И я лежал

Морозный  ветер  вскрытой  веной  чах...

На  блюдечке  окна  в  кристаллах  соли

Лежала  плоскогрудая  луна.

И  яблоко  в  железной  кожуре - 

Приобретенье  раннего  мороза - 

Ей  повторялось  в  глубине  ветвей.


Всё  -  заполночь...

Часы  жевали  жвачку

Соломенных,  обугленных  минут.

А  в  комнате  царило  серебро

На  всех  предметах.

Словно  мох  на камне

Стеклянный - лунный  свет  произростал.

Тянулись  целлофановые  нити

Вдолью...  Поперек...

И  не  было  мне  сна.

Казалось  мне,

что  будто  я - рука,

Единственная,  понятная,  живая,

что  тычется  слепым  еше  щенком

в  поверхности,

и,  память  не  преемля,

пытается понять - к  чему  нога?

И  грудь - к чему?

И  тусклое  мерцанье

Бессонных  глаз  в  картонной  голове?

Зачем  всё  это  не  соединимо?


Как  будто  бы  упал  со  стрехи  лед

И  на  куски  сухие  раскололся,

И  в  гранях - изможденных  зеркалах -

Разлома  грань.

Везде  одно и  то  же...


...Был  остров  пуст, 

а  море  утекло, 

и  обнажило  шаткие  провалы,

и  страшно  было  вздрогнуть, чтобы  вдруг

своим  же  звуком

           не  рухнуть  в  эту  бездну...


...Ударил  колокол...

Не  в этих  временах.

Он  то  ли  умер, то  ли  не  родился.

Но  был  так  слышен  выплеснутый  звон.

И запах  меди  черной  и  холодной 

был  осязаем...

И  собачий  вой

был  мне  доступен,  но  не  обретаем.


Он  для  вселенной  не  существовал. 

И  был  он - вой  глухонемой  собаки...


Хочел  ли  я чего?

Да! Я  хотел!

Хотел  душистой  зелени  вина!

Мечтал  любимую,  ушедшую  в  апреле!

Искал  в  самом  себе  осенний  лес,

и  тосковал  за  плодною  землею,

за  радостными  смехами  людей,

за  их  детьми,  поспитанными  счастьем!


Казались  мне  дела  их  как  дубы,

готовы  были  б  праздновать  столетья

Своею  намозоленной  корой!


Я  жаждал  исцеляющего зренья!

Пришествия  величия  времен,

времен,  текущих  в  соплах  раскаленных,

времен,  как  солнце  в  маковом  поле,

времен, как  полнолуния  дельфинов,

что нитью  блика

нижут  связки  волн!!!


Но  не  было  дано...


И я  лежал

Чудной, клубнично-гипсовой  рукою

между  самим  укачанным  собой,

боясь, как  как  стрелка  чаш,  пошевельнуться,

чтоб  равенства  вовек  не  потерять.


Дымился  где-то  ниже  вой  собак,

Вверху  луна  с  железной, плоской  грудью

Напевом  электрически  плыла.


Гармонией  земле  непостижимой

Был  колокол  во  мне...