Параскаведекатриа...

            
       Большое деревянное окно в зале, установленное ещё после окончания Второй Мировой и потому пропускающее летние грозовые дожди прямо в комнату, наконец-то было отремонтировано. Специально для этого я приглашала свою бывшую сотрудницу, которая теперь подрабатывала ремонтами.

       Окно было тщательно зашпаклёвано и окрашено, стёкла вымыты, строительный мусор убран.

       Однако, по своей привычке доводить всё до совершенства, я весь вечер ползала вприсядку, смывая с пола остатки шпаклёвки и бесконечно меняя воду в ведре. Такое чрезмерное усердие не прошло бесследно: ночью я проснулась от сильной боли в животе.
 
       Мне пришлось вызывать Скорую помощь и светить в окно фонариком подъехавшей машине, поскольку в условиях военного времени и комендантского часа уличное освещение отсутствовало. Но всё было напрасно: у врача в аптечке не оказалось ничего, кроме обыкновенного анальгина, который не помог. Меня так и оставили с болью в животе и советом обратиться к терапевту.

       Включив компьютер и найдя в интернете, какие лекарства необходимы в данной ситуации, я решила наутро дойти до ближайшей аптеки. А пока попыталась задремать.

       Увы, это оказалось невозможным.  Наступающий день не был рядовым и обыкновенным. Я помнила о нём с самого начала календарного года. «Одну лишь сердцем помню дату: десятый месяц, день десятый…», — писал в своих стихах мой отец. Десятого октября исполнялось 30 лет, как не стало моей матери.

       Мама… Ушедшая так рано от коварной болезни и так долго и безутешно оплакиваемая моим отцом! Сколько раз он ходил пешком к ней в горькие годовщины, 12 км в оба конца, когда не было рейсового автобуса! Отец не простил бы мне!.. Да ещё, как нарочно, такая дата — 30 лет! Он не простит…

       Но я не могу! После бессонной ночи и с непрекращающейся  болью в животе мне не добраться до печального поля за городом, где упокоены родители!..

       Я очень переживала.

       Вечером удалось приобрести в аптеке необходимые препараты. Через пару-тройку дней боль в животе прошла окончательно.


       Купив букетик бордовых  хризантем, запах которых всегда мне напоминал горький дым осенних костров, я устремилась на кладбище.

       Добравшись до последнего поворота и выйдя на «финишную» тропинку, ведущую к могилам родных, я, по своему обыкновению, начала громко вслух обращаться к дочери: «Олесенька, мама уже приехала! Мама уже идёт!»

       И вдруг в смущении замолчала: по обратную сторону Олесиного памятника стояла незнакомая женщина и внимательно рассматривала «обложку» дочкиной Гранитной Книги.

       Примечательно, что кладбище в тот день было совершенно безлюдно, как обычно и бывало в дни моих посещений. Я не любила приезжать в «толпу» по поминальным дням и другим религиозным праздникам.

       Решив взять ситуацию в свои руки, я бодро спросила, подойдя ближе: «Ну, как? Похожа?»
 
       «Кто похож?» — испуганно отозвалась женщина.

          — Я, на свой портрет.

       Изменившись в лице от ещё большего испуга, женщина осторожно заглянула на лицевую сторону памятника, где с керамического портрета Гранитной Книги лукаво улыбалась моя 20-летняя Олеся.

       — Вы не туда глядите! — поспешила я её успокоить. — Вы только что смотрели на мой портрет Скорбящей Матери, с обратной стороны. Вот я и спрашиваю, похожа ли я на свой портрет? Мне трудно это оценить.

       А вокруг по-прежнему не было ни души, и, откровенно говоря, мне было не по себе от неожиданной посетительницы. Кто она? Что здесь делает? Собирает принесенные родственниками сладости с могил? Она не похожа на нищую... Хотя женщина немолодая, скромно одетая, но в руках нет ничего, ни сумки, ни пакета… У меня с собой, например, и цветы, и рабочий «инвентарь» — щётка, бутылки с водой и мягкая ткань для мытья памятников, Олесин маленький игрушечный Тэдди-Медвежка, плеер, печеньки с конфетами… А у этой женщины в руках совсем ничего! Что делала она на кладбище?.. Почему стояла перед  дочкиным памятником, да ещё с тыльной его  стороны, где мой печальный лик и горькие четверостишья, обращённые к Олесе?..

       — Кажется, Вы похожи на портрет, — произнесла наконец женщина. — А я вот стихи читала…

       Это было приятно. Олесина Гранитная Книга вся исписана её стихами. На обороте — мои отчаянные строки. Через пару метров — памятник родителям, на котором высечены задушевные стихи моего отца, посвящённые моей матери. Такой вот скорбный «литературный клуб»…

       Пришлось показать и прокомментировать это незнакомке. Она с интересом рассматривала и слушала, и, похоже, никуда не собиралась уходить. А у меня время ограничено! Надо успеть помыть гранит, чтобы в нём отражалось небо; положить цветы и конфеты; посидеть на скамеечке за столиком у ног родителей; включить дочке её любимые музыкальные записи…  И всего через полтора часа обратный автобусный рейс!

       Однако, мне никак не удавалось избавиться от навязчивой тётки.

       — А зачем прибирать?.. Тут и так чисто! — говорила она, и всё расспрашивала и расспрашивала, почему моя девочка прожила так мало…

       При иных обстоятельствах — например, если бы мы вместе ожидали на остановке автобус — я побеседовала бы с ней с удовольствием. И о дочери рассказала бы, и почитала Олесины стихи… Но теперь я была уже и не рада, что вообще начала с ней разговаривать.  С большим трудом мне удалось убедить её оставить меня в одиночестве, чтобы навести порядок и скорбеть без посторонних об ушедших из этого мира близких людях.

       Сообщив, что у неё здесь совсем рядом похоронена племянница, незнакомка нерешительно побрела по тропинке вдоль поля.
 

       Всё время своего пребывания у родных могил я вглядывалась вдаль и боялась, что на обратном пути тётка снова пристанет ко мне. Но её больше не было. Она отправилась к началу массива, а это всего 14 рядов от моего места нахождения. Местность хорошо просматривалась , потому что осенняя листва уже облетела с кладбищенских дерев. В указанной ею стороне, мол, там племянница, точно не было никого. Женщина словно исчезла, растворилась среди крестов, памятников и безымянных могил, будто её и не было вовсе. Стало немного жутко, но я погрузилась в свои воспоминания и постаралась забыть о незнакомке.


       Дома, по своему обыкновению, я решила отметить в настольном календаре посещение кладбища. Нашла сегодняшний день… Вот чёрт! Сегодня пятница, 13 октября!!! Вдруг вспомнилось этакое заковыристое слово из  Олесиного медицинского конспекта: ПАРАСКАВЕДЕКАТРИАФОБИЯ…
Боязнь пятницы тринадцатого числа. Дня, якобы полного неприятностей.

       Хорошо, что я свободна от предрассудков! А то точно не поехала бы, или испугалась незнакомой тётки не на шутку!!

       Перед сном, как обычно, я зажгла перед фотографиями  Олеси небольшую свечу.

       Долго крутилась в постели, а в голове стучало: «А может, это и не женщина вовсе была?!. Вообще … не человек?.. Почему на безлюдном кладбищенском массиве, в пятницу 13 числа, она выбрала именно могилу моей дочери и рассматривала мой портрет?.. Может, это какой злой дух?.. Может, это какой–то знак из потустороннего мира?.. Может, меня ожидает какая-то неприятность, или что похуже?..»

       Я с большим трудом отогнала эти мысли. Но ещё долго сквозь сон кружилось где-то далеко в подсознании такое длинное слово, похожее на старинное заклинание: «Параскаве-декатриа-фобия… Параскаве-декатриа- фобия…»