В парадном подъезде

В парадном подъезде

Дворец Данилыча, как и новопрестольный град, расправлял крыла, взмывая ввысь со скоростью полета чайки. За четыре с лишним года отразился в темных водах Невы массивный главный корпус с рифлеными пилястрами вдоль окон и завитыми капителями врубленных в фасад колонн и двухскатной кровлей с княжеской короной. Фасадные работы были все завершены. За боковым крылом пристроилась и княжеская церковь с колокольней, откуда доносился нежный перезвон, посажен регулярный сад с решетчатыми оградами, живыми изгородями, рощей, домиками садовников и нужные дворы для держания птицы и скотины. Убранства внутренних палат еще не завершилось. Но главные приемные покои, личные палаты князя и его домашний, некоторые гостевые, две большие залы для балов были уж вполне готовы. И князь решил отправить новоселье.
Гости, колыхающиеся по волнам Волги, Вытегры, Свири и Невы от Москвы до Питербурха, тряслись от пристани по деревянной мостовой, выплескивая думы и заготовленные на память речи по дороге. Но приглашенные мчались со всех колес и парусов из Москвы, Твери, Ярославля, Череповца, Белозерска, Свири к Невским берегам к Нижнему густому саду и арочному гроту княжеского дворца за благословеньем Божьим и милостью царя Петра. «Вся ваша Россия – болото…» - думал им вдогонку черт, сбивая паруса Петровых кораблей, подбрасывая камешки и бревнышки в колеса, толкая экипаж в овраг…
Сам Петр был в те поры на Олонецкой верфи и ставил корабли на плавь. Прибыл он на праздник в сей раз позже всех гостей, уж за полночь. Скромная дорожная карета, обтянутая облупленной, от времени и переездов, кожей, подкатила ко дворцу. Усталый, но всегда и всюду бодрый Петр, не дожидаясь стремянного, вышел, разминая приседаньем ноги, направился к крыльцу. У входа в сени, дымясь на влажном ветре, горели факелы, но холопьев не было в дверях.
Смазливая, дородная тетеха в клетчатой поневе, каких любил потискать Петр между делами, сидя на каменных ступенях, обложенная ветками березы и сосны, вязала веник, и мурлыкала под нос. Царь прислушался к гортанным с выщелком словам:
- Не воруй мою портянку –
Не чем пяточку прикрыть…
Пожалей меня, служанку –
Я могу царицей быть:
На трон, ведь всходят портомои
С-под царска чрева с перепоя… - цедила девица, обматывая ветки коноплей.
Царь подивился пенью и затейливым словам, повел главою и спросил:
- Что все там гости собрались?
Тетеха подняла румяное лицо, чихнув в кулак, перекрестила рот. – Да, вроде, все, помимо одного… Уж, чай, поди, с полудня ждут, пляс и базар как след не начинают…
- Уж не меня ли заждались?..
- Да, заждались, да только не тебя!.. – тетеха, прикрыв от факела густые брови, щурясь, оглядела гостя с ног до головы, и принялась опять вязать.
- Не меня?.. Конфуз какой… А я приперся… А кого же ждут-то все?
- Да царя, милок, царя… - баба, корча равнодушье, уже главы не подымала от работы.
- Так вот он, я и есть… - развел руками Петр.
- Кто?
- Царь…
- Царь!.. Веники скатились по ступеням, а баба, встав, упала на колени у ботфорт царя. – Прости, отец всевышний, не признала… Одет ты больно по-простому, не по царски…
- Ну да, в перья бальные еще не облачился… Да, встань, ты, встань… - царю было приятно поклоненье. Но он поднял деваху, желая разглядеть ее, и придавил к себе. Она с покорностью прижалась к сюртуку. – Не ползай уж, будто бы в ногах у Бога, ботфорты-то грязны с дороги, испачкаешь румяную мордашку… Лучше проведи к гостям. Путаюсь еще я в этих лабиринтах Алексашки…

Преодолев восемь пологих ступеней дубовой лестницы, царь и баба попали в большие сени со сводчатыми потолками, резными колоннами с крестовою абакой, светлыми стенами, расписанными под мрамор и статуями муз в глубоких нишах. Заметив между поварской и каморой для гребцов незанятую каменною девой нишу, царь вдавил в нее тетеху, засучил в разрез сорочки клетчатый подол и высвободился от семени, накопленного за дорогу. Баба оказалась скромной, но горячей: стыдливая в начале, как только оказался царь внутри, она стянула из него все соки, и для задору простонала.
Заправив холщевую рубаху в штаны и отряхнув камзол, царь выскочил из ниши, в несколько прыжков преодолел ступени на второй этаж к стеклянной двери и бодро зашагал по каменному полу. Баба оставалась при стене и переводила дух. Приглядевшись к балюстрадам, Петр, не без удовольствия различал в кованых решетках листьев свой и Меншикова вензель. «Помнит, сучий сын, кому обязан», – пронеслось средь прочих мыслей у царя. Миновав ряды колонн, он свернул к парадной зале, откуда доносились музыка и топот в такт. Толкнув от выхода лакея, успевшего произнести сквозь трели скрипок: - Великий государь Российский, царь Петр Алексеевич!.. и отскочил назад. Скрипки и валторны, трикнув, замерли на полутакте. Танцующие пары, разомкнувшись, встали вряд и поклонились. Хозяин дома, сидевший во главе стола, о чем-то ворковавший с чернокудрою особой, выхватил из рук ее кувшин, наполнил золоченный кубок и помчался с ним к царю.

(Из моего романа Анна Иоанновна)

поэт-писатель Светлана Клыга Белоруссия-Россия