Сир, день войдёт в Историю!

        (Строфы, не входившие изначально в главу
          http://stihi.ru/2024/06/06/5611
           «37. Веришь ли, что победим? Москва близка...»
              из романа «Вдова»)

Для славы зыбко время первопутка.
Для отдыха совсем ночь коротка
И к двум часам пошла уже побудка –
Начальная к Истории строка.
Французский лагерь подняли капралы:
«Желанья нет проснуться? Вы не правы!
Позиции у русских далеки,
А мы должны быть   на   ногу легки».
Колоннами гигантский муравейник
Пополз промеж Смоленских двух дорог.
Речушка Колочь – значимый порог,
Пригодный для проходов не мгновенных.
В открытом поле – русские холмы
На них для пушек площади малы…

«Сир, день войдёт в историю! – у Раппа
Дыханье перехватывало так,
Что он сбивался. – Русское    ура   бы
Забить им нынче в глотки! Вал атак
Последует от нас на их редуты,
И кончится тогда их горе-дутый
Апломб, мол, Бонапарта разобьём»!
«За ужином бутылку разопьём
Мы красного Бургундского победно, –
Ответил, не блефуя, Бонапарт. –
Кого не взять, мой полк любой наград
Достоин априори, ибо вредно
Для сердца тренированного ждать,
Когда ему позволят побеждать».

С ночных часов до самого рассвета
Шла армия к исходным рубежам:
Солдат Наполеона беззаветно
Рад заработать пулю, рану, шрам…
К России проникался с каждым годом
Презрением (ко всем её  народам)
Жестокий враг с брезгливостью в лице…
Москва-река в своём полукольце
Держала поле – место для легенды.
«Жан, – флигель-адъютанту до зари
Поведал Бонапарт, – тут, хоть умри,
Но поле мы возьмём не для аренды.
У русских на хвосте придя сюда,
С их армией покончим навсегда.

Вы знали, Жан, кампанию в России
Задумывал в апреле я начать.
Нелепо бы меня сейчас спросили,
А что в тот раз заставило начхать
Внезапно на заветные хотелки?
Фуражно-продовольственные сделки
К весне нам не с кем было заключать.
Неурожай в империи, где часть
Была всерьёз охвачена волненьем.
Ну а в июне корм для лошадей
Подножный вырос. Кто ж из нас злодей,
Чтоб гнать орду на смерть за неименьем
Обозов и лошадок боевых?! –
Воскликнул император. – Я привык

К тому, что есть у армии достаток.
Провёл я через Неман для войны
Аж двести тысяч сытеньких лошадок
С расчётом, что в лугах пастись вольны.
Все страны не построить по    ролям,    но
Германия нас выручила рьяно,
Поставив очень рослых битюгов,
Которых нет в помине у врагов,
Для сверх   тяжёлых   фур и поскромней...
Для наших кирасир я брал коней,
Которых не пугает близкий выстрел
И пушечный громоподобный залп.
Парк тягловых быков наш был не слаб
Полсотни тысяч особей мы быстро
Могли пустить на мясо при нужде,
Застав чужой народ к нам во вражде.

Шоссейки римлян – гордость всей Европы,
А ливни не несут для них угроз.
Что ждало нас за Неманом, где тропы
Песчаные размыло после гроз!
В итоге многих, точно, что немало,
Тяжёлых фур у нас как не бывало!
Обозы отставали с фуражом,
С мешками продовольствия. Вскачь жмём?!
Орудия бросали с грустью в Вильно…
Град ледяной, холодная роса.
Заморенных, вне стойла, без овса,
В итоге с первых дней у нас невинно
Издохло десять тысяч лошадей!
Голодные жрут дрянь ещё жадней…

Кампания казалась ясной? Резкой
В сюрпризах, где лишь разум – оберег?
Когда в избитом ядрами Смоленске
К военному Совету я прибег,
То маршалы молчали изумлённо.
Маневры, в бой ведомая колонна
И грузом наполняемый обоз –
Вот общий и понятный им вопрос.
Участники Совета обомлели:
Стратегию, цель нынешней войны
Продумывать они, мол, не вольны,
Суждений к «ассамблее» не имели.
Я в планах оставался одинок.
Но где я молвить «стоп» в походе мог?!

Мы две недели, Жан, пробыли в Вильно.
В Смоленске жили лишние три дня.
Смоленск – на души маршалов давильня,
Которую не ждали от меня.
Прекрасный город сильно был разрушен,
Не выглядел для нас приличным кушем».
«Восприняли пожар как драму вы»?
«О зимних нам квартирах там, увы,
Речь даже и не шла. Моё решенье –
Сумбурно: двигать армию к Москве.
Там полторы аж тысячи церквей
И тысячи дворцов. В умах броженье!
Ну, как же! Ведь Москва – бесценный приз!
Судьба – не императорский каприз.

Не так ли, Жан»? – печальное признанье
С утра адресовал Наполеон
Вслух флигель-адъютанту, но касанье
Чуть слышных звуков уха – тот ли тон,
Что слышали полки в призыве к бою!
«Сир! – молвил Рапп. – Мы жертвуем собою
За братство, за империю, за вас!
Моё напоминанье – лишь аванс.
У вас не может быть шагов неверных.
А мы за наш французский общий дом
Идём в бой сами и с собой ведём
Союзников условно суверенных.
Но смерть – для   всех   проныра-акробат».
С улыбкою продолжил Бонапарт:

«Что мне судьбой дано как верховоду?
Достигнут был сквозь ряд уронов Нил.
Теперь мне из    Москвы-реки   пить воду.
Бойцов полмиллиона вдохновил
Я доблестно на их поход в Россию.
Тут каждый из бойцов и   порознь   силу
Немалую положит на успех,
А вместе мы, тем более, бьём всех!
Вглубь Скифии зайти – война вне плана.
Такое и в дурном не снилось сне
Ещё совсем недавно по весне.
Да, здешний край суровее Милана,
Но скоро Александра я дожму…
Рапп, есть запрос на русскую жену? –

Шутя спросил у флигель-адъютанта
Наполеон. – Почти конец войне?
Мечты в строю, где я взял роль гаранта,
Сегодня, Жан, сбываются вполне».
«Победой грезил не без основанья
До ночи лагерь с шумом ликованья».
«Кутузов – лис. По всем инстинктам – зверь…
Вполне себе способен, верь на верь,
На юге лес Утицкий нерадушно
Сюрпризом огорчить нас не слегка.
А к северу у нас – Москва-река.
Не делал я попытки в ночь окружно
Кутузову редуты обойти.
Он – демон пресловутый во плоти!

С ним или нет, но русские с костями
Грызть яростно начнут нас тут и там…
Разведка донесла, что в русском стане
Попы икону носят по рядам.
По слухам, это лик ортодоксальной
Их Божьей Матери. Россию лишь вассальной
Для нас я вижу – это суть войны.
России не дадим играть в одни
И те же игры, что у нас в Европе.
У нас цивилизация, а тут –
У варварства исконно свой статут.
Английский лев пока ещё не про'пил
Величие своё, а здесь медведь
Последний раз что сможет прореветь».