До мурашек озяб на ветру фиолетово-жёлтый марьянни

* * *
До мурашек озяб на ветру фиолетово-жёлтый марьянник,
и сосна-златошвейка опрокинула синь соловьиного травня.
Мы палатку поставили, спички достал мой напарник,
задымил костерок, расплескав ясноглазое пламя.

Я дрова шевелил сыроватой осиновой палкой
и открыл для похлёбки последнюю банку тушёнки.
И представилась жизнь грубоватой, нечесаной, жалкой,
потерявшей чулочки свои, башмачки и гребёнки.

Но пошёл разговор: — А болящие в душной столице
этой жизни твоей, может быть, позавидовать нынче готовы!
Мне подумалось: «Господи Боже, да что мы за гордые птицы —
золотое зерно отделять от ненужной половы?»

Тишина загустела, и только взыскующий шорох
раздавался откуда-то — может быть, с неба? Оттуда?
Задождило, и крышу палатки в текучих узорах
перетряхивал ветер — о, дурочка-жизнь! Улыбалась, приблуда!


Рецензии