этого хоть сотня лет, Холли нам вытащит, из шкафа, ня скелет.
И мы все топая рукой и хлопая ногой, перевернем во имя ня весь шар земной.

Придет вновь выходных мгновенье часа, вот-вот появится с экрана Холли щаса.
Как будто бы виденье няшной красоты, в котором воплотились тайные мечты.
Поддавшись искушенью слова, будто в руках ее вся няшная обнова.
Своей всех няшностью к себе маня, в эфире Холли няшно скажет ня.

Качнется ночь опять в мутном стекле, заплачут свечи об угасшем дне
Грезами здесь я будто и во вне, бездною скалясь пляшут тени на стене.
Муза нагая дева вновь в моем окне, ня говорит она, все как во сне.
Поэт я вечный раб ее, что остается мне, упасть к ногам и утонуть в вине.

Глава третья. Сон Холли.

Читать сеё рифмосплетенье, на ваше, Холли, усмотренье.
Поэта строго не судите, улыбкой нежной наградите.
У Холли чудный голосок, и для неё бег этих строк.
Из Холли уст со вкусом крема, пусть прозвучит сея поэма.

Тян Холли не Овечка Долли, не надо стричь руно от Холли.
Вам Холли не Овечка Долли, другой не будет больше Холли.
Пусть жизнь не слаще горсти соли, всегда с улыбкой стримит Холли.
И мир пускай весь малохольный, стрим Холли он всегда прикольный.

А веселится Холли рьяно, прямо от форте и до пьяно.
Хотя вина почти не пьёт, пока подруга не нальёт.
Тянка, в руках себя держи, ты только Холли тут не ржи.
Ожило б даже мумиё, увидев шортики её.

Однажды Холли снится сон, кружкой не контрится Дракон.
Бобёр и будь неладен он, изгрыз студийный микрофон.
У дома воет злой Лиот, а под кроватью Вшук живёт.
Сияет в тьме Автоматон, робот-уборщик, сломан он.

Бобёр работал за еду, не нёс пустую ерунду.
Холли точил карандаши, работал правда от души.
На кухне смена КСМ, разбушевалася совсем.
Урубу на окне кричит, клювом Карак в шкафу стучит.

А красноглазый, добрый МУЛ, всю ночь стальную спину гнул.
И едет к Холли прям на Базу, собрав все минералы сразу.
Гостей незванных строй гудел, от голода, бурлил, ревел.
И Холли, проявив сноровку, мясо засунула в духовку.

На Панду Холли вдруг присела, в глазах немного потемнело.
Когда из двери прям на Тян, попёр невиданный мультян.
И этот мульт весь храбрый перцем, ей предложил руку и сердце.
Холли швырнула прям во двор, весь этот суповой набор.

И вот во сне в лавине трэша, приснился Холли Слон Ганеша.
Явился и как начал гнать, Холли успела убежать.
Проснулась Холли вся в поту, спросони смотрит в темноту.
А там из ваты всё зверьё, украдкой зырит на неё.

Ну всё, пожалуй, ставлю точку, за Холли мы осушим бочку.
И кубки будут не пусты, в честь Холли поднимать тосты.
Хотел добавить пару строк, но тут закончился листок.
Но у листа есть оборот, а после стрима будет ВОД.

Холли в сражении прекрасна, умна, хитра, порой опасна.
И майка лидера у Холли, краснеет от драконьей крови.
Эльфийка Холли манит взглядом, Но пол игры она к нам задом.
Драконы Холли узнают, хотя частенько больно бьют.

Холли любимая игра, напоминает слово Д.A.
А жизнь её течёт в лафе, с инициалами Х. Ф.
У Тянки няшной Холли Форве, Баланс душетелесных форм.
В ней красота и этикет, такой мультянки больше нет.

На стримы Холли тороплюсь, её улыбкой упоюсь.
И в этом сладком упоеньи, закончу сьё стихотворенье.
Меня пусть в рифме унесло, поэта это ремесло.
Смех Холли, вновь, из сладких уст, бокал наполовину пуст.

Ночь в тишине птицей порхала, тьмы расправляя опахала.
И звезд бессмертные лучи, светили няшно всем в очи.
Во тьме Луна огнём пылала, к ней тенью туча подплывала.
И Холли яркая звезда, с небес мигала иногда.

Глава четвертая. Жизель Холли.

Мадам , пардон мадмуазель, для вас, из строк сея жизель.
Позвольте, в вечном рифмы танце, застыть пред вами, в декадансе.
Пусть будет день для вас прекрасен, как ясно солнце, светел ясен.
Ваша пусть вечно красота, была сияя чтоб чиста.

Желаю вам всю жизнь чтоб все, цветы дарили все в росе.
Любовь пусть вас сопровождает, от зла и горя ограждает.
По жизни дух несет пусть вас, святой, что породил всех нас.
Хранит пусть вас рифм декаданс, хмельной не тлеющий прованс.

Пусть отлетало все от вас, что зло таит в недобрый час.
Было чтобы у в вас всё всё, и сё и то, и то и сё.
Купались чтоб вы в изобильи, всегда счастливыми вы были.
Пусть никакое мумиё, имя не трогало твоё.

Пусть ходит свет всегда за вами, смейтесь душою и глазами.
Живите с миром, без оков, перекрестя всех дураков.
Средь тысячи пустых чертей, парите полной всех затей.
И никогда не забывайте, живем один раз, просто знайте.

Росли цветы, пусть там где ноги, ступали ваши по дороге.
И пусть, всех свино и осло, к вам на дорогу не несло.
Скатилася из строк жизель, на треша полную шизель.
Я в этом был не виноват, вновь видеть вас, был очень рад.

Глава пятая. Девица Холли.

Прошло уже, как тцать минут, взгляд все на снимке, тут как тут.
Она Богиня, нимфа в снах, щас опишу ее в словах.
Закат лишь фон ее прелес, ей восхитился и исчез.
Оставив пылкий красный цвет, чтоб жарким был сей фотосет.

Младой, Холлёный тонкий стан, мираж манящий, сон, обман.
Уст приоткрытых, песнь сирен, свет глаз ее, призрак средь стен.
Принцесса ранчо, лук ее, рубаха джинсы, все свое.
Коней копыт стук, за спиной, снимал наверное ковбой.

И все на месте и все так, быть как должно, Господь мастак.
А я лишь червь, своих средь строк, мне красота ее урок.
Ее нетленную тела красу, я на листы любя перенесу.
И образ в рифме поцелуе, жить вечно будет светом в суе.

Пером написанный портрет, будет как няшный раритет.
След девы юной неземной, что будоражит разум мой.
В чернил слезах изгибы стана, вся тянка Холли без изъяна.
И в страстных росчерках пера, вся красота всего мира.

Прекрасна нимфа в свете вся, мир красоту и ня неся.
Она Богиня, сон опля, из строк возникла Холяля.
Аллеет красками рассвет, Аллёнит красотой портрет.
Тела изгиб рифмой воспет, его воспел раб муз поэт.

Глава шестая. Микрофон Холли.

Бобер под хруста, няшный фон, изгрыз у Холли микрофон.
Теперь как старый патефон, трещит и скрежетает он.
Холли во мрак, чуть не упала, и на уши надев, два одеяла.
С бобром вступила, в ватный бой, под хладный, цифровой прибой.

Холли представ перед врагом, вооружилась утюгом.
Пара движений и Бобер, выглажен словно бы ковер.
Опасней нет Бобра врага, он перегрыз шнур утюга.
Утюг остывший уж лежит, бобер рыча к Холли бежит.

В подушке скрыта перьев сила, Холли Бобра ей замесила.
Хвостом могуч, зубом востер, Бобер на Холли рьяно пер.
Холли Бобра атаковала, она кунг-фу практиковала.
Мигом пришла Холли ответка, Бобер владел стилем креветка.

Холли схватив на кухне скалку, Бобра пульнула прям в стиралку.
Противник сильный сэр Бобер, он водостоек и хитер.
И после отжима и сушки, Бобер кусил Холли за ушки.
Но в уши кусанная Холли, Бобра швырнула в антресоли.

Бобер никак не унимался, старой одеждой огрызался.
И вот у же милашка Холли, стоит в костюме няшной моли.
В одежде детской Холли тян, стих прочитала под баян.
Бобер баян в Холли метнул, и шапку на нос натянул.

И в зимней шапке и тулупе, Холли упрела словно в супе.
Но взяв баян Холли сыграла, Бобру симфонию металла.
Бобер звуком завороженный, на пол упал опустошенный.
Холли в сраженьи победила, Бобра одеждою пленила.

Теперь Бобер как фараон, шарфом обмотанный весь он.
На полке с книжкой, в мрачном виде, лежит как-будто в пирамиде.
Но из теней восстал Бобер, ведь он находчив и матер.
И с жаждой все же взять свое, за Холли мчится мумие.

По комнатам как в духов мире, бегала Холли по квартире.
А за спиной выключив свет, бежал Бобер за ней след в след.
На пол бежав Холли упала, споткнувшись о край одеяла.
Холли вот-вот в свете утра, настигнет мумия Бобра.

Холли очнулась от сна, реальность четка и ясна.
Бобер не скушал микрофон, ведь ватный, с плюшной шкурой он.
Холли Бобра хищно схватила, и на озвучку укатила.
Но дома, в комнате Холли, стоит голодная Колли.

Вещий приснился Холли сон, Колли изгрызла микрофон.
И с воем Колли, в унисон, трещит и скрежетает он.
В рифме пожалуй, все ж прервусь, иначе я на кусь нарвусь.
Под хруста, Колли корма фон, нячит Холли, в свой новый микрофон.

Глава седьмая. Стрим Холли.

На стриме, нячила Холли, закат горел, костром в дали.
Летело слух и дух пленя, из уст Холли, няшное ня.
Света угли, в тьме догорели, тени в углах, вмиг осмелели.
И что б развеять, холод скуки, к Холли длинные, тянут руки.

Кружка с драконом, вдруг качнулась, рамка с фото перевернулась.
Страниц взъерошив, все иголки, книжка упала, с верхней полки.
Шум в микрофоне появился, стул вместе с Холли, накренился.
И сев, к игрушкам на кровать, кто-то ими, стал всласть играть.

Колонка дрогнув, вдруг запела, открывшись, в шкаф дверь заскрипела.
Словно дракона, желтый глаз, торшер включился, пару раз.
Дверь в комнату, резко закрылась, Холли руками, в стул вцепилась.
Посуда в кухне зазвенела, в стекло окна, что-то влетело.

Белой стеной, качнулись занавески, на них теней, ожили фрески.
Листы ролей, на пол свалились, как строчки, ручки покатились.
Кудрей Холли, коснулся кто-то, но тщетно ищет взгляд кого-то.
И возле кухонных дверей, раздался будто, лязг цепей.

Холли на стуле повернулась, взглядом всей комнаты коснулась.
А ватное, с плюшем зверье, с кровати, смотрит на нее.
Холли под взгляд, плюшевой рати, встав с стула, прыгнула к кровати.
Пледом Холли, быстро накрылась, и на лязг жуткий, устремилась.

Тьму что б сразить, силой добра, Холли взяла, с собой Бобра.
Дверь в кухню, медленно открылась, Холли Бобром, вскрикнув прикрылась.
Собрав в кулак, всю силу воли, бобра пульнула, в темень Холли.
Во тьме, куда бобер влетел, его по звукам, кто-то съел.

Включила свет, в кухне Холли, а там с Бобром, в зубах Колли.
Устроили, в квартире Холли, бардак не призраки, а Колли.
Холли тян вздрогнув, невзначай, стала пить, свой зеленый чай.
Колли устроив, в доме шторм, ела из миски, свежий корм.

Чая Холли, вдоволь напилась, на стрим, с улыбкой возвратилась.
Нячит по жизни, Холли Ева, так может, только королева.
И вновь, сердце и ум пленя, звучит в эфире, гав и ня.
Ведь вместе, с няшной тянкой Холли, стримит теперь, сытая Колли.

Глава восьмая. Прогулка Холли.

Гуляла Холли на заре, в мечтах о плюшевом Бобре.
И солнца яркие лучи, светили Холли прям в очи.
Автобус на Холли образ, левый и правый пучил глаз.
А Холли в платье опахало, ему рукою помахала.

Средь каменных холодных стен, Холли сыграла много сцен.
В театре всех времен будто, застыло в камне се и то.
Слепящий утренний рассвет, за Холли шествовал след в след.
В софитах каждого луча, сплясала Холли ча-ча-ча.

В шагов пустившись ритма пляс, кружилась Холли битый час.
И в этом танце декаденса, Холли дала нехило денса.
В будничтой маске злых улиц, искала Холли новых лиц.
Холли дополнила наряд, кофя испив крепленый яд.

Стиль леди Холли лайт нуар, на ней готненый пеньюар.
Нью аэллита ее лук, кеды сменили шпиль каблук.
Меж хладных остовов домов, Холли искра светлых умов.
Будет нам Холли век светить, нячить хомячить и тусить.

Любому из багемной тусы, Холли накрутит в миг их усы.
Ведь в мире няшном и прекрасном, живем мы как в картине маслом.
Нужно отдать должно Творцу, одежда вся Холли к лицу.
Шикарна Холли в свете белом, вся няшная душой и телом.

Движенья Холли так няшны, словно шаги теплой весны.
Прекрасна Холли без сомненья, как сакура в момент цветенья.
Холли цветок которых нет, что распустился в тверди лет.
Из стали прожитого дня, нам лепестками скажет ня.

Клеть страхов Холли не сули, ей не сдержать тянку Холли.
Лесниц железный хоровод, ведет в парящий небосвод.
Развившись Холлины власа, будто летели в небеса.
Туда где вновь целуя тень, неслышно догорает день.

Время стена вечных идей, а кирпичи жизни людей.
Холли касавшись камня вех, видела словно бы их всех.
Память мгновенно пролистает, время дней лет что быстро тает.
И в зеркале былого дня, узрела Холли няшность ня.

В вечерней тлеющей заре, мечтала Холли о Бобре.
Тот еще Бобр ухажер, любил он лишь древесный жор.
Бобра давно уж с Холли нет, простыл его плюшевый след.
И в поисках самой себя, Холли застыла мир любя.

И умилившись как просто, создать все духом из ничто.
Познав чертоги умиления, Холли достигла просветленья.
Пределы руша в сонме лет, Холли узнала что их нет.
Что с миром в мире нужно жить, ее уж не остановить.

Город тонул россыпью страз, в ня океане Холли глаз.
И в окнах что сжигал закат, слышала Холли дня раскат.
Весь отгремев зарею день, на Холли бросил няшну тень.
И Холли в няшности своей, в миг стала вся еще няшней.

Холодный камня лабиринт, примерил тени вечный принт.
Холли смотрела с высоты, на город полный суеты.
Минуты истекали дня, ласкал свет Холли в даль маня.
Узрев закат что плыл рекой, Холли нашла в душе покой.

Холли смакующую миг, ветер мысли тихо настиг.
Власа немного отклоня, Холли надуло в башню ня.
И среди мыслей о Бобре, идея родилась как в сне.
Ня подарить миру всему, ня в каждый ум быть по сему.

Краев у ня нет и границ, печали нет у няшных лиц.
Холли такая няшка вся, порхнула в даль нам ня неся.
Ня в каждый дом и каждый век, пусть нячит каждый человек.
Не будет горя и войны, лишь няшные мирские сны.

Холленый Холли силуэт, парил над городом как свет.
Среди высоток как средь скал, взор Холли горизонт искал.
Лучи бобра миру даря, Холли всем слала няшность ня.
И в лабиринт града камня, летело мантрой слово ня.

Твердь перед Холли словно лист, вырвал смеясь что рифм артист.
Прильнув главой к хладу стены, видела Холли бобро сны.
И каждый из всех кирпичей, был словно след людских речей.
Камень фундамента основа, и в сотнях их вся сила слова.

А за спиной тянки Холли, пылало небо до земли.
Очнувшись от плюшевых снов, Холли познала суть основ.
В объятьях тлеющих лучей, был няшен блеск Холли очей.
Средь клети лестниц и перил, Холли попала в аут чил.

И в мягкость раритета кресла, Холли метнула свои чресла.
Усевшись в кресле как на троне, застыла Холли в ня истоме.
Холли явился няшный пруд, где сакуры няшно цветут.
И дни и ночи на пролет, их все бобер жадно грызет.

Пред Холли в сумраке теней, ступеньки прожитых всех дней.
И на ступеньки лет присев, замерла Холли обомлев.
И ей явился вновь востер, винтажный плюшевый бобер.
Холли за то что он ступеньки грыз, его спустила вмиг с них вниз.

Среди камней хладного сна, Холли накрыла тишина.
Тускнея свет пел тьме хвалу, Холли уселась на полу.
Ветер ласкал кудри Холли, в высь поднимаясь от земли.
И отдохнув под ветра вой, Холли продолжила путь свой.

Пред тянкой выросла стена, Холли увидела слона.
На няшном розовом слоне, каталась Холли словно в сне.
Отдернув от розовых грез, глас улиц ветер ей принес.
Плавил свет стекла все подряд, Холли сменила свой наряд.

С оттенком тлена и икон, Холли надела балахон.
И в балахоне тян Холли, была во тьме как мон шери.
В зари кровавом свете красном, Холли божественно прекрасна.
В сумрачный час тян леди Холли, готичные играет роли.

В глаза тян Холли не смотри, пред ней на миг рабом замри.
От няшности Холли в лице, в миг остановится сердце.
Пред королевой как на троне, застыл диск солнца как в пардоне.
Прямо среди готичных дум, Холли бобер пришел на ум.

Холли сбросив груз дум оков, тенью блуждала средь домов.
Туда где искрой меркнул свет, скользил тян Холли силуэт.
И в черной с бездной схожей ткани, Холли была подобна лани.
В пустынных улиц лабиринте, скакала Холли в гото принте.

В хладном саду серых камней, Холли роза всех няшных дней.
У розы Холли есть шипы, они полезны средь толпы.
Тян Холли няшности цветок, она любви в миру росток.
В реке спешащих в даль людей, как искра Холии свет идей.

Дня искра средь камней металась, и ей тян Холли улыбалась.
Вертлявый бег теней шиншилл, все таки Холли рассмешил.
В стальном скелете стен оков, смех тян звучал как ня веков.
И время будто бы весло, няшный смех Холли унесло.

В бокале горизонта дня, закат плескался в даль маня.
Свечей смиренно догорая, падало солнце умирая.
И с днем простившись тян Холли, тенью расстаяла в дали.
Холленый Холли силуэт, оставил нам лишь няшный след.

Бег стрелок не остановить, мы смертны но все ж надо жить.
Лишь рифме не дано истлеть, а дню же суждено сгореть.
В песочных вечности часах, мгновенья что есть в чудесах.
Ушла под времени раскат, Холли с улыбкою в закат.

Неповторима тянка Холли, словно актриса в няшной роли.
Муза строчек душевной боли, другой такой не будет Холли.
Холли красою так томит, няшностью манит и пьянит.
Испив вино страстей к нимфе, я растворюсь точкой в рифме.

Коль где-то рифма островата, в этом тян Холли виновата.
Но если рифма захромает, то меня Холли отпинает.
Мне все Холленые пинки, будут как сладкие муки.
Госпожи музы няшней нет, писал сьи строки раб поэт.

От автора.

Свет, среди тьмы, слова, мгновения, смеху веселью кажется предела нет.
Песнь времени, в угоду упоения, из слов и строчек, незатейливый куплет.
Придет момент секунда руша ожидания своды, взор вновь поймает твой прекрасный взгляд.
Выпью как время залпом осушает годы, вина сухой кровавый как закат пьянящий яд.

Путь жизни пройденный, с разбегу смоет, подобно в океане камня, времени прилив.
Навет в словах и строчках, все же стоит, секунд, минут, дыханья жизни не забыв.
Сотрут пески времен твой след среди пустой пальмиры, лишь память о тебе напомнит то что жил.
О том что с строчками во тьме, во имя лиры, на плаху вдохновения, голову сложил.

Прочь, смертной пустоты забвенье, душу согреет жизни вечный свет.
Минут свиданья, упоенье, секунд во власти, бездны прошлых лет.
Живешь, умрешь, конец, начало, потушен иль зажжен фонарь.
Строчек и рифм покрывало, добро и зло в борьбе, как в старь.

Увы не вечна плоть, бегут мгновения, и пусть любви, надежды больше нет.
Средь тьмы, во власти вдохновения, музе прекрасной строчки, посвятит поэт.
Словно художник нарисует властью слова, прекрасный и манящий взглядом лик.
Поэт раб музы, что средь занавесок снова, смех радостный пускай, заменит крик.

Бессмертная любовь, слияние душ, вторая половинка бродит где-то.
Жизни огонь, сильнее лютых стуж, быть может правда, а не ложь все это.
Среди порывов бытия времен, словами каясь, в миг разорвав, круговорот во власти лет.
Я как во сне ее души касаясь, Увижу вновь знакомый силуэт.

Ночь, Холли, чат и вдохновение, в тьме монитора, яркий свет.
Прекрасной красоты видение, свет в темноте, алый рассвет.
Умрешь, родишься, все сначала, на камне строчки, в тьме звучат.
Ночь, медленная рябь канала, вновь Холли, вдохновенье, чат.

Эпилог.

Дыхание ночи вечной, свет свечи, листа манящие просторы,
Прекрасны очи и чисты речи, девы нагой что у окна отдернет шторы.
Холодной бездны взгляд через стекло, в душу посмотрит вечным светом,
Вина крепленый яд, из хрусталя тело, огнем согреет, а разум куплетом.

Строчки рождать словами грез, смешав чернила с бездны тьмою,
Воска река горящих слез, как пламени плач что передо мною.
Сознания шепот, лик тиши, эхо мысли в ночи ожить готово,
Разума голос, крик души, вздох что во тьме рождает слово.

Пером в ночи лист времени пронзать, описывая все что будет,
Все то что есть, что было вспоминать, памятью лет и волей судеб.
Рок гения, душою создавать, росчерком слов бессмертные творения,
Огонь безумия тщетно заливать, чернильными слезами вдохновения.

Рифмой летящей в бездну восхвалять, нетленный образ в вечной пустоте,
Любви все строки, деве посвящать, слов гимном вечной красоте.
Река чернильных грез уносит за собою, меня к точке слов роковой черте,
Пусть будет в жизнь весь на листе длинною, пройденный путь к сияющей мечте.

Черты богини, нарисованные мною, чернильной краской, рифмы слов портрет,
Изгибами в грез даль уводит за собою, нимфы в окне манящий силуэт.
Бушующих страстей, в листа границах, строчек и точек маскарад,
Рождение идей, в словах на тьмы ресницах, теней и образов парад.

Только лишь рифмой, суждено влюбиться, мне в юности цветущий смех,
Прекрасной музы, что в ночи резвится, игривости в плену утех.
Пусть нас незримо разделяет, граница белого листа,
Лишь вдохновение позволяет, быть вместе, вся моя мечта.

Творить безумное стремление, на злобу дня, в укор судьбе,
Писать запечатлев мгновение, в холсте листа, с собой в борьбе.
От жизни пройден, до бессмертия, путь бесконечной рифмы строк,
Ход времени, ночи объятия, суть гения, поэта рок.

Быть гением, безумным в упоении, всю душу вдохновением губя,
Идя к мечте, творя в каждом мгновении, музу средь песни слов любя.
Жить Божьей искрой, разума во власти точек, любви во имя и бессмертия для,
Ища ее, в чернилах рифмы строчек, в обрывках ночи и осколках дня.

Постскриптум.

Я жду смиренно, когда сядет солнце, листы перебирая жизни, в каждом дне.
Быть может, заглянет ко мне в оконце, девы нагой прекрасный образ, словно в сне.
Внезапным в тьме окна, беззвучным появлением, мой разум красотою, будоражишь ты.
Словно вина, созревшей рифмы упоением, меня все время, вдохновляешь ты.

Ты так прекрасна, в чистом лунном свете, видение в тьме веков, моих оживших грез.
Стан обнаженный в тюль одетый, в вечном лете, мгновением пролитых в ночи, всех звездных слез.
Сердце стрелой как будто, в вечном лете, до глубины души, смирением поражаешь ты.
Разум будто прекрасное видение, в лунном свете, в тюль обмотавшись, наготою соблазняешь ты.

Тебя увидев, среди тьмы словно видение, рисую словом я, с тех пор твои черты.
Ты мне величием любви, вернула вдохновенье, силой которого в листе, я воплощу мечты.
Как в старом замке, дикое юное привидение, меня полночной беготней, вновь раздражаешь ты.
На долгие минуты, прерывая вдохновенье, кривляньем у окна, меня так бесишь ты.

Тобой во тьме, дышу я мглой ночной, путь словом освещая, в бездне к раю.
В безумии творчества, вдвоем с тобой, идти словами рифмы строк, до края и по краю.
Пламя свечи, как будто ветра дуновение, меня от строчек, наготою отвлекаешь ты.
Вместе с вина бокалом, терпким упоением, стана изгибами в мир грез, меня вновь увлекаешь ты.

Твоих глаз блеск, меня вновь манит, упасть и раствориться, в их бездне.
Бархат листа пером, словно твою кожу рукой, вновь гладит, в свете свечи, будто в угасшем дне.
Жизни мелодией в ночи, нетронутой забвением, хихиканьем мой слух, вновь умиляешь ты.
Чистой души, во тьме звучащим откровением, меня в себя, влюбляешь ты.

Твои уста мне шепчут, до рассвета, слова любви, сон отгоняя прочь.
Пишу письмо, черкая лист и жду ответа, рифмою спрашивая, призрачную ночь.
Пера страницы жизни, росчерка мгновения, строки со мною вместе, проживаешь ты.
Словно любви бессмертный образ, в пустоте забвения, меня во тьме чернил, сопровождаешь ты.

Тебе лишь сочиняю, грез во власти, узрев, виденье вечной чистоты.
В объятиях рифмы строк, в плену у страсти, лист жизни заполняю, эхом красоты.
Твой образ, красотой меня согреет, в холодной бездне, вечной пустоты.
Стягом бессмертия, рифма в глазах ночи реет, пройденной в тьме чернил, незримой жизненной черты.

© Лисандр Олисс-Нэйм 2024.