Отечество мне Царское село. 1941

    Пушкин,  Египетские ворота     Неполная 33 школа Октябрьской железной дороги  находилась в бывших казачьих казармах, располагавшихся  вдоль   Царскосельской  ветки  1  Царскосельской  железной дороги. В этой школе я учился с 1 по 6 класс. Был переведен в 7 й, но учиться не пришлось. В сентябре 1941 г. г. Пушкин был оккупирован немцами.
По Царской ветке проходили передовые позиции  немцев. Мы оказались между нашими и немцами, ближе в их передовым позициям.  Домик, где я жил с родителями в селе Большое Кузьмино, до самой войны, был  под  N19. Родился в нем в 1927 г..
Ленинград был окружен,  мы оказались на оккупированной территории.  Это был сентябрь 1941 года. Еще днем работали магазины, а вечером начался бой. Вокруг горели дома  и небо было в зареве. Гремела артиллеристская канонада. Жители укрывались в огородах,в  приготовленных  заранее  укрытиях. Никто не думал, что немцы дойдут до нас и надеялись, что их скоро прогонят.
Попал снаряд в соседний дом Костиных. Никто не пострадал. Дом загорелся. Отец и мачеха помогали тушить. Бегали за водой через дорогу. На канаву. Вытаскивали вещи на улицу. Затушили. После этого
Костины прятались в бункере. В окопчике, накрытым настилом и засыпанным землей. Картошку только что выкопанную, засыпали землей.  Закопали и многие вещи, швейную машинку. Надеялись откопать, когда наступят спокойные времена.
Посыпались  снаряды. Больше с нашей стороны. Со стороны Пулковских высот. Немцы окопались по железнодорожной ветке. Так им было лучше видно. Дома в Песочном  и Большом Кузьмино поджигали огнеметом, так как дома мешали обзору.
На Ленинградском шоссе рвались снаряды. Падали телеграфные столбы. На дороге  валялась проволока.
Там же, на дороге лежал Костя Гнусавый (как его звали, потому что говорил так). Его застрелили немцы. Рядом, у окопчика Костиных снарядом разорвало козу. Около нашего окопчика прошел немецкий танк. Между следами от гусениц оставшимися на свежей земле, остался нетронутым ящик с цыплятами, которых нам подарил Гаусман
Андрей Александрович-главный инженер завода ПРМЗ-3 прежде, чем  эвакуироватся  в  Свердловск. Он ухаживал за сестрой Нюрой. Но у нее был муж в Севастополе.
Однажды пришла к нам из Пулкова бабушка, отца мать. Мы ее звали Бабочкой. Ей было 72 года. Она была высокая, седая, слегка сутулая. Пришла во всем черном. Так обычно ходила. С палочкой.
   Пришла с  Песочного  бабушка Надя-маленькая чуть горбатенькая старушка-мать моей мачехи. Веры Сергеевны. Пришли,  как бы проститься с нами. Засвистели снаряды. Рядом стали взрываться.
От некоторых только дрожала земля, а взрывов не было. Все в окопчике прижались друг к другу.
Стали вслух богу молиться, чтобы спас нас. Когда стихло, бабушки ушли к своим. Бабочка по шоссе между нашими и немцами шла в Пулково домой 7 км. Очевидно та и другая сторона наблюдали за ней и не тронули. Она благополучно добралась в Пулково и вместе с невесткой, сыном Шурой, , внуками, невесткой тетей Катей ушли в Ленинград с коровой к родственникам. В Ленинграде бабушка умерла во время блокады. Бабушка Надя добралась до Песочного а потом где то умерла на оккупированной территории, а дочку Зину убили немцы, когда они стали ей кричать, а она от них побежала. Ночью я ходил к   Юматовым.  Папа сказал, чтобы я передал им, что надо уходить в город Пушкин. Прятаться, а то здесь убьют. Через дорогу за домом  Попочкиных  в окопчике снарядом убило мальчика,  Юру Попочкина.  Днем пришли немцы и стали выгонять нас из окопов в город Пушкин. Мачеха запаниковала, заревела. Схватили кое-какие пожитки и побежали с другими людьми в город. Когда шли через царскосельскую ветку, видели окопавшихся немцев. «Рус, Рус, век, раус ».
Разместились в подвале большого каменного здания института молочной промышленности. Ходили на поля за картошкой. За водой ходили в парк. Варили на плите чечевицу. В кабинетах института остались не вывезенные  приборы, микроскопы, книги и т.д. Стены разбиты. Слышны взрывы, автоматные очереди.
Однажды в дом попала бомба. Отца оглушило. Немного контузило. Ушли из здания в Софию.
На столбе Парковой улицы, недалеко от лицея, висели два человека. Повесили немцы. При выходе из парка в районе Софии я видел наполовину обгрызанную,  убитую лошадь. Двое мальчишек наклонившись отрезали от нее куски мяса.
Начиналась голодная пора-осень 1941 г. и следом суровая зима с морозами до – 40 градусов.
Оккупация. Горит здание ЛИМП, Горит Екатерининский дворец. Горит Александровский дворец.
Горят Арсенал, Белая башня. По улице вдоль Екатериненского парка едут с пушками в зеленой форме оккупанты. Немцы. Бритые, холеные, смеются, играют на губных гармошках. До этого у них был блиц - криг. Подошли быстро к Ленинграду. Думали скоро взять, но Ленинград оборонялся.
Наши отступающие красноармейцы были  в грязных шинелях, обросшие, голодные. Варили в котелках картошку.  Многие погибали.
Мы поселились в пустой квартире на  ул. Радищева в Софии. На 1 этаже около аптеки. Хозяева видно были еврейской национальности. Уехали в Ленинград, оставив в маленькой комнатке-чулане старушку мать, возможно бабушку лет 70-80. Немцы евреев без разбора уничтожали.
Вместе с нами в этой квартире приютились бывшие соседи Костины, но другие-те, у которых горел дом от снаряда. Дядя Леша и тетя Шура. Раньше работали в совхозе Рассвет. Их сыновья Павел и Сергей. Сергей учился в той же 35  железнодорожной школе. Павел уже работал где-то. У них была с собой прихвачена корова. Вскоре немцы корову отобрали . Тетя Шура плакала. Немцы дали ей расписку. Здесь я встретился с Леней Арлашиным , товарищем детства. Он жил с матерью и сестрой Женей, с которой я учился в школе. Мать его, тетя Катя была в школе уборщицей. Женя была подругой моей сестры Ани. Леня сказал, что когда школу подожгли немцы, они бежали с учителями в город по Академической улице. На углу Академической улицы и ул. Андрея Васенко в них попал снаяд. Тетю Катю убило. Моей учительнице, которая была воспитательницей нашего класса, Тамаре Леонидовне Миловидовой- молодой незамужней женщине, оторвало ноги и она здесь же на улице умерла. Погибла ее старушка мать.  Их похоронили в окопчике дома Китаевых, где когда то  жил А.С.Пушкин.  До сих пор нет никакого знака, ни креста, ни колышка, где захоронили.
Леня сказал, что будет пробираться через линию фронта в Ленинград, где у него сестры Валя, Женя и Тося. Звал меня с собой, но я не захотел уходить от папы.
На ул. Радищева. Вечерами немцы гнали куда-то людей, в основном это были евреи.  Слышались автоматные очереди. Однажды пришел отряд немцев с автоматами. В касках. Врывались в дома, выгоняли взрослых мужчин, молодых парней. Всех собрали у одного сарая, а потом угнали куда-то . В концлагеря.
Забрали отца, дядю Леню Костина. Дядю Сережу Антонова с сыном Вовой, моим товарищем. Я остался с мачехой. Мы были с Костиными. У них была тележка. Мы погрузили на нее свои вещи и стали беженцами.
Был декабрь 1941 г. Мороз -30 гр. Мы слышали, что отца и дядю Леню забрали в гатчинский лагерь. Пошли с тележкой в Гатчину. Не доходя до Гатчины, остановились на ночлег в какой-то землянке без окон и дверей.
В холоде переночевали стоя прижавшись друг к другу.Нашли брошенную железнодорожную будку «42».  По Варшавской ж. дороге. Временно поселились в ней на одной половине. Сначала нас приютили добрые люди-железнодорожники, жившие в будке «41 км». Они не только приютили нас, но и кормили картошкой. Мы сами ходили выкапывать из под снега.В основном Вера Сергеевна. Мы с Сергеем Костиным ходили в Гатчину добывать пищу.На бойне в навозе искали пищу. Кто нахальнее и быстрее бегал, иногда добывал кровь в ведерко из под  мармелада.
Иногда кровь в баке выносили немцы. Ватага ребятишек и старых женщин бросались на этот бак. Надо было быстрее всех пробежать, всех растолкать и зачерпнуть ведерком кровь. Иногда это удавалось. Отварив кишки, поджарив кровь мачеха укладывала это в пустую консервную банку. Вместе с другими женщинами  мачеха стояла у ворот и поджидала, когда в лагерь поведут мужчин с работы. Вера Сергеевна старалась сунуть банку отцу, а он опухал от голода. Их содержали в бывших артиллерийских  казармах. Красные здания с обеих сторон дороге при въезде в Гатчину со стороны Ленинграда. Окна без стекол. Гражданские и военные спали на ледяном полу. Не давали сходить оправиться. В поднявшихся снизу стреляли из автомата. Эстонцы. Ежедневно от голода, побоев, расстрелов погибало около 150 человек.
Однажды отец работал  в лесу и ему удалось бежать. Едва пришел к нам на 41 км, где мы жили у добрых людей. Был весь во вшах, опухли ноги от голода. Мне надо было добывать пищу и я ходил в Гатчину на добычу. Если ничего не удавалось достать, мачеха ругала, упрекала. Если приносил еду была доброй. Для меня это был праздник. Когда папа немного окреп они с дядей Лешей нашли где то павшую лошадь. Приносили конину и мы ею питались. Потом узнали, что будка на 42 км пустует. В крышу попал снаряд.
Сходили, отремонтировали и мы стали там жить. Ждать, когда придут наши. Немцы нас там не беспокоили.
Мачеха держала меня в руках. Гулять отпускала на определенное время,
Велела работать. Ходил за керосином, продуктами, подметал двор, убирал конюшню. Жал траву для козы. Спасибо ей. Пошло на пользу. Много читал, но на книги не было денег. Мачеха не любила , когда я читал. «Зачитаешься», -  говорила. Работы много, а ты читаешь!  В Гатчине во время оккупации, возле книжного магазина валялись книги. Я набрал и принес домой. Мачеха со злостью выкинула их. Читать стал мало. Совсем.
 Зима в Гатчине 1941-1942 г. На монументе Верста  около дворца, на высоте 40-50 м. немцы закрепили свастику.
Из окопов  в Гатчинском парке около дворца торчали руки и ноги наших замерзших пленных солдат. По шоссе им. 25 летия Октября немцы гнали на работу  пленных солдат и гражданских мужчин, как отец например. Тех, кто не мог идти, падал от изнеможения немцы пристреливали. Бросали в идущю сзади автомашину.
За воротами лагеря видны были проходящие немцы и важно расхаживающие полицаи. То ли русские, то ли украинцы или другой национальности. Очевидно из числа пленных, изъявивших желание служить немцам. Концлагеря были во многих селениях. Про концлагерь в Рождественном,  ходили слухи, доходит до людоедства. Не кормили пленных. Кружка гнилой капусты в день и все. Люди от голода умирали.
Хорошо, что отец сумел убежать.
С Сергеем Костиным мы ходили на бойню. Добывать пищу. Он был пошустрее и понахальнее меня. На длинную  палку  набили  гвоздей, опускали в колодец через который шел слив воды с бойни. Проплывающие кишки наматывались .Мы их снимали и укладывали в бидончики. Потом мыли в воде и приносили домой.
 Это были мясо и сало. Немцы нас фотографировали. И говорили  Руссишь  швайн. Русские свиньи.
Мы говорили, что это они во всем виноваты. Дайте нам хлеба. Онкель гиб мир брод. Они отвечали: Сталин вам даст хлеба. Это нас возмущало. Когда был Сталин мы ели хлеб и даже колбасу. А когда стал Гитлер, ничего нет.Они не понимали и продолжали фотографировать. Однажды грузили копыта.Мы нахватали в ведерки. Нас  задержал немец. Закрыл в сарай. Мы знали, что за воровство немцы вешают. Мы стали реветь. Проходил какой то рабочий  из пленных, и выпустил нас.
Еще были помойки при госпиталях, где иногда можно было найти корочки хлеба. Был бак у  одного лазарета,  куда немцы сливали помои. Туда вываливали и вареную свеклу и брюкву для свиней, которых держали при лазарете. Здесь работал дядя Вася  Шатнев  из Пушкина. Его сына Ивана, я хорошо знал. Впоследствии был с ним в лагерях у немцев. Иногда дядя Петя, работающий в госпитале рабочим давал нам несколько картофелин или брюквин. Иногда мы сами воровали помои. Так как мы промышляли на бойне, то ноги все время были в навозе. Когда Сергея задержали немцы
.
Однажды на помойке я отравился. Поев какой то кислой фасоли. Похудел. Ноги едва держали. Костины жили в одной будке. Говорили лучше бы умер.
Чем мучиться. Но когда я немного окреп мне мачеха помогала одеться и отправляла  лровожая часть пути за добычей пищи. На ул. Хохлова в инфекционном госпитале мне работающие таи русские женщины, давали картофельные очистки. Среди  них попадались  мелкие  картофелинки.
Когда наступила весна 1941 г. папа посадил глазки из очисток и у нас выросла своя  картошка.  Потом купили козу и кормиться стало легче. Но это было потом. А когда я болел, с трудом доходил до города. Ноги и руки болели. Ощущалась слабость. Около  одного лазарета  была пристройка с кирпичной плитой.  На ней повар , дядя  Афонасий  готовил  пищу для пленных занятых на заготовке дров. Рядом стоял большой кирпичный  котел
В нем кипятили воду для мытья котлов. Сквозь окна лазарета была видна шикарная кухня. И бак для  приготовления пищи. Туда вход был закрыт. Иногда я садился погреться около огня. Зима 1941-1942 г.
была очень суровая. Я сидел около огня, подкладывал палочки и дремал от истощения.
Немцы не стали меня гонять от огня. Немец конвоир говорил, работающим русским пленным: «Кляйне  ман  капут». «Малчик умрет» Те кивали головами. Дядя  Афонасий р ешил меня поправить и стал наливать баланды. Но мне надо было еду носить домой. Я стал ему помогать. Убирать помещение, заготавливать дрова. Мыть посуду. Немцы меня не гоняли.
Дядя  Афонасий  старался подливать мне баланды с самого верха. Где был навар. Я стал поправляться. Я даже  стал носить  баланду домой. Но вскоре в лазарет пришло другое начальство и меня с дядей  Афонасием  выгнали  из сараюшки , которую  поломали. Дядю Афонасия  я называл дядя Фоня.
До войны он работал поваром в ресторане г. Киева. Спасибо ему, что помог мне в трудное время встать на ноги…
Снова бойня. Помойки. Сергею Костину повезло. Его взяли в мастерскую при лазарете, где делали кресты для немцев, умирающих в лазаретах. Около лазарета и дальше в парках были немецкие кладбища. Все время привозили раненых и оперировали. Мертвых заворачивали в простыни, выносили из лазарета и тут же  захоранивали.  Я видел это. Сергей писал надписи на крестах и его за это кормили. С госпиталя на ул. Хохлова, где женщины мне давали очистки, меня гонял старый немец. Завхоз. Седой  старик с офицерскими погонами. Он брал полено и бежал за мной и бросал, но я убегал. Я боялся мачехи. Если я ничего не принесу, спокойной жизни в этот вечер не будет. На бойне охранник съездил мне прикладом по спине, но я увернулся. Однажды немцы спустили на меня двух собак.  Я испугался, побежал и упал. Собаки подошли, посмотрели  и не тронули.
Оказались сытыми и умными, а то могли бы разорвать. Добывать пищу становилось все труднее. Голодающих было много. Ходили группами. Ребятишки и женщины. Все были друг другу конкурентами.
Я пошел проситься на биржу труда. Не приняли. В госпиталь тоже. «Цу юнг»
Ты молод. Однажды я  забрался на помойку инфекционного лазарета на ул. Хохлова. Там я увидел вмерзшие корки от сыра  и стал их собирать.
Сверху меня окликнул немец. Я испугался. Это был  оберцалмайстер или комендант. Сказал, чтобы зашел к нему в 16 часов. Обещал взять на работу.
Я пришел. Он принял меня на работу -топить печи на втором этаже госпиталя на ул. Хохлова.  На нижнем этаже печи топил  старый мужчина, дядя Коля.
Лет 55. Мне досталось много печей. Надо было принести снизу заготовленные и сложенные в виде стога дрова. Некоторые поколоть. Если было надо,  перенести кровати. Выполнять другую работу. За это кормили и кое-что удавалось уносить домой. Старший по этажу был хороший. Юзеф. На кухне работала Вера Михайловна, дочь учительницы,
Марии Васильевны из
Пушкина. Она была Ко мне добра ещё когда я не работал, а просил подачки, Она кидала мне корочки завёрнутые в бумагу. Прошла зима сорок  второго года, и сорок третьего. Весной тех, кто не учился в гимназии, а работал, стали отправлять на трудовую повинность. Меня вызвали на биржу  и  направили на работу в лагеря. Завхоз попросил меня оставить, но указание было свыше.  Нас, работающих подростков, погрузили в товарные вагоны. В каждом вагоне был охранник,  немец  и повезли ночью в  Любань и там выгрузили. На автомобиле - фургоне повезли в лес. Выгрузили в лагере Воронье гнездо.
           Здесь в палатках переночевали. На следующий день перевезли в лагерь Ручьи. За           Апраксиным  двором 4- 5 км. Два ряда круглых палаток из синтетических коробок на 20 человек. По середине  чугунка. Полукольцом нары. Принесли солому на 20 человек и на
          ней спали прижавшись друг к другу.  Гоняли   с
06:00 до  вечера на работы.  По
           строительству дороги от Любани  до Луги. Там, где были болотистые места, прокладывали гати, забивали сваи, связывали друг с другом проволокой. Копали канавы. Руководили работами в основном поляки из организации «Тодт». Они носили жёлтую форму повязку с белым кругом. В кругу нарисована свастика Под кругом на белой ленте надпись: Тодт. Что по немецки « Смерть». Но говорили что это фамилия какого то немецкого инженера. Кормили один раз баландой. В баланде было много головастиков. На 5 человек давали буханку хлеба.  Воду для баланды брали из болота. Деревня Ручьи была сожжена. На поле были  видны  островки зеленой травы, в тех местах, где лежали наши убитые незахороненные  солдаты. Говорили, что сибиряки.
           Потом работал на лошади, вывозил бревна из чащи леса на дорогу. Работало много женщин, подростков. Были и взрослые мужчины. Хоть и старались мыться, стирали свои тряпки и  бельё в воронке, но у всех были вши, все время хотелось есть. Командовал лагерем седой старый немец. Его называли комендантом. Здесь же был дом с немецкой полевой жандармерией. Один раз забастовали и решили не выходить на работу.  Нас стали колотить, хлестать и выгнали на работу.
Однажды погрузили в фургон и под охраной куда то повезли. Выходим, смотрим дом, вокруг 3 ряда колючей проволоки. Оказались  в Волхове, в лагере где до нас был концлагерь пленных. Недалеко был вокзал.
           Попал в лагерь Ручьи в мае, а это уже был сентябрь этого же года. Поселили в этом доме   и      с утра начали вывозить на различного вида работы  Убирали картошку в  Сеглицах.  По полю бегал старый немец с палкой в военной форме. Мы ходили  за лошадью с копалкой и собирали картошку.  В городе Вруда грузили мешки с картошкой. Носили шпалы В самом городе рыли окопы укрытия для немцев. Работали по принуждению из под палки. Была картошка и кормили раз в день баландой. В лагерь привозили группы ребят из окрестных  деревень. Одна группа  убежала и выстроили всех.
           Пришли полицаи, привели ребят. Комендант сказал, что тот, кто будет убегать, никогда не увидит родителей, но я все же убежал с 2 товарищами. Один был Вася  Шатнев, а 2й был финн. Мальчик из деревни  Питкелево   Как то раз мы пилили дрова и заметили, что  проволока  колючая в одном месте над землёй высоко расположена и можно под неё пролезть, ну а охранял власовец.  Ночью мы втроём убежали.
          На станции Большое  Кикерино. Нас задержал комендант в светло коричневой форме  фельдфебеля. Я был  маленьким, с финном шли вместе, а за Нами Ваня с  узелком белья.  К нему однажды приезжала машина. Он был на особом счету.
            К нам никто не приезжал.  Было все одето на себе. Из  за этого  узла  нас задержали. Комендант спросил  разве я не здешний? Я ответил что мы вместе, он отобрал документы .У меня забрал немецкий рабочий паспорт и метрики, которые мне выдали в Гатчине.  Настоящие сгорели в Кузьмине. Нас заставили  пилить   дрова  в комендатуре и обещали вернуть в лагерь Волосово. Я говорил Ивану, что из его жадности нас забрали.
          Зачем взял с собой узелок. Еще в Волосово мы собирались убежать. Мимо проходила железная дорога, обгоревшие железнодорожные составы.
          Бомбили. Чувствовался   конец немцам.  Гатчинец ,  Миша Румянцев, говорил, что нужно подождать благоприятного случая и однажды он убежал один, ему помог власовец.  Об этом мы узнали позже. Миша был у нас был заводилой, и вот убежал  Убежали вскоре и мы.
           Мы  видели у  станции большой обоз. Готовили отправку финнов-чухонцев, которые были  из разных деревень. Рядом со станцией было большое село Кикерино. И на окраине стоял обоз финнов. Мой товарищ, финн, торопился попасть домой.  Иван говорил, что коменданту нужно купить курицу, а денег у нас не было. У Ивана был 115 рублей  старых советских.  Ещё ходили после освобождения Гатчины от немцев. На рынке лепёшка стоила 10 рублей, а буханках хлеба 200 рублей.  Нас никто не охранял. Староста на одну ночь повел нас спать в соседний дом. И снова привёл пилить дрова. Есть надо было.  Сговорились вдвоём с финном сходить обменять 4 кусочка мыла на хлеб. Иван дал  75 рублей мы с финном пошли  в  Большое  Кикерино.  В одном доме встретили русскую семью из Пушкина. Хозяин сказал, что он работал у гостиного двора и меня даже помнит.    Он посоветовал бежать и показал дорогу на Елизаветино.  В направлении Гатчины. Иван не хотел бежать. Хотел как-то подкупить немца. Он нам деньги дал, чтобы  мы ему курицу купили.
            Мы решили не возвращаться в комендатуру и побежали по тропинке в лес.  На дорогу мы получили кусок хлеба и варёной картошки. Попадались пустые брошенные финские деревни, на полях неубранное жито, следы от прошедшего стада коров. Был октябрь 1943. В одной деревне нас окликнул вдруг немецкий офицер. Убежать было поздно, подождали. Офицер  со знаком на рукаве испанского легиона, значит из испанской так называемой голубой дивизии. Кури есть, спрашивает. Мы поняли, что спросил, можете ли вы достать кур. Сказали, что нет, мы из соседней деревни и  пошли дальше. Был вечер двадцать первого октября. Вышли на опушку леса, увидели, как верховой немец ведет в деревню лошадей. Когда смеркалось, подошли крайний избе. Постучались.  Открыл   дед с чёрный большой бородой. Попросились переночевать. Я рассказал, что мы убежали из концлагеря и пробираемся домой. Дед,  его жена и невестка  оказались хорошими людьми. Накормили нас картошкой с грибами, со сметаной,  сказали, что нам повезло, так как в остальных домах живут австрийцы, солдаты из австрийского региона, а раньше жили чухны, но немцы их видно отправили в Финляндию. Русских они не трогали. У меня был кашель.
Уложили спать во дворе на сеновале. Предупредили, что внизу стоят австрийские  легионеры, автоматчики, и надо лежать тихо, если вдруг придут австрийцы. Утром мы встали, нас покормили и чуть свет мы пошли дальше.  Деревня называлась Заполье. Спасибо хорошим добрым людям. Бежать вдвоём куда проще. Говорят 3 всегда лишний. Ну а на следующий день мы дошли. Заночевали  у моего товарища.
 Его родителей  немцы назначили в эвакуацию в Финляндию. На следующий день я зашёл на минутку. Мне дали в дорогу кусок хлеба. Хлеб есть, жить можно, если ещё есть вода. Не знаю как, но вроде без приключений, а 22 октября 43г. я пришёл  к  деревянной будке 42 километр и постучал в дверь. Прошло  5 месяцев, как я не был дома. Открыла  мачеха. По лицу  увидел, что не обрадовалась  моему возвращению. Отец, зато, был  очень рад. Ведь я его родной сын и он переживал за меня. Стал рассказывать  о себе, а когда я сказал, что пришёл без документов, то мачеха сказала, что за мое укрывательство от немцев нам попадет. ОТЕЦ  не обратил на это внимание, а я  подумал, стоило ли мы мне убегать из лагеря. В ноябре немцы выгнали из будки в город.
Нашли мы маленький пустующий  домик, принадлежащий кладбищу. Поселились временно. Потом объявили по городу Гатчина общую регистрацию жителей. Отец стал волноваться, как будет со мной. Я беглец и у меня нет документов. Я был записан в паспорте отца августом 27 года рождения. Он сказал, что надо уменьшить годы, а то опять заберут в лагерь. Мачеха стала ругаться, что  из за меня будут неприятности. Я сказал, что подделывать документы не буду. Вроде, отец схватил перо, а может быть он заставил меня это сделать: удалить цифру 7 , переделать  дату рождение на 20 марта 1929 года. Вот по этому документу  паспорт мне и выписали  и удостоверение личности с  указанием примет. Вместо 11 августа 27 года со дня рождения  - 20 марта 29 . Однажды  был случай, когда  загруженный,  я выезжал на дорогу и меня остановили двое жандармов с
автоматами в руках проверить документ. Отпустили, а потом дали очередь из автомата в снег. Если бы не было документов,  то наверняка забрали бы. В декабре объявили всеобщую эвакуацию жителей Гатчины. Всем надо было в 12:00 выйти на улицу, но мы не вышли, а спрятались на кладбище.
 Я , папа, мачеха, сторож с женой, тётей Акулиной и рабочая кладбища, тётя Марина. Но это будет потом, а до этого был случай, когда меня вызвали на биржу труда. Там работали русские девушки, командовал одноглазый немец. Девушка спросила, я ли это и если у меня брат. Да сказал я, есть брат, и он  лагерях. Они дали мне направление в окрестность  Мариенбурга,   учиться  на автослесаря. На следующий день я пошёл.  Попутчицей была девушка. Пролетали наши самолёты и стали бомбить железную дорогу. Бомба разорвалась недалеко, на полотне железной дороги. Мы спрятались за дерево, вокруг нас был снег весь тёмный от земли.  Когда пришёл, то увидел, что немцы грузят автомобиль, рядом стоит автобус. Я показал направление, они посадили в автобус и поставили охранника. Я попросился в туалет,  думал  оттуда удастся убежать. Не удалось. Потом привели меня в большую комнату, где было много подростков, некоторые  сидели, пели блатные песни под гитару. Я сказал, что немцы грузят машину, собираются убегать.  И нам надо, пока не поздно. Не обратили внимания, сказали, что выходили свободно. Оказалось, что к двери поставили часового. Пошел я по коридору, нашёл окошечко слива помоев и вылез из него на улицу. Потом добежал до дороги и спокойно пошёл. Когда
пришёл домой, отец был
Рад. Сказал что Господь бог помог….
 Когда начались бои за взятие Гатчины, мы сидели на кладбище в склепе и ожидали освобождения.
Сверху  закричали. Кто там внизу, выходи, а то бросим гранату. Вылезли из  под памятника чёрного мрамора, смотрим, понять не можем, наши военнопленные… нет, оказалось передовые части разведчиков человек 6,8 , пулемёт Максим на руках. Все нацмены. Командир русский, при зелёных офицерских погонах. Женщины, отец, все от радости заплакали.  Разведчики удостоверились, что нет немцев среди нас, велели обратно забираться в склеп. Когда они ушли, сверху раздались голоса немцев. Вылезайте наверх. Смотрю, дед вылез наверх.  2 автоматчика с гранатами в белых халатах. Думал, что сейчас убьют всех. Это была главная  кладбищенская  дорога. С другой стороны  застрочил пулемёт.  Пули засвистели рядом. Мы, как сговорились, побежали в сторону , на боковую дорожку. Добежали до сгоревшей ещё в начале  войны кладбищенской церкви. Видим, внизу есть окно.  Спустились в сырой подвал. Смеркалось. Кругом  слышны были завывания миномёта. Одиночная  стрельба всю ночь . Город Гатчина бомбили  наши самолёты. Наверху была слышна немецкая речь.  У нас не было оружия.  Нам хотелось дождаться освобождения. Ночью был мороз до 35 градусов. Мы стояли рядом друг другу, прижавшись, накрывшись  платком и дышали, чтобы было теплее. Утром все стихло. Вылезли на улицу. Было 26 декабря или января 1944 года. Гатчину освободили.
По  улице шли обозом наши солдаты, везли пушки. Недалеко стояла батарея, с неё стреляли по отступающим немцам. Когда кончилась оккупация, пешком ходил в Пушкинский Загс, Павловский сельсовет. Пытался восстановить метрики, но архива не было. То ли он не вернулся из эвакуации, то ли сгорел. Мне нужны были  метрики. Здесь мне  девушка выписала метрики согласно удостоверению, выданного  немцами.  Надо где-нибудь было работать. Отец  и мачеха, чтобы получить карточки на продукты,  устроились работать  на материальнотехнический склад варшавской железной дороги. Отец на лошадке. Возил груз. Его начальник отдела кадров  попросил, чтобы я написал вывеску, а у меня кроме акварельных красок  не было никаких. Написал  акварельными. Видел, что повесели, дали заказ написать вывеску строительная контора. Написал, несу… Останавливает худенький, невысокого роста, мужчина. Куда несёшь спрашивает. Я сказал. Он предложил зайти в отдел кадров военторга и попроситься на работу. Дадут рабочую карточку и зарплату… этот  добрый человек оказался начальником  производственных мастерских, портновской мастерской   военторга.   Я  пришёл в военторг на улице Максима Горького , в управление, в отдел кадров. Сначала встретился с начальником. Он сказал, что я очень мал и принять на работу не может,  Никакой специальности у меня не было.  Я заплакал и стал проситься в  военторг.   Старший лейтенант Усков,  дал разрешение принять подсобным рабочим. С мая 1944 по октябрь 1944 возил на лошади подсобного хозяйства  хлеб, продукты, в магазины и лазареты.  Мне давали после выгрузки поесть. Готовил дрова для столовой военторга,  возил на легковых санках старшего лейтенанта Ускова  по магазинам, на склады в Мариенбург, а когда заболел  Федя, водовоз,  возил с пруда из парка в столовую воду.  Водопровод в городе ещё не работал. Возил и пел.
«Удивительный вопрос, почему я водовоз? Потому, что без воды и не туда и не сюды».  Приготовлял  дрова для учебного комбината, столовой, завидовал профессии поваров, смотрел я на них в белых куртках, как на богов. Я  носил дрова, они иногда кормили обедом. С парка привёз 2 воза немецких толстых сосновых крестов на дрова, поехал снова, но остановили, увезли на станцию. на склад. Начал соображать, что нужно приобрести специальность.
Стал просить старшего лейтенанта Ускова направить в мастерскую, учиться на сапожника.  Секретарь Аня не хотела, так как я был безотказным рабочим.  И всё же удовлетворили просьбу. Стал учеником сапожника.
И вдруг нас нашла  сестра Нюра. Я был счастлив до слез, радовался.  Сестра сказала, что надо учиться в школе. Я подумал,  как же я раньше об этом не догадался, ну а мачеха об учебе ничего не говорила. Мне казалось ,что я всё забыл. Я закончил 6 классов в
40 - 41 году. Поговорили и решили, что мне надо бросать работу, и надо идти учиться в школу. Я поступил снова в 6 класс в октябре  45.  406  средняя школа. Мне там очень понравилось  учиться. Весной 45 года  6 класс я окончил на пятёрки, так как 2 год его кончал. Переехали в Пушкин. Помог главный инженер Гаусман Андрей Александрович, который нас помнил ещё, когда был холостяком и хотел жениться на сестре Нюре. Он оформил нам вызов, так как  свободного въезда в 45 году  в Ленинград и Пушкин не было. Отец попросил на работе лошадёнку,  погрузили кое-какой скарб.  Привязали  корову Зойку  сзади и поехали в Пушкин.
 Так как у нас жилья не было, то временно  остановились у сестры и матери
Славы Мартынова,   бывшего мужа сестры Ани, который погиб в Севастополе. На улице Карла Маркса дом 85. Тогда они ещё были незамужние женщины, и хорошо, приветливо к нам относились.
Но Мачеха показала свой характер. Поругалась из за 200 гр конфет.
 Переехали в подвал дома Юматовых,  который представлял из себя корпус и стены, разваленные артиллерийским  огнем,  обвалившимся бревнами. С папой развели костер, поставили на него кирпичики, набрали кусочков глины, замесили её в горячей воде. Папа сложил из кирпичей плиту. Весной  от  бетона повеяло сыростью.  Набрали везде досок обгорелых, железок и папа построил  на своём участке времянку из досок. Из старых бункеров наковыряли брёвен наняли плотника, построили сруб, маленький домик, под номером 19 какой был до  войны. Папа по причине ухудшения здоровья устроился на проходной вахтером.
  Я окончил семь классов 406 школы и в 46 году поступил, не без труда, в Ленинградское речное училище на судоводительское отделение,  а в 50 году окончив речное училище я был направлен на военно-морскую стажировку а с марта 51 начал работать на судах Северо Западного пароходства. Сначала штурманом а с  54 года на должности капитана. Когда-то говорил, что буду, как дядя Коля, двоюродный брат, сын Ивана Григорьевича капитаном дальнего плавания. Позднее, после многих лет плавания по рекам озёрам стал работать на судах смешанного плавания  по рекам и морям, получил рабочий диплом капитана дальнего плавания . ..